Спустя месяц пришлось вмешаться лорду земли. Лорд Маркус Себастьяни принудительным решением назначил временным городским главой своего брата, лорда Фабиано. Как ни странно, но именно под его управлением все в Аллегранце постепенно начало возвращаться в норму. Лорд Себастьяни восстановил на городских улицах кристаллическое освещение, починил разбитую дорогу у Северной арки, открыл детское отделение городской больницы и приют для детей-сирот, и горожане, изначально настроенные крайне скептически, сменили недоверие на симпатию.
Но лично для меня куда важнее было участие лорда Фабиано в решении вопроса иного рода. Младшие Кауфманы – Торино, чудом выжившая Чечилия и Юна – после смерти приемного отца были отправлены в приют, а оттуда в больницу при отделе магического контроля, где под присмотром законников проходили реабилитацию. Другие известные нам бывшие сиротки Ллойд также получили помощь лучших специалистов.
Маринн аль-Таир, более известная в Аллегранце под именем госпожи Кауфман, была лишена прав опеки над младшими девочками и приговорена к депортации сразу же после окончания слушания по нашему с Майло делу, где она выступала свидетелем. Я втайне надеялась, что она хотя бы попытается опротестовать решение суда и попросит оставить детей с ней – Кауфманы всегда казались мне дружной семьей, и поверить в нагромождения ужасающей лжи до сих пор не всегда удавалось. Но, к моему разочарованию, женщина согласилась легко, без капли сожаления. Не знаю, кто и как рассказал об этом ее приемным детям, но, когда я зашла навестить их, по тоскливым потерянным взглядам поняла: они знают.
Тори быстрее сестер пошел на поправку. Ему единственному было куда возвращаться – из всех детей только он оказался официально усыновлен господином Якоббом Кауфманом, и потому городской суд без лишнего шума признал его наследником аптекарской лавки и дома некогда почтенного семейства. Однако мальчик не спешил выходить за высокие стены больницы, предпочитая оставаться в компании сестер и судебных лекарей. Часами бродил по аллеям между корпусами, отказывался от пищи, а во время моих визитов все чаще молчал, уставившись себе под ноги. Никто из старших приемных детей ни разу не навещал их – даже Марисса, служившая медсестрой в соседнем корпусе. После того как связывавший их менталист погиб, каждый остался сам по себе.
Видеть некогда веселого и жизнерадостного Тори худой и бледной тенью самого себя оказалось неожиданно больно. Он не был виноват – такой же сиротка Ллойд, как и я, вырванный из привычной жизни и обманом вовлеченный в преступления приемного отца. Я чувствовала себя обязанной ему и его сестрам. И когда после месяца попыток разговорить мальчика у меня уже начали опускаться руки, я вдруг вспомнила слова лорда Фабиано – о якоре, о необходимости искренне любить и заботиться о ком-то близком.
Неожиданно это помогло.
На следующую встречу я пришла с лордом Сантанильо и пухлым томиком свода законов Иллирии. Положив на колени безучастному мальчику книгу, раскрытую на нужной странице, мы рассказали, что по закону меньше чем через год, когда ему исполнится шестнадцать, он может получить право опекунства над младшими сестрами. А до тех пор, если Тори захочет, они могут вернуться домой все вместе – если сообща назначат взрослого на роль временного опекуна и управляющего наследным имуществом. И я готова была стать для него и девочек этим взрослым. Мне хотелось помочь сохранить то немногое действительно хорошее, что оставил Аллегранце господин Кауфман – прекрасную аптеку и дружную семью, пусть никто из них и не был родней по крови. Впервые за долгие-долгие месяцы Тори поднял на меня взгляд и слабо улыбнулся.
А неделю спустя мы с Мелией и Тори уже растапливали камины в большом и светлом доме детей Кауфманов, пока Чечилия с сестрой возились на кухне, готовя ароматный чай по старинному семейному рецепту.
С тех пор дел у меня стало невпроворот. Я взялась за возрождение аптеки с таким рвением, что едва не пропустила дату нашего последнего судебного заседания…
К середине лета дело наконец дошло и до нас. Судебное заседание прошло быстро и бурно. Лорд Сантанильо представлять нас больше не мог, но зато мог выступить в роли консультанта нового адвоката. Адвокатом стала сама леди Эллианна Сантанильо, бывшая первая леди земель Фиоренны и знаменитая «бабуля» Корвуса, о коей я за несколько месяцев наслушалась столько невероятных историй, все из которых оказались чистой правдой, что при первой встречи оробела до абсолютной немоты.
Господин де Лука пытался возражать, апеллируя к отсутствию адвокатского диплома, – но, как выяснилось, диплом у почтеннейшей леди имелся, и даже не один. А когда старший обвинитель заикнулся о кумовстве, бабуля припечатала его крепким словцом, настолько острым и метким, что даже судья не решился обвинить ее в сквернословии на официальном слушании. Господин де Лука заметно сник и мигом растерял прежний энтузиазм. Впрочем, выиграть дело против нас уже не представлялось возможным. Свидетельства Маринн аль-Таир, не пожелавшей выгораживать мертвого супруга, и показания Тори поставили окончательную точку в этом непростом деле. И во многих других.
