В ответ я лишь притянула его ближе.
Если Майло и планировал посмотреть закат над морем, то из-за ужина, долгого спуска к воде и частых, но таких приятных остановок мы опоздали. Небо у кромки залива еще сохраняло последние краски скрывшегося за горизонтом солнца, но над горами уже разливалась яркая бескрайняя синь с первыми точками звезд.
Шумные компании и влюбленные парочки предпочитали держаться центральной части набережной, поближе к лоткам с вином и фруктами, площадке для танцев и уличным музыкантам, устраивавшим по вечерам концерты под открытым небом. Но Майло повлек меня прочь от пестрой толпы. Широкая мощеная дорога постепенно становилась у́же, пока не превратилась в крохотную прибрежную улочку, петлявшую между жмущимися к самому берегу домами, а иногда и проскакивая сквозь них через полукруглые арки. Если бы не шум и соленый запах близкого моря, я бы давно заблудилась. Но супруг каким-то непостижимым образом знал, как выбрать нужный поворот, чтобы добраться до одному ему известной точки.
Он замер столь внезапно, что я поначалу испугалась, что мы все-таки потерялись. Подняла на него вопросительный взгляд и по глазам поняла…
– Пришли.
Он мягко развернул меня в сторону моря, обнял за плечи.
Сердце пропустило удар – а после забилось часто-часто. Я вцепилась в локоть супруга, всерьез опасаясь, что ноги откажутся держать меня.
– М-майло, это… – дрожащими губами прошептала я.
– Тот причал, о котором ты мне рассказывала. Да.
– Но… Как?
Супруг усмехнулся.
– Я, Корвус, очень подробная береговая карта Фиоренны и три десятка детективов. И все равно у нас ушло почти полгода, чтобы найти тот единственный город, в который ты и твоя семья приехали на ярмарку, прежде чем подручные Ллойдов выследили перспективного ребенка, – в голосе Майло прорезались жесткие нотки. – Рыжеватые вьющиеся волосы, темные глаза, кожа, скорее смуглая, чем загорелая. – Супруг осторожно завел за мое ухо выбившуюся из прически медную прядь. – Твоя мать принадлежит к одному из малых народов Залива, и из всей семьи в тебе сильнее всего проявились ее черты. Ты могла оказаться потенциальным носителем ментальной магии, а значит, имела немалую цену для тех, кто интересовался подобным… ресурсом. А если нет, то Ллойды просто получали еще одну бесправную бессловесную сиротку, работавшую на них за корку хлеба и сырую койку в общинном доме. Не волнуйся, – добавил он уже мягче. – Корвус и его семья окончательно покончили с этим. Пансионом теперь управляет род Сантанильо, они же возьмут на себя заботу о сиротах. Больше такого кошмара никогда не повторится.
Я замерла в объятиях супруга, слишком взволнованная, чтобы ответить. Чувства переполняли меня, противоречивые, непонятные. Радость, предвкушение и вместе с тем парализующий страх. Что, если эта единственная яркая картина из детства все же окажется ложью? И еще страшнее, если она окажется правдой…
– Хочешь пойти туда? – Голос мужа донесся будто издалека.
Крепко вцепившись в его руку, я затрясла головой – то ли отказываясь, то ли соглашаясь.
Майло понимающе улыбнулся.
– Вместе, Фари. Сделаем это вместе.
Медленно, шаг за шагом, мы двинулись к причалу. Старые деревянные доски тихо скрипели под ногами. Дрожащей рукой я коснулась высоких перил – вероятно, когда-то они доставали мне до самого подбородка – и тут же отдернула пальцы. Я вспомнила… мне показалось, что я вспомнила, как моя маленькая ладошка скользила по гладкому дереву.
Это было то самое место.
То самое место и такая же ясная ночь. Бескрайний купол неба над головой, яркие точки звезд, отражавшиеся в темной глади залива, едва слышный шорох волн. Только теперь я была здесь не одна, а вместе с любимым, и это добавляло ночной картине особой неизъяснимой прелести.
– Ты была права, это безумно красиво, – прошептал Майло, прижимая меня к себе и ласково касаясь губ легким поцелуем.
– Да. Только ты и я среди звезд.
Майло не ответил, лишь отступил на полшага в сторону, и я вдруг спиной почувствовала чей-то взгляд.
Мы были не одни.
Не выпуская руки супруга, я обернулась и увидела у самого берега темный высокий силуэт. Немолодой бородатый мужчина в рыбацком свитере стоял в нескольких десятках шагов от нас. Изрезанное морщинами лицо выглядело изумленным, неверящим. Он дернулся, словно хотел броситься вперед, но вдруг передумал и так и остался стоять, широко распахнув руки.
Я моргнула и с удивлением поняла, что плачу.
Он показался мне незнакомцем, этот растерянный потрясенный старик, но сердце узнало его за долю мгновения той особенной телесной памятью, что сохранила и пронесла сквозь годы тепло мозолистых рук и лучистые улыбающиеся морщинки вокруг глаз, запах крепкого табака, звук аккордеона на вечерних застольях. И что-то треснуло внутри, и новые, забытые чувства хлынули в образовавшуюся брешь, заполняя пустоту, склеивая меня воедино.
Непослушные губы разомкнулись, складываясь в единственное тихое слово, которое я уже не надеялась когда-либо произнести.
