– Что вы сделали? Что…
Он пожал плечами.
– Как и всегда – нашел его слабость. Ты же знаешь, непогрешимый и неподкупный дознаватель не может отказать ребенку, попавшему в беду. Благодарю, моя драгоценная, ты прекрасно разбираешься в людях.
– Я?
Внимательный, чуть насмешливый взгляд господина Кауфмана встретился с моим.
Понимание ударило под дых, выбив из легких весь воздух. Сон перед свадьбой Лоиссы, так не похожий на сон. Грязные ботинки и плащ, найденные потом в глубине шкафа. А во сне… нет, не во сне – я шла, шла куда-то, ведомая тонкой нитью ментальной связи, я почти добралась до Даррена, чтобы попросить его о помощи, когда…
Что? Был ли это ветер, остановивший меня, или чужое прикосновение? Неужели я привела менталиста в убежище господина Маркони и Даррена?
Нет, нет, нет!
Сердце разрывалось на части. Я заставила себя поднять взгляд и посмотреть на Даррена, мысленно прося у него прощения и бесконечно, бесконечно сожалея о том, что своими руками отдала мальчика в руки менталиста. Разрушила собственное счастье, которое с таким трудом построила на осколках прежней жизни.
Неудивительно, что лорд Сантанильо не хотел доверять нам с Майло ни одного важного факта расследования. Сначала документы, а теперь еще и Даррен…
Майло меня не простит.
Я сама никогда не прощу себя за это.
А ведь супруг и лорд Сантанильо сейчас должны быть на полпути к лорду Террини. Неужели Тори пустил их по ложному следу? И что, если там их тоже ожидает ловушка?
Горло сдавило от паники. Фигуры менталиста и Даррена расплылись, исказились. Хотелось зажмуриться, сжаться в комок, впиться ногтями в плечи и зарыдать в голос от безнадежности и ужаса, но мое тело не подчинялось, и слезы текли и текли по щекам, срываясь с подбородка, пропитывая ворот платья Мелии.
Словно подслушав мои мысли, менталист кивнул.
– Да, моя лилия, – равнодушно проговорил он. – Ты сделала большую часть работы, но и Террини оказался полезен. Иногда обострение ревматизма случается так не вовремя. Твоего супруга ждет теплая встреча.
Нет! Нет, нет, нет, нет, нет. Майло…
Где-то на самой границе слышимости я различила тихий тоненький всхлип Даррена.
– Я, я… – Я захлебывалась слезами и словами. – Я верила… вам.
– Все мне верят, драгоценная моя девочка. Не могут иначе.
Ногти до крови впились в ладони.
Я почти не ощутила боли – оглушенная, ошарашенная тем уродством, что проступало из-под треснувшей маски. Он больше не был человеком, который когда-то значил для меня больше, чем отец.
Он просто не был человеком.
Господин Кауфман повелительно протянул руку.
– А теперь передай мне документы.
– Нет.
Губы произнесли короткое слово прежде, чем захвативший власть над телом приказ менталиста успел остановить меня.
Тело качнуло вперед, но чудовищным усилием воли я заставила себя остаться на месте. Расплата последовала мгновенно – голова буквально взорвалась от боли. Но я удержалась, твердо упершись ногами в пол, и сумела не сделать ни шага.
Нет. Я решила для себя уже давно. Даже если сопротивление выжжет меня дотла, уничтожив магию вместе с самой жизнью, – пусть. Слишком многие пострадали по моей вине, и я не хотела увеличивать список.
В конце концов, лорд Сантанильо подсказал мне прекрасный способ. Все, что нужно, это попытаться взломать печать. Не станет документов – и менталист не сможет закончить свою работу.
То, что при этом умру и я, не казалось такой уж большой платой.
Темная бровь изогнулась.
– Драгоценная моя, ты, похоже, заблуждаешься, – проговорил он. – Твоя задача – делать то, что говорю я.
Последние несколько слов прозвучали с заметным нажимом. Я впервые ощутила связь, что была протянута между менталистом и мной – связь не менее прочную, чем наш контакт с Дарреном, но извращенную, гнилую по своей сути. Если меня и сына Майло сплетали друг с другом тонкие шелковые нити, звенящие радостью, смехом, любопытством и общей любовью к лорду Кастанелло, то господин Кауфман привязал меня к себе крепкими прочными цепями, рабскими кандалами, ошейником и веревкой. Хозяин и его послушная марионетка.
Когда-то послушная. Но больше – нет.
Ментальный приказ обвился вокруг пояса стальным канатом и, повинуясь молчаливой команде, потянул меня к господину Кауфману. Мышцы напряглись, каждая клеточка тела буквально зазвенела от напряжения. «Вперед, вперед, нужно идти вперед». Противиться этому было почти невозможно – но тем не менее я устояла.
Нет, нет, нет.
– Зря. – Господин Кауфман равнодушно пожал плечами. Но он не попытался подойти ко мне, и это сейчас было главное. – Ты попросту убиваешь себя.
– Ну и что, – выдавила через боль.
Менталист повторил команду. Ментальный приказ хлыстом ударил по обнаженным нервам. Связи натянулись до предела, казалось, еще чуть-чуть – и внутренняя борьба буквально переломит меня пополам. Я почти ничего не видела, перед глазами стояла кровавая пелена. Из носа и ушей потекла кровь. Я согнулась пополам, кашляя и выплевывая темные сгустки.
