Само действо сопровождения молодых в постель объясняют верой в охрану их всем родом от злой силы. А бытовала эта традиция сопровождения всеми взрослыми свидетелями в постель невесты до XVIII в.{177} Поутру, после брачной ночи, брачующиеся утрачивали свои наименования «жених» (brudgom) и «невеста» (brud) и впервые приобретали названия муж (mand) и жена (kone). Но теперь уже за полученный в первую брачную ночь «подарок» молодожен должен был вручить супруге утренний подарок (morgingjöf), который в дальнейшем становился ее собственностью.{178}
В средневековье и в новое время в связи с закрепощением значительной части датского крестьянства и относительным обнищанием большинства народа, вследствие чего супруга все более рассматривалась как рабочая сила в хозяйстве, а также в связи с новой церковной трактовкой начала супружества — от венчания в церкви, а не от традиционной издревле помолвки{179} — представление о ценности девственности невесты все более искажалось тем обстоятельством, что простолюдины по-прежнему вступали в супружество в день помолвки. Однако на церковное венчание невесте неприлично было идти как «падшей невесте», поэтому, скрывая состоявшееся супружество (если не выдавала беременность и даже роды до венчания), невеста имитировала свою непорочность, шествуя в церковь с непокрытой головой.
Мы потому специально подчеркнули толкование нами корня «brud» во всех сочетаниях в увязке с этим «нарушением девственности», что именно девственность помимо экономических расчетов семей при породнении была важным условием бракосочетания для будущих супругов в дохристианское время. Лишь в силу утраты понимания первичной этимологии с позднего средневековья название «brud» употребляется также и в отношении идущей замуж вдовы или невесты, утратившей непорочность.{180}
Когда христианская церковь с 1100—1200-х годов добилась влияния во всех сферах быта Дании, заключение брака также приобретало некоторые новые черты: бракосочетание через таинство причастия по так называемому каноническому праву, запрет на расторжение законно заключенного брака, ограничения в выборе брачного партнера по родственному признаку (запрет до четвертого колена родства не только прямого, но и через жену; например, вдовец не мог жениться на женщине, родственной его умершей супруге в четвертом колене). В нарушение общинной традиции, каноническое право не требовало согласия рода женщины.{181}
И все же в соответствии с Ютским законом короля Валдемара II (1241 г.) подтверждался как законный известный из обычного права также и внецерковный брак.{182} Одной из знаменитейших пар, которая состояла в супружестве таким образом, были даже в XVI в. великий астроном Тихо Браге (1546–1601) и Кристина Барбара.
После евангелическо-лютеранской реформации 1536 г. вплоть до 1582 г. свадьба была признана лютеранской церковью как чисто мирское действо, как добровольное посвящение и подтверждение супружества.{183} А так как на практике продолжалась католическая традиция, то церковный собор 1563 г. в Триденте вменил престам присутствие на торжествах бракосочетания. Поэтому католические и даже предшествовавшие, языческие, традиции сохранялись еще долго. Например, дохристианское рукобитие на помолвке наблюдалось как при католичестве, так и после Реформации. Но поскольку в церковной книге по-прежнему не производилась регистрация браков, королевским указом Фредерика II от 1582 г. о брачных делах предписывалось иметь свидетелей брака как на введенных этим же указом трех церковных оглашениях предстоящего венчания, с помолвкой на третьем, так и на самом венчании, причем в воскресенье, как одном из мероприятий в звене массовых богослужений.{184}
Для наследников возникала опасность, если отсутствовали свидетели венчания их родителей. Это хорошо показал в своих записках, относящихся примерно к 1541 г., первый после Реформации зеландский епископ Педер Палладиус: если при венчании не в церкви, а дома всего пара свидетелей, и она умрет до смерти самих этих супругов, то детей все окружающие могли считать незаконнорожденными (horebørn), и такие дети имели никаких прав наследования. Поэтому церковное венчание, по мнению Палладиуса, ведет к добру благодаря множеству свидетелей, в том числе детей прихожан, которым суждено жить дольше брачующихся сейчас.{185}
