Там, где система единонаследия отсутствовала, а также среди многочисленного малоимущего населения дело упрощалось. Подразумевалось, что жених, явившийся свататься, располагает суммой, необходимой для устройства собственного очага, и принятие предложения обязывало его тут же передать эти деньги невесте.{584}
Помимо соглашения о материальной стороне брака, в каждой местности существовала своя номенклатура вещей, требовавшихся от каждого из новьос. В Андалусии, где ответственность за исходную экономическую базу молодой семьи фактически ложилась на плечи жениха, невеста должна была обеспечить только кровать и постельное белье. Случалось иногда, что из-за бедности ее семьи кровать оказывалась низенькой, а матрац — набитым соломой или сухими листьями.{585} У восточных басков при достижении дочерью 13-летнего возраста отец выделял ей участок земли, на котором та сеяла и выращивала лен, а затем, собрав и обработав его, собственноручно шила полотняную одежду и постельное белье, что вкупе с кухонной и столовой утварью составляло ее приданое.{586} В кастильской провинции Авила стороны делили расходы на изготовление матраца для брачного ложа: невеста оплачивала материю, жених — шерсть для набивки.{587} В провинции Толедо полученный невестой от жениха свадебный наряд зачастую был именно тем нарядом, в котором выходила замуж его мать, в свою очередь получившая его от своего будущего супруга.{588}
Одежда невесты и жениха, в частности у каталонцев, помещалась в специальные сундуки, различавшиеся по материалу и украшениям у богатых и бедных. Мулы, нагруженные этими сундуками, составляли характерную часть свадебной процессии.{589}
Помолвка обычно сопровождалась обменом подарками между самими новьос, а также членами их семей (также в соответствии с определенным регламентом). Эти подарки были гораздо более весомыми, чем в период «неформализованного» новьясго, и по сути дела дополняли собой приданое (dote от лат. dare, т. е. давать, дарить) обеих сторон, составляя практически неотделимую от свадебного цикла статью расходов. Представляли же они собой одежду, украшения, съестное, а также деньги. Так, в провинции Толедо жених должен был закупить обувь для всех родственниц невесты. Иногда ей самой дарили веретено или ножницы, намекая на то, что от нее ждут трудолюбия и т. д. Весьма часто накануне свадьбы приданое невесты выставлялось на всеобщее обозрение, иногда в форме представления жениховой родне, с подробным перечислением и подобающими случаю прибаутками; здесь же могли демонстрироваться и ее подарки жениху.{590}
В своеобразный ритуал превращался — во всяком случае, в некоторых северных районах — перевоз приданого к месту жительства новой семьи. Так, у басков его везли на скрипучей повозке, запряженной быками, причем вещи были сложены так, чтобы все венчала, например, прялка с пучком льна. К бычьему ярму подвешивали колокольчики, а впереди гнали баранов с раскрашенной шерстью и позолоченными рогами, обвязанными лентами.{591}
Договариваясь о дне свадьбы, учитывали, что ей должны предшествовать три воскресных оглашения в церкви — так называемые «амонестасьонес» (amonestaciones). Обычай такого рода публичных оповещений о предстоящем событии к XIX в. широко распространился, хотя нередко сочетался с другими, выполнявшими ту же функцию (как, например, поездка новьос на ярмарку или поклонение святым местам верхом на одной лошади). Церковным оглашениям сопутствовала определенная обрядовая практика. Так, в провинции Авила, как и во многих других местах, присутствие в это время в церкви жениха и невесты считалось дурной приметой. Зато в день первого оповещения в доме жениха устраивалось пышное застолье, на которое он должен был, сопровождаемый родными и близкими, лично пригласить невесту и ее окружение; второе и третье оповещения отмечались там же, но уже не пиром, а всего лишь обедом, на который приглашали только невесту с подружкой. В Арагоне выделялось второе оглашение, после которого жених устраивал для всех танцы и угощение, в Наварре — третье, когда односельчане отправлялись поздравить семьи новьос и выпить за их здоровье.{592}
Обычай устраивать прощальные холостяцкие пирушки широко бытовал в Испании, хотя и не был повсеместным, а тем более единообразным. В одних местах их устраивали только женихи, в других — женихи и невесты раздельно, каждый для своих друзей. У басков в канун свадьбы местные юноши и девушки приходили к дому невесты, распевая подходящие случаю грубоватые куплеты с разного рода эротическими намеками, за что и получали угощение. Вечеринки в домах каждого из новьос могли сливаться в единое предсвадебное торжество, и веселая компания переходила от одного застолья к другому, разыгрывая при этом церемонию выкупа невесты у ее родных для жениха. Устройство холостяцких сборищ далеко не всегда зависело от доброй воли новьос: попытка уклониться могла повлечь за собой серию «кошачьих концертов», погребальный звон и заупокойные молитвы по их адресу и даже прямое физическое насилие. Кое-где, созывая «мальчишник», откупались тем самым от необходимости приглашать его участников на свадебный пир следующего дня.{593}
На свадьбу (boda, возможно, от готского vidan — соединять, связывать) приглашали чаще всего сами новьос, вместе или порознь, в сопровождении друзей и подруг, а иногда при участии кого-либо из «чинов» предстоящей свадьбы.{594} Считалось необходимым, чтобы гости — в особенности близкие люди — были приглашены заранее, лучше до первого оглашения в церкви. Нарушение этого условия расценивалось как обида и могло дать основание для отказа от участия в торжестве.