– Папа…
В этот вечер все жители Чивитерры, крохотного рыбацкого поселения на десять семей, собрались в одном-единственном доме. Во внутреннем дворе усилиями мужчин вереницей выставили столы, хозяйки достали из комодов приберегаемые для самых торжественных случаев льняные скатерти. Тарелки ломились от угощений – несколько видов рыбы, рис, паста, разнообразная выпечка. Кто-то прознал, что один из гостей любит сладкое, и старая Сильва, поддавшись всеобщим уговорам, приготовила нежнейший кремовый торт, которого никто в Чивитерре не видел со свадьбы ее внука.
Наверное, папа хотел подбодрить меня рассказом о том, как всем не терпится увидеть потерянную больше чем двадцать лет назад Ринту Феличче, но получилось наоборот. Меня трясло от волнения и страха, и я радовалась, что в кабине экипажа темно и папа не видит моего бледного лица и нервно стиснутых пальцев.
Я никогда не думала, что вновь обрести семью окажется настолько трудно.
Мы ехали в молчании. Я не знала, о чем говорить, и папа, наверное, тоже. Глупо было спрашивать, как дела, или пытаться пересказать целую жизнь за час пути по серпантину горной дороги. Двадцать три года – какое безумие… Мы были почти чужими друг другу.
И все равно я чувствовала необъяснимую близость к человеку, ласково поглядывавшему на меня из-под густых седых бровей. Короткие пальцы теребили ниточку на рукаве, и мне почему-то вспомнилось, как ловко они умели связывать рыбацкие сети и заплетать косички. Кожа на ладонях отца всегда была мозолистой и грубой, а еще шершавой, как шкурка для полировки кристаллов, но насколько приятно было чувствовать его прикосновение! Нос улавливал терпкий запах крепкого табака и соли, пропитавшей его свитер, и вдруг захотелось прижаться щекой к его животу, вдохнуть полной грудью – как в детстве – и почувствовать, что, пока папа рядом, все хорошо.
Странное, непривычное чувство. Я совсем не помнила папу, но инстинктивно тянулась к нему. Казалось бы, власть ментальной магии над разумом должна быть абсолютной, непреодолимой. Но самые глубинные, самые правильные человеческие чувства способны пережить любое воздействие.
Привязанность. Любовь. Семья.
Магия без магии.
– Почти приехали, – вырвал меня из раздумий негромкий голос супруга.
Я приникла к окну. Из темноты впереди выплыли бело-синие очертания каменных домиков Чивитерры, двумя рядами спускавшихся к свинцово-черной бухте – картина, знакомая и незнакомая одновременно. У ближайших к дороге ворот стояло не меньше двух десятков темных силуэтов.
Нас уже ждали.
Отступивший на время страх с новой силой сжал сердце. Я отпрянула, выпрямилась. Неприятно потянуло живот. К горлу подступила тошнота – а я-то думала, что избавилась от нее, когда срок беременности подошел к пятому месяцу.
Экипаж мягко остановился. Я тонко всхлипнула.
– Ринти…
Папа потянулся обнять меня, но передумал и мягко коснулся руки. Кожа на ладонях и правда оказалась шершавой – именно такой, как я и представляла.
– Что, если я им не понравлюсь? – Голос предательски сорвался. – Все они столько лет ждали возвращения маленькой девочки, а встретят… – Я всплеснула руками. – Кого-то совсем другого. От той малышки во мне ничего не осталось. Все это было стерто, давным-давно забыто.
Темные папины глаза блеснули в полумраке.
– Это не так, Ринти, – улыбнулся он. – Конечно же ты изменилась. Разве за столько лет могло быть иначе? Но в леди Фаринте Кастанелло я легко узнаю свою славную маленькую дочку. Сердцем чувствую. – Он коснулся своего свитера на груди. – Родители не перестают любить своих детей, даже когда те вырастают и покидают отчий дом. Пройдет пара десятков лет, и вы с лордом Майло сами в этом убедитесь. Вот увидишь.
Он ободряюще погладил меня по тыльной стороне ладони.
– Пойду, подготовлю маму. – Он кивнул в сторону замерших у ворот людей. – Ей сейчас не легче, чем тебе, малышка. Приходи, когда будешь готова.
Хлопнула дверь. Через окно я проследила, как папа обошел экипаж и скрылся в толпе встречающих нас людей. Нужно было пойти за ним, но я не спешила покидать полутемный салон, дав себе лишнюю минутку, чтобы выровнять дыхание.
Негромкий стук, раздавшийся снаружи экипажа, заставил меня вздрогнуть. Я резко обернулась – и чуть не расплакалась от облегчения. Майло.
Как же сильно я нуждалась сейчас в его поддержке!
– Помочь? – спросил он, открывая для меня дверь.
Я с благодарностью оперлась на предложенную руку, тут же оказалась в крепких объятиях супруга и почувствовала, как успокаивается сердцебиение, расслабляются сведенные плечи. Близость Майло придавала мне сил.
– Что случилось?
– Мне страшно, – честно призналась я.
Майло мягко рассмеялся.
– Милая моя Фари. – Горячие ладони скользнули по моей спине, губы коснулись виска. – Ты не побоялась вытащить меня из горящего дома и выступить против опасного менталиста, не бойся и сейчас. Все будет хорошо, я с тобой. Вместе мы справимся с чем угодно.