Отклонение от общепринятой нормы зафиксировано только на относящемся к провинции Бретань острове Уассон, который весьма удален от культурных центров. Там девушка сама в сопровождении родных направлялась с предложением к своему избраннику.{683}
Не всегда первые шаги к сватовству поручали посреднику. Иногда юноша сам находил способ раскрыть свои чувства избраннице.
Язык символов — предметов и действий — составлял характерную черту всей свадебной обрядности и значил порою больше слов. Например, если девушка отвечала отказом на предложение, она клала в карман парня горсть овса или углей. Большое значение имели очаг и огонь: погасить огонь означало отказать в любви, в то время как любовь в стереотипизированных формулах сравнивается постоянно с пламенем; поэтому девушка в знак согласия на брак просила разжечь огонь в очаге.
Символом соединения служила совместная трапеза, состоявшая из определенного набора блюд: например, знаками принятого предложения служили яблоко или груша (в Берри), жареный петух (в Бургони); в этом же случае предлагали мясной бульон с яйцами, блины (в Бретани), т. е. пищу, принятую на праздники; при отказе угощали будничными блюдами — похлебкой, молочным супом.
В свадебной обрядности, как и во многих других народных обрядах (на рождество и другие календарные праздники, в день крестин, первого причастия, проводов новобранцев в армию и т. п.), большим символическим смыслом был наделен хлеб (пирог). Явившись в дом своей избранницы с целью сделать предложение, бретонский юноша преподносил ей и ее родным пирог, который так и назывался «пирог предложения». В случае отказа семья девушки отсылала подобный же пирог в его дом. В других местностях, например в Пикардии, девушка, принимая предложение, подносила пирог претенденту на ее руку и его родным. Кусок пирога он отрезал и уносил с собой, остальным оделяли всех присутствовавших.
Родители также выражали свое отношение к претенденту на руку их дочери не открыто, а косвенными намеками: если мать и отец были согласны с выбором дочери, они разрешали ей отправляться с парнем на праздник, ярмарку, прогулку, принимать от него подарки, которые сами по себе имели символическое значение: ленту, кольцо, передник, шейный или головной платок и т. п. Обмен дарами (как правило, это были недорогие вещи) между влюбленными продолжался в течение всего периода ухаживания, причем среди взаимных даров обязательно бывали сласти.
Когда предложение было сделано и принято, для двух семей, собиравшихся породниться, приходило время поговорить о материальном обеспечении будущей семьи. Ибо «нет брака без переговоров», как считали в Лангедоке (pas de mariage sans parlage).{684}
Отрегулировав все вопросы, приступали к окончательному оформлению соглашения — обручению, или помолвке. Практиковались две формы соглашения — устное, заключавшееся в произнесении стереотипных формул и обмене залогами, и письменное — брачный договор, который заключали в присутствии нотариуса или хотя бы свидетеля.
Названия этого акта различны. Народное название, распространенное в центре и на западе страны, — accordailles от корня accord — «согласие, договор» в самом широком смысле слова. Поэтому жених назывался accordé, а невеста accordée. В литературном языке более принято называть помолвку «фиансай» (fiançailles) от глагола fiancer, т. е. «обручать, помолвить», отсюда fiancé, т. е. жених, и fiancée, т. е. невеста. Être fiancé означает «быть помолвленными, находиться в состоянии жениховства». Есть множество локальных вариантов, например, в Савойе fermailles происходит от народного латинского firmare, т. е. «уверять, утверждать, удостоверять»; в Центральной Франции, в долине реки Роны promesses буквально означает «обещания»; а жених и невеста соответственно promis и promise. Во многих других областях entrailles происходит от entrée и буквально значит «вступление», т. е. вхождение в новое состояние. Некоторые эти термины обозначают одновременно и застолье, и подарки, которыми сопровождается обручение.
При всех локальных отличиях в общей форме фиансай сводится к двум важнейшим этапам: подтверждению обещания в церкви перед священником и символическому закреплению этого обещания в доме родителей невесты.
Среди символов объединительного смысла обращает на себя внимание знак круга: отец невесты опоясывал дочь лентой, танцевал с ней круговой танец, присутствующие лили в центр круга вино (все это происходило в области Лимузен на юго-западе Центрального массива), нареченной дарили кольцо.{685}
Подлинно народным является обмен залогами, которые призваны подкреплять устное обещание. Залог назывался arrhes (этимология его затруднительна) или promesse (обещание). Залог, который вручали невесте, мог состоять из некоторой суммы денег или молитвенника, четок, украшения, головного или шейного платка, других предметов одежды. Парню семья невесты преподносила что-либо из одежды. Эти предметы-залоги имели юридический смысл как знак совершенного договора. При расторжении помолвки виновная сторона должна была вернуть все эти предметы и деньги.
