На Корсике до конца XIX в., когда уже не было церковного благословения помолвки, право на супружескую жизнь признавалось все же ранее венчания: после устной договоренности двух семей. Недели две спустя мэр и кюре закрепляли этот брак.
С годами церковная традиция входила в быт, сложилось представление о возможности супружества только после венчания.
Оглашение (le ban) в третье воскресенье после обручения означало легализацию обручения. Решение о заключении брака становилось признанным окончательно.{691}
После помолвки жених и невеста вступали в новый этап своей жизни (который длился в зависимости от обстоятельств от нескольких недель до нескольких лет). Их судьба касалась не только их самих и двух родительских семей, но всей общины, квартала, прихода. Они всегда оказывались под пристальным вниманием окружающих.
С момента, когда фиансай было официально признано семьей и совершено оглашение, на девушку налагались определенные запреты. Туалет ее должен был быть скромным, ленты на шляпе только темных тонов. Она могла пойти на танцы лишь в том случае, если ее сопровождал будущий муж. Девушке надлежало как можно реже показываться на людях, ни в коем случае не появляться одной на улице вечером или ночью. Даже на прогулку с женихом родители отпускали девушку в сопровождении той подруги или родственницы, которая будет у нее на свадьбе главной подружкой.
Во время прогулок жениха и невесту всегда можно было узнать по манере держаться. В деревнях они ходили, взявшись за руки или за мизинцы. В буржуазной среде принято было вести девушку под руку. До окончательного оформления сватовства обычай запрещал такие формы поведения. Невесту отличали отдельные детали одежды, подаренные женихом при помолвке: колечко, наплечный платок. В некоторых местностях просватанные уже могли называть друг друга на «ты», до помолвки это не всегда было принято.
Существенная перемена в отношениях заключалась в том, что жених получал право «входа в дом». Молодой человек пользовался им, проводя все вечера в семье родителей невесты. В Анжу только после обручения жених получал право, вернее его обязанностью становилось садиться на ларь для хранения хлеба (la huche). Как полагает А. ван Геннеп, это было символом предварительного ввода во владение или принятия в новый дом.{692}
И в словах, и в жестах засватанные были очень сдержанны, устроившись в приготовленном для них уголке, они держались за руки и в течение многих часов молчали. Во время посиделок засватанные девушки не принимали участия в работах, сидели тихо подле своих суженых. В то время как остальная молодежь весело предавалась забавам и играм, к невестам не принято было обращаться с шутками, так же как и к тем девушкам, которые не были еще просватаны, но уже отдали предпочтение одному из парней. Подобное поведение составляет часть деревенского общефранцузского этикета в отличие от свободы жестов и слов, допускаемых во время ухаживания.
Безусловно, детали в правилах поведения были весьма различны: требования общественного мнения были более суровыми в протестантских общинах по сравнению с католическими, в маленьких городках — по сравнению с большими городами и селами, в буржуазной среде — по сравнению с рабочей и интеллигентской.
Одним из ответственных моментов в подготовке свадьбы был обход родственников и односельчан с приглашением на свадьбу. Выбор гостей определялся степенью родства, социальным и имущественным положением, надеждами на получение наследства. Случалось также, что во время этих обходов выбирали крестного и крестную для будущего младенца. Эта традиция до сих пор сохраняется во французской деревне, в народной городской среде, в то время как в буржуазной личные обходы родственников были заменены пригласительными открытками.
Преимущественным правом на приглашение, кроме кровных родственников и свойственников, пользовались крестный отец и крестная мать, посредник в свадьбе, портной, портниха, деревенская повитуха, товарищ или подруга по первому причастию, и если будущие супруги сами были крестными родителями, то приглашали своих крестников, а если те были малолетними, то их отца и мать. В зажиточных семьях в состав гостей включали кюре и мэра. Не забывали позвать и завзятого шутника, вносившего оживление на праздничном пиру.
Приглашать гостей ходила невеста с подружкой, жених с другом, иногда в сопровождении крестного отца и крестной матери. Жених и невеста шли то вместе, то порознь — вариантов было множество, но всегда этот поход был обставлен весело и празднично. В Эльзасе, например, жених со свитой скакали верхом на лошадях, украшенных цветами, в Оверни приглашающие юноши держали в руках ветви ивы с прикрепленными к ним лентами. Приглашение сопровождалось раздачей символических предметов (конфет-драже, цветов, лент), или ему сопутствовали иносказания типа: «Вы начистите свою обувь к такому-то дню» (Иль-де-Франс). Каждому вручался особый знак — «ливре» — бутоньерка из искусственных цветов и лент.
