{253} то в Кетхее (район озера Балатон), напротив, она часто завершалась браком по достижении соответствующего возраста.{254}
Юноши и девушки в венгерском селе имели широкие возможности общения при совместных работах, на тех или иных семейных церемониях, а также на танцах, посиделках и прочих традиционных молодежных увеселениях. Зимой компании холостых парней регулярно посещали дома, где жили девушки на выданье. Для таких посещений выделялись определенные дни недели (за исключением пятницы) — так называемые холостяцкие дни. Если молодой человек являлся в дом девушки в какой-либо другой день, то его обычно не выпроваживали, однако тайком клали ему в карман головку чеснока в знак нежелательности его прихода.{255}
Визиты молодых людей по «холостяцким дням» обычно проходили следующим образом. Впустив в дом группу парней, девушка проводила их в комнату, где она вместе с матерью сидела за пряжей или шитьем. Молодые люди заводили с хозяйкой разговор о погоде, работе и т. д. Со временем парень, которому нравилась девушка, вставал и выходил в сени, не закрывая за собой дверь. Та, независимо от своего отношения к молодому человеку, должна была последовать за ним, оставаясь таким образом наедине с ним в темных сенях. Если молодые люди отсутствовали слишком долго, то хозяйка могла кашлянуть или в крайнем случае громко спросить их: «Не принести ли вам стул?» Это означало конец свидания. Теперь дочь должна была проводить гостей до ворот.{256}
Со временем при взаимной склонности между юношей и девушкой отношения между ними могли принять форму ухаживания. При этом молодой человек мог посещать свою возлюбленную не только в компании своих товарищей, но и один, оставаясь с ней наедине и даже проводя с ней ночи. Так, у палоцей и матьо девушка часто принимала возлюбленного в сарае, где она обычно спала в летнее время. С началом ухаживания за девицей групповые посещения ее дома прекращались, и к ней регулярно приходил лишь ее возлюбленный.{257}
Традиционная мораль приписывала большое значение сохранению добрачной девственности, которая, по многочисленным поверьям, имела магическую силу. Однако в отдельных местностях сохранялись следы некогда бытовавшей свободы добрачных отношений. При этом добрачная беременность не считалась позором, и молодая женщина, имевшая добрачного ребенка, даже рассматривалась как желанная невеста, доказавшая свою способность к деторождению. Характерные примеры свободы нравов приводит венгерский этнограф Б. Гунда. В Шаркёзе осенью девушки по традиции отправлялись на виноградники, чтобы отгонять птиц, клевавших созревающие ягоды. Нередко к девушкам присоединялись и парни, начинались шутки, песни, танцы. При этом молодые люди держали в руках палки, а девушки — баранки из теста. Если девушка надевала баранку на палку в руках у юноши (весьма очевидная символика), то это воспринималось как приглашение провести с ней ночь в «спальном домике» — так назывался шалаш в винограднике, где ночевали девушки.
В Калотасеге девушки и парни часто встречались по вечерам у деревенского колодца. Если девушка, отправляясь за водой привязывала к своему ведру букетик цветов, это означало, что выбранный ею парень может посетить ее ночью. Молодой человек, принимая это приглашение, наполнял ведро девушки водой. Подобное приглашение выражалось и в других иносказательных формах, например, если девушка после жатвы отдавала парню свой серп.{258}
Среди венгров Трансильвании и в некоторых районах Западной Венгрии (Дунантуля) бытовал «пробный брак»: парень и девушка по взаимному согласию вступали в связь, которая только при появлении признаков беременности или при рождении первого ребенка оформлялась браком, да и то не всегда.