Третьим видом объединительных символов являлась совместная трапеза. Обычно после церковного обряда фиансай в доме отца засватанной девушки устраивали пир (нередко по обилию не уступающий тому, что давался в день бракосочетания, и во всяком случае с мясными кушаньями). На пиру принято было чокаться (очевидно, смысл этого жеста — сближение, объединение). Особенно значительным был момент, когда чокались отцы обрученных. Сами будущие супруги пили вино из одного сосуда по очереди. В знак того, что соглашение достигнуто, принято было говорить: «Они пили из черепицы». Это фигуральное выражение сохранилось с тех далеких пор, когда просватанные действительно пили вино, одновременно прикасаясь губами с двух сторон к краям вогнутой черепицы, на которую лили вино. Это было как бы официальным сообщением об обручении.
Наконец, символом-жестом при обручении являлось рукопожатие отцов брачующихся, оно означало объединение двух семейств и шире — родственных групп.{686}
В любой переходный период жизненного цикла у людей возникало ощущение уязвимости, незащищенности индивида. Таков смысл многих пословиц, например: «На свадьбе и при смерти орудует дьявол» (Au mariage et à la mort le Diable fait ses efforts). На протяжении всего свадебного цикла предпринимались различные действия, при помощи которых люди надеялись уберечься от «нечистой силы». Устраивалось даже, так сказать, «ритуальное шельмование» — разыгрывавшиеся молодежью сценки в подтверждение того выражения, что, мол, «дьявол разрушает свадьбу»: ряженный дьяволом являлся во время помолвки и, перечисляя всевозможные недостатки, якобы присущие невесте, пытался помешать обручению.{687}
Соглашение о свадьбе закреплялось в нотариальном документе — брачном контракте. Четкие сведения о составлении такого документа в специальной литературе имеются лишь начиная с XIX в., когда входили в силу правовые нормы буржуазного общества. Однако в кутюмах (правовых сборниках средних веков) было обозначено имущественное право семейных союзов. Оно варьировалось в зависимости от местных правил и социально-профессиональной принадлежности семьи. Контракты XIX в. сохраняли суть этих кутюмов, выделяя два вида имущества — общего, приобретенного в течение совместной жизни супругов, и личного, принадлежащего каждому из супругов в отдельности.
В брачных контрактах речь шла о разных категориях имущества — как о приданом невесты, так и о доле жениха. В приданое (la dot) могло входить движимое и недвижимое имущество — дом, земля, скот, доля в предприятии, счет в банке. Личные вещи невесты, входящие в приданое, имели обычно диалектальные названия, чаще всего они именовались le trousseau (узел вещей) или la corbeille (корзина, брачная корзина, корзина невесты). Основу благосостояния (le bien) будущей семьи кроме приданого и доли жениха составляли также дарения (le don) со стороны родителей и родни.
Содержание «корзины невесты» в контрактах обозначалось очень подробно, вплоть до самых незначительных вещей ее гардероба и хозяйственной утвари, причем все это оценивалось в денежном выражении.
В контрактах пытались предусмотреть мельчайшие детали будущей жизни, имущественное обеспечение супругов и их детей, учитывались самые разные стороны материального достояния супругов во время совместной жизни и после смерти одного из них.{688} Недаром говорили в Эльзасе: «Когда женишься, следует поговорить и о смерти» (Au moment de se marier de la mort il faut parler).{689}
Заключение контракта сопровождалось обрядами: торжественным шествием в нотариальную контору и обратно, застольем, пальбой из ружей и мушкетов, пением специальных песен сатирического характера. Невесте в подарок преподносили монеты, которые клали на нотариальный документ, подписанный нотариусом. В Эльзасе подписание контракта заменяло помолвку (обручение).{690}
Известно, что несколько столетий назад помолвка имела для народа большее значение, чем само венчание. Благословение в церкви заключалось в выявлении степени родственных отношений вступающих в брак, в освящении кольца и залога. Священник подносил вино молодой паре в знак закрепления брачного союза. По крайней мере до конца XVI в. церковное благословение в момент фиансай давало полное право на супружескую жизнь. Даже если по какой-либо причине церковное венчание не состоялось, дети не считались незаконнорожденными. Положение это со временем изменилось. В решениях соборов 1536 и 1563 гг. главным сакральным актом признавалось венчание, Миланский собор в 1599 г. вынес решение об упразднении церковного ритуала фиансай. Тем не менее в народе он сохранялся долго и практиковался в некоторых местах еще в XIX в. (например, в Бигоре, в Бургони, Бретани, Перигоре, Савойе), а спорадически — по всей Франции. В XX в. он совершался не в самой церкви, а в ризнице.