– Отвалите, – немедленно огрызнулся младший Кастанелло.
Господин Кауфман осуждающе взглянул на меня.
– Я всегда говорил, что нельзя сквернословить при детях, они это быстро схватывают, – вздохнул он. – И вот, полюбуйся. Живой тому пример. Не перечь старшим, мальчик. – Он вновь указал на папку. – Открывай.
– Даррен, не делай этого, – с трудом выдавила я. – Она запечатана магией лорда Сантанильо и взорвется, если ты ошибешься с плетением.
Мальчик поднял на меня взгляд. Краешки тонких губ дрогнули в улыбке. Я больше не могла услышать его чувств, но мне показалось, будто он пытается подбодрить меня – даже сейчас.
– Не ошибется, – равнодушно произнес менталист. – Обычно мозг начинает работать лучше при наличии соответствующего стимула. – Кауфман подошел ко мне, наклонился и больно схватил за волосы. – Открой папку, мальчик, пока я не размозжил твоей мачехе голову. Она все равно бесполезна.
Светлые глаза расширились, заблестели.
– Оставьте ее, – срывающимся голосом попросил Даррен. – Пожалуйста, не надо. Я открою.
– Даррен, не делай этого, – поспешно выкрикнула я. – Нет!
Но тонкие пальцы мальчика уже легли на запирающий кристалл, оглаживая острые грани. Он закрыл глаза и сосредоточился на плетении энергетических нитей в артефакте, а я, прикусив губу, задержала дыхание. «Только бы у него получилось, только бы получилось. Плевать на документы, лишь бы кристалл не взорвался в его руках…»
Несколько бесконечных секунд спустя раздался негромкий щелчок.
Господин Кауфман выпустил из кулака мои волосы.
– Так-то лучше.
Тонкие листы перекочевали из кожаной папки в руки менталиста. Бегло пробежавшись взглядом по записям, он удовлетворенно улыбнулся, и эта первая хоть сколько-нибудь живая эмоция на его лице показалась неестественной и жуткой.
– О да, – протянул он. – Да, это именно то, что надо. Моя драгоценнейшая девочка оказалась не совсем бесполезной…
Я посмотрела на колоссальных размеров накопитель и стопку тонких листов в руке с красным перстнем на указательном пальце. Маленький кристалл в запирающем механизме с каплей маслянистого зелья был способен внушать страх всему живому в радиусе нескольких десятков метров. На что же окажется способен промышленный накопитель, питающий энергией целые фабрики?
– Вы хоть понимаете, что собираетесь сделать? – Слова давались с трудом. – Понимаете, сколько жизней разрушите, если…
Менталист усмехнулся с ледяным равнодушием.
– Не волнуйся, моя драгоценная. У них не будет времени пожалеть. Секунда – и все лишнее, все ненужное окажется стерто. А с теми, кто не подчинится влиянию, множеству послушных горожан справиться несложно.
Он шагнул к огромному накопителю в центре цеха и отсоединил трубку от основания кристалла. Насколько я могла судить, жидкость успела заполнить его почти на девять десятых и, вероятно, господин Кауфман счел это вполне достаточным.
Я даже знать не хотела, что внутри, но чутье подсказывало, что в зелье замешана изрядная доля циньи. Похоже, слухи о том, что подпольным королем черного рынка Аллегранцы был добродушный аптекарь с одной из центральных улиц, оказались горькой правдой.
Наконец менталист остановился на одной из схем леди Элейны. Он кивнул сам себе и, засунув руку в карман пиджака, извлек оттуда несколько фамильных артефактов. Кристаллы на разные лады едва заметно светились родовой магией. Мне показалось, я узнала многострадальный гребень семейства Осси и одно из колец леди Олейнии из редкого красного золота, перстень лорда Террини и, разумеется, печать городского главы, некогда принадлежавшую лорду Ранье. Один за другим менталист разрядил артефакты в главный кристалл, напитывая его сильной магией, а после обеими руками коснулся прозрачной отполированной поверхности, выправляя плетение.
Промышленный накопитель был создан так, чтобы даже рядовые сотрудники СМТ, не обладавшие большим резервом, могли производить с ним тонкие манипуляции, и оттого способностей господина Кауфмана оказалось достаточно, чтобы самому настроить кристалл. К тому же Майло оказался прав. Леди Элейна спроектировала свои ментальные артефакты настолько просто, что разобраться в них не составляло труда любому человеку, мало-мальски сведущему в магии.
Пора было признать: это конец. Еще немного – несколько пассов руками, пара связанных нитей – и долгая партия будет выиграна. Менталист победит, и на этот раз остановить его будет уже невозможно.
– Почему? – вырвался у меня отчаянный последний вопрос. – Почему, господин Кауфман? Зачем вам это?
Он не обернулся и не ответил, продолжая трудиться над кристаллом, и даже едва различимый шорох за спиной не заставил его отнять ладоней. Зато оглянулась я – и сердце радостно подпрыгнуло в груди. Заведя руки за спину, Даррен возился с узлом веревки, привязывавшей его к спинке стула, а у ног серой змеей извивался Милорд-кот.
Мальчик еще мог сбежать. Нужно было лишь потянуть время.