В Калотасеге и среди венгров, живших на территории Буковины (буковинских секеев), в начале XX в. еще отмечался обычай «похищения девушек»: юноша с помощью друзей похищал девушку, обычно с ее согласия, но иногда и без него, и вступал с ней в связь, вынуждая таким образом ее родителей дать согласие на брак. Причиной похищения могло быть и соперничество между молодыми людьми, столкновение с запретом при выборе брачного партнера (об этом будет сказано ниже), а чаще просто намерение заключить брак без дорогостоящей свадебной церемонии.{259}
К обычаю похищения девушек примыкают встречавшиеся изредка в среде венгерского крестьянства так называемые «дикие браки» — фактические брачные союзы, не оформленные ни в церковном, ни в гражданском отношении и, как правило, не санкционированные традиционной свадьбой. Такие союзы обычно соединяли людей не первой молодости, часто вдовых или разведенных. Эти браки не одобрялись в сельском коллективе, хотя и негласно признавались; таких сожителей, например, обычно вместе приглашали на торжества (свадьбы и т. д.) как законных супругов.{260}
Возвратимся теперь к отношениям ухаживания между юношами и девушками. Необходимо отметить, что эти отношения далеко не всегда завершались браком. Причина заключалась в том, что в ухаживании выбор партнера определялся личными склонностями молодых людей — родители девушки не имели права препятствовать тому, чтобы их дом посещал любой молодой человек, даже не нравящийся им. В то же время при выборе брачного партнера, как правило, господствовала воля родителей и вообще старшего поколения. К 1857 г. относится следующий характерный рассказ о брачных обычаях в районе Мезёкевешда (Северная Венгрия). Когда парень возвращается с поля домой, мать встречает его словами: «Ну, сын мой, ты женат». Узнав имя своей невесты, сын беспрекословно подчиняется, независимо от того, знает он будущую жену или нет.{261} Подобные случаи были нередки и в более поздний период.
При выборе брачного партнера играли роль и другие многочисленные критерии. В венгерской крестьянской среде преобладала тенденция к эндогамии в широком смысле слова, когда браки заключались в пределах определенной группы (локальной, социальной и т. д.). В большинстве районов страны браки в основном заключались в пределах одного села, а иногда даже и его части (конца). Порицался парень, который не мог найти невесту в своей деревне. При этом в некоторых областях (например, у палоцей и матьо) молодые люди, пришедшие из иного села или даже с другого конца поухаживать за девушками, подвергались преследованиям и избиениям со стороны местных парней. Обычай локальной эндогамии отражен в пословице «Лучше возьми женщину с семью грехами из дома, чем с одним грехом из другого места». В случае нарушения этого обычая окружающие долго относились к «чужакам» с неприязнью и недоверием.{262}
Локальная эндогамия не имела одинаковой формы на всей территории Венгрии. В ряде районов (запад Дунантуля, северо-восток страны и др.), где существовала густая сеть сравнительно мелких поселений, предпочтительными считались браки между жителями близлежащих сел. Со временем между такими селами устанавливались тесные брачно-родственные связи.{263}
С конца XIX в. принцип локальной эндогамии стал часто нарушаться в связи с увеличением подвижности населения — уход из родных мест в поисках работы, призыв на военную службу и т. д. Эта тенденция в первую очередь коснулась бедных слоев крестьянства.{264}
В практической жизни локальная эндогамия имела значение до определенного предела — пока не входила в противоречие с социально-экономическими соображениями: обычно браки заключались между членами семей одной и той же имущественной группы. Если молодой человек не мог найти в своем селе подходящую по статусу невесту, он искал ее в соседних селах. Этот принцип отразился в венгерских поговорках, например: «губа — к губе, а шуба — к шубе» (губа — верхняя одежда из грубого сукна, которую носили бедные крестьяне).
Хотя крепостное право в Венгрии было отменено еще в 1848 г., даже обнищавшие дворяне крайне редко вступали в брак с потомками крепостных крестьян или с батраками-желлерами. Крестьянин весьма неохотно выдавал свою дочь замуж за батрака. Молодой человек из семьи пастуха или ремесленника редко женился на крестьянской девушке. Более того, эндогамия была характерна и для узких профессиональных групп — так, юхас (овчар) обычно женился на дочери юхаса.{265}
До окончания первой мировой войны Венгрия, территория которой была примерно в 3 раза больше нынешней, относилась к многонациональным странам. Существовали обширные области со смешанным национальным составом населения (Трансильвания, Банат, нынешние Словакия, Воеводина и др.). Однако даже на этих землях отдельные села носили обычно однонациональный характер, а число национально-смешанных браков было крайне невелико. В селах со смешанным населением межнациональные браки иногда встречались, хотя и здесь существовала тенденция к этнической эндогамии. Венгерский исследователь Э. Каллаи изучил структуру брачных связей в нескольких трансильванских селах, где почти половину населения составляли венгры и приблизительно столько же румыны. Выяснилось, что за 40-летний период (1898–1938 гг.) смешанные румыно-венгерские браки составили лишь около 13 % общего числа.{266} По данным за 1912 г., по всей стране уровень эндогамии среди венгров (точнее, лиц с венгерским родным языком) составлял около 97 %, что было несколько выше, чем среди немцев, словаков, хорватов и сербов (89–96 %) и чуть ниже, чем среди румын и украинцев (97–99 %).