Сильнее, сильнее. Толчок. Я едва ощутила, как ладони и колени соприкоснулись с полом. Папка выпала из рук. Я слепо зашарила вокруг себя и наконец наткнулась на кожаный корешок.
Дело за малым – открыть ее, и все будет кончено.
– Не надо! – тихий вскрик Даррена с трудом достиг моего слуха.
Мои непослушные пальцы сомкнулись на запирающем кристалле.
– Стой.
В голосе менталиста вновь послышался приказ, но на этот раз иного рода. Я с трудом подняла мутный взгляд и увидела тусклый блеск лезвия, приставленного к горлу мальчика. Внутри похолодело. Я замерла, крепко сжав замок папки.
– Мне надоело твое упрямство, – спокойно и даже равнодушно проговорил господин Кауфман. – Положи папку, или мальчик умрет напрасной и нелепой смертью.
Я медлила с ответом. Рука менталиста не дрожала, крепко сжимая нож, лезвие прижималось вплотную к бледной коже, но господин Кауфман не спешил приводить угрозу в исполнение, не пытался усилить нажим. Как не пытался убить Даррена и раньше, хотя у него было множество возможностей для этого, начиная от первого ментального контакта и кончая ядом, подмешанным в зелье.
И я рискнула.
– Он для чего-то нужен… вам. – Я посмотрела прямо в бесстрастные глаза, не пытаясь подняться с колен. – Нужен, иначе вы давно бы его убили. А значит…
Я потянула за корешок папки, пытаясь открыть ее с помощью примитивной силы, не обращая внимания на сложный замок – и в этот момент ментальный приказ, которому я изо всех сил старалась не подчиняться, обрушился на меня со всей своей мощью.
Боль была невыносимой. Она швырнула меня на пол, скрутила судорогой. Боль рвалась изнутри – кровью, слезами, криком. Что-то ломалось во мне, ломалось безвозвратно, необратимо. Трещала натянутая до предела связь с менталистом, прежде казавшаяся прочной и нерушимой, рвались одна за другой тонкие цветные нити – и вместе с ними, казалось, разрушалась я сама.
Даррен закричал, дернувшись ко мне. Я чувствовала, что он пытается удержать меня, но с каждым ударом сердца наша связь слабела, пока я окончательно не перестала ощущать эмоции мальчика. Краешком глаза я успела заметить, что менталист отвел нож в сторону. Что ж, хотя бы в этом я оказалась права.
Нарушение приказа каралось смертью. Я не могла двигаться, шевелиться, думать. На губах от тяжелого, прерывающегося дыхания пузырилась кровь. Смерть казалась единственным выходом, единственным способом остановить безумный смерч, разрывающий тело на части, но сил на то, чтобы открыть злосчастную папку, не осталось.
Все зря.
Толстая цепь ментальной связи лопнула с протяжным звоном, и отдача прошила тело слепящим разрядом вырвавшейся на свободу магии. Перед глазами заплясали черные и красные искры, разум охватило пламя. Кровь, кровь… Агония, казалось, длилась вечно.
Из последних сил я держалась за любимый образ Майло – за его улыбку, теплый взгляд, крепкие руки, желанное тело – и он таял вместе с моей жизнью.
Топ, топ.
Размеренные шаги по каменному полу – ближе, ближе. С трудом разлепив ресницы, я увидела прямо перед глазами начищенные носки темных ботинок. Они замерли в нескольких сантиметрах от кровавого развода, дугой тянувшегося ко мне, будто не желая пачкаться. Рядом с моим лицом промелькнула рука. Сверкнул на указательном пальце алый накопительный кристалл.
Кожаная папка выскользнула из безвольных пальцев.
– Ну и зачем ты так, моя драгоценная? – равнодушно поинтересовался менталист. – Я ведь любил тебя, берег и старался сохранить после каждого выполненного приказа. Ты могла бы жить дальше. Помогать мне, как прежде.
«Моя драгоценная». Нежные слова, которые так часто говорил Эдвин, прозвучали почти насмешкой. У меня действительно была цена – сумма, отданная за меня леди Ллойд, немалые усилия, затраченные на обучение и подготовку. Наверное, менталисту действительно было жаль. Столько вложений – и такой глупый, бессмысленный конец.
Из груди вырвался нервный смешок, перешедший в надсадный кашель. Я сплюнула кровавый сгусток, искренне надеясь, что испорчу этим идеальные ботинки.
– У каждой игрушки есть срок службы. – Голос был хриплый, чужой. – Все, эта сломалась. Так что отвалите.
– Как грубо. – Менталист покачал головой. – Не сквернословь.
Я зло сверкнула глазами.
Несколько долгих минут господин Кауфман придирчиво изучал запечатанную папку. Вспыхнул, соприкоснувшись с запирающим артефактом, красный кристалл в перстне, но отчетливый треск, послышавшийся в ответ, заставил менталиста убрать руку. Он замер. Бесстрастное лицо показалось мне озадаченным. Я наблюдала за его мучениями с мрачным удовлетворением.
– Что ж, пойдем другим путем, – проговорил он. Шаги отдалились. Повернув голову, я увидела, как господин Кауфман подошел к Даррену и кинул папку ему на колени. Зашуршали веревки. Мальчик потянулся, разминая затекшие запястья. – Открой ее.