– Господин Кауфман. – Я постаралась выбросить из головы кота и ребенка и думать только о менталисте, чтобы голос звучал убедительно. – Ох, это же не ваше имя, правда? Вы вовсе не почтенный аптекарь, оставивший родные края ради холмов и долин Иллирии. Все это выдумка, пустышка, просто образ, который легко располагает к себе людей, помогая завоевать доверие.
Молчание.
– Но я уверена, кое-что из вашей биографии все же настоящее, ведь так? В юности вы действительно много путешествовали. И однажды дорога завела вас сюда, в Аллегранцу, где вы повстречали прекрасную юную девушку, а после едва не погибли от руки ее жестокого брата, нетерпимого к иноземцам.
Менталист вновь оставил мои слова без ответа. Я продолжила, по наитию подбирая фразу за фразой и чувствуя, как постепенно выстраивается в голове стройная картина.
– Это все началось как месть, правда? Месть лорду Джоаккино Себастьяни за его двоюродную сестру, леди Оттавию… леди Оттавию Розельди.
Мне показалось, будто на краткий миг господин Кауфман замер. Неужели мне все-таки удалось нащупать ниточку истины в нагромождениях лжи, окутывавшей личность менталиста?
– Вы любили леди Оттавию Розельди, – произнесла я. – И не смогли простить лорду Джоаккино Себастьяни ее смерть.
Краем глаза я заметила, что Даррен закончил с первой веревкой и теперь распутывал свои ноги, а кот терся рядом, подставляя шею под ладони мальчика, как будто пытался что-то сказать ему. Или… передать.
Записка от Майло и лорда Сантанильо? Быть может, им удалось вырваться из смертельной ловушки и сейчас они направляются сюда, чтобы помочь нам?
Время, нам с Дарреном отчаянно нужно было время.
– Все работало против вас, – с горечью в голосе произнесла я. – Послевоенная Иллирия, неприязнь, а иногда даже ненависть коренных иллирийцев, но… вы любили Оттавию. А лорд Себастьяни своим чудовищным поступком буквально приговорил ее к смерти.
– Моя драгоценная, – ровно ответил менталист, не отрывая взгляда от кристалла. – Я всегда говорил тебе, что надо меньше читать книжки про любовь и больше заниматься полезными вещами.
– Вы лжете. Скажите, что вы ничего не чувствовали к леди Оттавии! Что не переживали из-за ее смерти. Скажите, что вам не было больно, что вы просто отряхнулись и пошли дальше!
Молчание. Я с трудом выдохнула, не веря своим ушам и глазам, и тут же сжалась в мучительном спазме кровавого кашля. Как он мог слушать все это – и оставаться таким равнодушным?
– Как? – Голос сорвался, глаза обожгли слезы непонимания и горечи. – Как можно быть таким… бесчеловечным? Нечеловеческим. В вас как будто выгорело все, что когда-то делало вас человеком.
Последнее слово словно задело менталиста. Он повернулся – к счастью, Даррен все еще оставался вне поля его зрения – и посмотрел мне прямо в глаза.
– Знаешь, – задумчиво проговорил господин Кауфман, – одно время я думал стереть чувства и тебе, избавить от этой ненужной шелухи, но… – Он вздохнул. – Увы, ты была нужна мне эмоциональной. Женственной. Со всеми свойственными вашему полу ужимками, истериками, пылкими разговорами и горячими фантазиями, столь притягательными для мужчин. Но поверь, моя лилия, бесчувствие освобождает. Там, где была жуткая какофония эмоций, наступает восхитительная тишина. И вместе с ней приходит кристальная ясность.
– И жажда власти.
Он коротко рассмеялся – пустым, лишенным всяческих оттенков смехом.
– Я бы не назвал это жаждой. Абсолютный контроль – это логичный и рациональный следующий шаг. Без старых лордов, столь безвременно покинувших этот мир, во власти образовался вакуум, и нужен подходящий лидер, чтобы его заполнить. Лидер без шелухи в голове.
– То, что вы называете «шелухой в голове», на самом деле является человечностью! – Почти против воли я сорвалась на крик. – Вы вообще способны осознать, сколько чудовищных поступков совершили?
– Это было необходимо, – равнодушно отозвался Кауфман.
– Необходимо? – Слово отдавало во рту едкой горечью. – Я уж не говорю о себе и других несчастных сиротках… Вы даже не пощадили собственную дочь и чуть не убили родного внука! Как вы могли? Вы хоть кого-то в жизни любили?
– Любовь – шелуха и слабость, моя драгоценная. Не любовь ли поставила тебя на колени? – Он покачал головой. – Эх, лилия, мне даже жаль тебя терять. Ты была удивительно гибкой – словно вовсе не имела костей. Никаких внутренних стержней, ничего лишнего.
Меня передернуло от отвращения и осознания его правоты. Да, когда-то я была именно такой – покорной, податливой. Но не теперь.
– А мне не жаль, – со злостью выплюнула я. – Лучше быть мертвой и свободной, чем оставаться марионеткой в руках такого чудовища, как вы.
– Твой выбор.
Он отнял руки от кристалла и, развернувшись, вдруг оказался лицом к лицу с Дарреном, только что освободившимся от пут. На мгновение мальчик замер, крепко прижимая к себе кота, но не успел господин Кауфман сделать и шага навстречу, как Даррен сорвался с места и побежал. Только вместо того, чтобы убежать прочь из цеха и найти Майло, он бросился ко мне. Упал рядом, обхватил тонкими руками мою шею, уткнулся головой в плечо.