Для поднятия авторитета евангелическо-лютеранского венчания Датский закон 1683 г. предусмотрел среди других усилений обрядности венчание только внутри самой церкви, а не перед вратами в нее, как это имело место в течение 500 лет и сохранилось до сих пор у той небольшой части датчан, которые исповедуют католичество. В соответствии с указом 1685 г. помолвка не могла расторгаться без согласия обоих помолвленных и без освобождения от ее уз специальным королевским разрешением.{186}
И все же даже после пятисотлетия католицизма и затем четверти тысячелетия с начала Реформации церковь не могла изжить среди датчан, особенно среди крестьянства, традиции начинать супружескую жизнь сразу после помолвки. В королевском указе от 19 февраля 1783 г. запрещалось собираться для застолья в связи с помолвкой. Указ строго предписывал: «Помолвленные не должны переселяться друг к другу и жить под одной крышей до того, как сыграют свадьбу; те, которые действуют наоборот, штрафуются за преждевременность супружеского ложа».{187}
Еще в конце XVIII в. помолвка по традиции означала фактическое начало супружества. Обилие штрафов за «преждевременное супружеское ложе» и возникавшее массовое недовольство побудили королевскую власть частично отступить: по указу от 25 ноября 1791 г. штраф не взимался, если ребенок рождался не прежде, чем церковь оформляла брак венчанием.{188}
Согласно датским народным представлениям — и до католицизма, и при нем (он охотно допускал безбрачие — мужское монашество, невест Христа), а также при лютеранстве, — для человека было несчастьем, если он не вступал в брак. Верили, что холостяки превратятся в болотных куликов, а девы — в пигалиц, и все встретятся где-то на вересковой пустоши, причем пигалицы будут кричать: «Что хочешь ты на двоих?», а болотные кулики отвечать: «Получить веревку на двоих, получить веревку двоих, хо-хо-хо!».{189} По оценке датских этнографов, у незамужних «не было никакого выбора, кроме как быть прислугой у родственника до конца своих дней или стать „девушкой швеей“ или „девушкой ткачихой“».{190}
Общинные традиции были сильны в датской деревне XIX в. Группы семей (в те времена преобладали сложные семьи) образовывали определенную общность, которая на датских островах называлась «община взаимопомощи» (bydelag), а на полуострове Ютландия — «соседская община» (grandelag). Датский фольклорист Бенгт Хольбек отмечал, что сельские общины существовали даже в 1960-х годах. В частности, он сообщает, что в окрестностях мыса Блованс-хут, что на юго-западе полуострова Ютландия, еще и сегодня сельские общины — Северная и Южная соседские общины — (Nørre-og Sønder-Grandelag) живут полнокровно.{191} Одной из важнейших черт общественной жизни того времени являлись общность в труде и на праздниках; ни одна семья не оставалась в одиночестве ни в радости, ни в печали.{192}
Этнограф X. Расмуссен пишет о сельской общине XIX в., что она покоилась на устойчивой системе, в которой каждому отдельному взрослому члену предусматривалось свое место в определенном подразделении. Женатые крестьяне собирались на общинной сходке. Как правило, членами ее были владельцы дворов, хуторов. В некоторых местах хюсманны (сельская беднота) имели свои объединения, но не их решения, а решения общинной сходки владельцев дворов были главными в общине. Среди объединений называют молодежные объединения всей неженатой молодежи в сельской общине, отдельно для парней и для девушек. Никто не мог находиться вне объединения, и никто не желал делать этого, ибо то, что делалось общиной во всех ее подразделениях, было освящено традицией, было законным в глазах местного общества. В функции молодежного объединения общины входило стремление дать парням и девушкам возможность встречаться без щепетильного контроля со стороны родителей или домочадцев. Взамен молодежное объединение само блюло в своих рядах «общественную юстицию» и следило за приличным, честным, порядочным поведением молодежи (конечно, в пределах понимания, освященного традицией).{193}
Задающими тон в молодежных делах были сами парни во главе с избранным ими председателем. Избирали его во время масляничной пирушки, где все по данному знаку хватали лидера и поднимали к потолку, на который он указывал. Это бывало в комнате для игр, которую в складчину снимали парни. Пожалуй, важнейшим действом объединения парней было получение каждым из них девушки на год. Парней называли «уличный кабан» (gadebasse), девушек — «уличный ягненок» (gadelam). Распределенные среди «уличных кабанов» «уличные ягнята» становились партнершами для игр, танцев, что вело к их сближению и даже к помолвке. Эта традиция, по одним данным, была распространена преимущест