К сожалению, я пропустила большую часть слушания – приступ дурноты в очередной раз напал на меня совершенно некстати, и пришлось спешно просить разрешения судьи покинуть зал.
Не желая нервно сидеть у дверей в ожидании Майло, я вышла на улицу. Яркое летнее солнце жарило вовсю, и я с удовольствием подставила лицо теплым лучам. На мне было легкое платье с короткими рукавами и смелым декольте, а высокая прическа полностью открывала длинную шею. Больше никаких перчаток и воротников-стоек до появления холодных осенних ветров, опасливых взглядов по сторонам, жизни в постоянном страхе случайного прикосновения!
Я больше не была менталистом. Никто больше не мог управлять моей жизнью. И это казалось мне прекрасным.
Я поправила небольшой изящный кулон в золотой оправе, лежащий в вырезе платья, и солнце отразилось от прозрачных граней кристалла-накопителя, разбрасывая во все стороны разноцветные блики. Артефакт, подавляющий ментальное воздействие и защищающий от проникновения в разум, был подарком Даррена на мой день рождения в начале лета. Второй кулон носил Майло, третий достался лорду Фабиано. Лорд Сантанильо от своего отказался, сославшись на какие-то тайные семейные традиции, берущие начало в солнечном Ниаретте. Остальные прототипы из пробной партии разошлись по старшим законникам отдела магического контроля Аллегранцы для изучения и проверки. Первые – но, как мы надеялись, не последние.
Оригиналы документов леди Элейны, за которыми так рьяно охотился менталист, лорд Сантанильо, по словам супруга, сжег сразу же после копирования. Мы обсуждали это и вместе пришли к выводу, что эксперименты бывшей леди Кастанелло по совмещению зелий, артефакторики и ментальной магии с предельно упрощенным плетением слишком опасны, чтобы выпускать открытие в мир, и восстанавливать бумаги не стоит. Возможно, когда-нибудь настанет и их черед, но пока знания оставались крепко запечатанными в умах надежных людей, а новые артефакты гарантировали сохранение тайны.
Но кое-что из наследия Элейны все же избежало огня. Самое чистое, самое важное изобретение – защитный кристалл из детской игрушки Даррена – сохранился. Лучшие специалисты, придирчиво отобранные лордом Себастьяни и дознавателем господином Маркони, который восстановился после ментальной атаки, изучали его вдоль и поперек, пока наконец не сумели изготовить сносную копию. По просьбе дяди Даррен находился в числе тех, кому разрешили участвовать в работе группы, и мальчик, не без помощи Майло, успевшего в свое время тщательно изучить артефакт, одним из первых воссоздал сложное плетение матери.
Упрощать его, разумеется, никто не собирался. В некоторых вопросах традиции старых мастеров-артефакторов имели свои неоспоримые плюсы.
Поскольку способности Даррена к ментальной магии оказались раскрыты, мальчику, как когда-то и его дяде, пришлось пройти регистрацию в отделе магического контроля и получить целый набор определителей и ограничителей, которые он теперь обязан был носить, не снимая. В перспективе по достижении юным лордом Кастанелло совершеннолетия к регистрации приложится необходимость время от времени принимать участие в расследованиях и выступать в суде, но на ближайшие четыре года он был полностью избавлен от этих обязанностей. Зато взамен законники предоставляли учителей и наставников, в том числе коренных циндрийцев, переведенные трактаты, книги и обширное поле для практики, если менталист пожелает развивать свой дар. Даррен желал, и еще как.
Насколько проще стало бы, если бы все менталисты, узнавшие о своих способностях, могли получить подобную помощь и поддержку. Возможно, не было бы тогда сироток Ллойд, обманом попавших под чужое влияние, и любящие родители вроде Майло не скрывали бы годами способности своих детей, опасаясь неминуемой расправы. Я задала этот вопрос господину Маркони, который по моей просьбе – и собственному желанию – приглядывал за Дарреном, и он ответил, что отдел магического контроля делает все возможное, но Иллирия пока лишь в самом начале пути. Такие, как Даррен, однажды изменят мир и отношение к менталистам, ну а сейчас задача законников – проследить, чтобы они никогда не пошли по пути господина Кауфмана.
Майло тоже сделал мне подарок на первый праздник, который мы отмечали, будучи уже полноценной семьей, – неделю совместного отдыха в медицинском центре на высокогорье, где я впервые побывала в начале весны. Оставив дела и заботы далеко в суетной Аллегранце, мы наконец смогли полноценно отдохнуть. Бродили по горным склонам, устраивали пикники в лесу, купались по очереди во всех минеральных источниках, вечерами вместе читали книги или играли в шахматы – и были бесконечно счастливы, несмотря на завистливые взгляды столичных сплетниц, еще недавно с презрением обсуждавших неудачные браки Майло и мои провальные замужества. А после, когда хитро ухмыляющийся Даррен с очередной книгой под мышкой скрывался за дверью собственной комнаты, мы с супругом до изнеможения любили друг друга, засыпая лишь под утро.