Зафиксирован ряд любопытных обычаев, преимущественно в северной части страны, относившихся ко времени, непосредственно предшествовавшему брачной церемонии. В Леоне жених накануне свадьбы совал свой посох в окно невесты, которая должна была возвратить его, украсив лентами, на следующий день. В Астурии жених проводил предсвадебную ночь в доме невесты, сидя у кровати девушки, завернутой в простыню; здесь же находилась ее крестная мать.{595}
В традиционной сельской Испании, как и во многих других областях Европы, наиболее предпочтительным временем для свадеб была осень, когда после горячей поры сбора урожая появлялась возможность, с одной стороны, несколько «расслабиться», а с другой — устроить свадебный пир с наименьшими (в сравнении с прочими временами года) затратами. Однако такая «хозяйственная привязка» разумеется, не была жесткой, и хотя ноябрь, похоже, оставался наиболее «урожайным» по числу заключенных браков, свадьбы игрались и в другие месяцы: в конце лета, после жатвы (в Эстремадуре), в ярмарочный период начала осени или весной (в Арагоне), преимущественно зимой (в провинции Авила) и т. д., т. е. практически на протяжении всего года (тем более что региональные традиции проявлялись лишь в тенденции, допуская всевозможные индивидуальные отклонения). Правда, во многих местах несчастливым в этом смысле считался май («майские свадьбы смертельны», — гласит поговорка жителей Менорки), но так думали отнюдь не всюду. У галисийцев, и, очевидно, не только у них, дурным предзнаменованием было жениться на пасху.{596}
При выборе дня свадьбы почти всеобщим правилом было стремление избежать вторника, предвещавшего несчастье, что отразилось в известной поговорке: «Во вторник не женись и не отправляйся в путь». В какой-то степени сказывалось влияние местных традиций, в соответствии с которыми женились, например, в понедельник, субботу или в те дни, названия которых содержат букву «r» (miércoles — среда, viernes — пятница) и т. д.
Иначе обстояло дело с выбором времени суток. Вошла в обычай практика, согласно которой венчание совершалось в определенные часы (например, у галисийских рыбаков — в 6–7 часов утра, в саламанкской Альберке — в 9 утра, в провинции Авила — в 10–11 и т. д.). Это, кстати, облегчало тайные браки, заключавшиеся в неожиданное, «внеурочное» время. Однако в ряде районов момент венчания зависел от имущественного положения новьос и, видимо, обозначился как фактор престижа: чем позже происходила церемония, тем больше следовало за нее заплатить, так что утром или днем женились бедняки, вечером и ночью — те, кто побогаче.{597}
Свадебные наряды новьос, в особенности невест, чрезвычайно разнообразны в пределах Испании. Почти повсеместно в день бракосочетания невеста облачалась в особое свадебное платье, которое не полагалось надевать в ином случае и прежде всего накануне самого торжества. По традиции свадебный наряд, который невесте преподносил (или оплачивал его покупку) жених, выделял ее среди всех прочих своей пышностью. Так, в селении Лагартера (провинция Толедо) он включал, в частности, несколько различавшихся по цвету (белых, голубых и черных) и по фактуре (шерстяных и бархатных) коротких юбок, на которые сверху надевалась еще одна — черная, обшитая разноцветными лентами — юбка, а также богато орнаментированный фартук, пестрые чулки и кофейного цвета башмаки с рисунком и серебряными украшениями. Девушка, получившая подобный многоцветный наряд от будущей свекрови через своего жениха, считала необходимым добавить к нему еще хоть одну вышивку и какой-нибудь дорогой камень.