Приглашавших принимали очень благосклонно, обнимали, подносили угощения, среди которых обязательно были сласти.{693}
За одну-две недели до свадьбы становился известен состав двух групп молодежи (от 2 до 12 пар) из числа близких друзей, которые выполняли множество обязанностей во время подготовки к свадьбе (вместе с женихом и невестой ходили приглашать гостей, совершали покупки, украшали помещение для пира), в день венчания неотступно находились при женихе и невесте, активно участвовали во всех обрядах вплоть до последней недели свадебного цикла.
Главный персонаж среди друзей жениха назывался чаще всего гарсон д’онёр (garçon d’honneur, буквально «почетный юноша»). Есть и иные наименования: в Бургони «кавалер», «господин», в Нормандии couche-bru (буквально «постельничий», от la couche «постель» и la bru «невестка»). Иногда и другие участники свиты жениха назывались «постельничими», а в иных местах acolites («приспешники, пособники, единомышленники»).
Главная подружка невесты называлась демуазель д’онёр (demoiselle d’honneur) или же фий д'онёр (fille d’honneur); то и другое означало буквально «почетная девушка». Иногда она также именовалась donzelon или donzelle.
Традиционными обрядами прощания жениха и невесты, покидавших содружество холостой молодежи и вступавших в новое сообщество семейных людей, были коллективные трапезы отдельно мужской и отдельно женской молодежи.
Незадолго до свадьбы жених созывал друзей для прощания с холостяцкой жизнью, которое так и называлось «прощальный обед» или «похороны холостяцкой жизни». В Париже и других городах он сводился к мужской пирушке. В сельской местности прощальный обед сопровождался порою настоящим фарсом «похорон»: изготовляли гроб и над ним при свечах имитировали отходную службу, затем гроб закапывали в поле, саду или же бросали в реку. Кондитеры откликнулись на эту пародию, формуя шоколадки в виде гробов.
Невеста тоже собирала подруг на «прощальный обед» или в последнее воскресенье после оглашения, или за несколько дней до него, или же накануне свадьбы. Девушек угощали пирогами, сладостями, вином. Собравшиеся выражали печаль по поводу ухода подружки из девичьего круга. Не случайно в Эльзасе «почетная подружка» называлась также «траурная девушка».
Иногда обряд разлучения совершался в конце свадебного пира: депутация от девушек села преподносила новобрачной украшенную цветами корзину с пирогами и подарками. Прощание выражалось порою в исполнении новобрачной с девушками последнего танца или особой песни.{694}
Перед домом невесты или сразу после обручения, как, например, в Вандее, или перед самой свадьбой сажали дерево или же водружали ветку в знак того, что в доме праздник. Перед дверью дома, где собирались жить молодые, деревья или свежие ветки сажали так, чтобы они образовали арку, которую девушки украшали живыми и искусственными цветами, изображениями голубей. Свежая зелень, цветы изобиловали во время свадебной церемонии.
Приданое невесты перевозили или в день венчания, или накануне, или же за несколько дней до него, изредка — уже после свадьбы.
Девушки заранее копили себе приданое: рукодельничали во время посиделок, выпаса скота и в другое удобное время. В Ландах, Гаскони, Верхних и Нижних Альпах, Бретани и других местах девушки из малоимущих семей собирали по соседям лен и коноплю для изготовления приданого; традиция предписывала относиться к ним доброжелательно и помогать им. К самодельным вещам прибавлялись всевозможные подарки.
Перед свадьбой устраивался публичный осмотр приданого, который назывался «осмотр свадебной корзины». Особенное значение этому показу придавали в буржуазных семьях.
В некоторых местах отправка приданого превращалась в красочное шествие. Вот, например, как оно совершалось в баскских землях (близки к ним и традиции Лангедока). На повозку, в которую впрягали пару волов, покрытых белой попоной, были погружены мебель, всевозможная домашняя утварь, веник, обязательно прялка с веретеном, а также стул для того, чтобы сидеть во время богослужения в церкви. За повозкой гнали баранов, рога которых были обвязаны лентами и выкрашены в два цвета: рога тех, которых подарил крестный отец, красили в голубой цвет, а подаренных родителями — в красный. Юноши в беретах с кокардами держали палки, обвитые лентами. Девушки несли корзины с курами, бутылками вина, сладостями. Жители каждого дома селения останавливали кортеж и угощали путников.{695}
Для Гаскони характерно было сопровождение обряда песенными диалогами. Суть обряда, совершавшегося в других местах, была одинакова и заключалась в перевозке доверху нагруженной повозки, угощении переезжающих односельчанами, преодолении благодаря выкупу преград при переезде через очередную деревню, сопровождение кортежа ружейными или пистолетными выстрелами, остановки у встречающихся на пути постоялых дворов. Этот обряд отмечен в Эльзасе, Брессе, Бретани, Дофине, Франш-Конте, Лотарингии, Нормандии, Вандее, Савойе и является одним из обрядов расставания. Отдельные вещи, например, ларь для хранения хлеба и сундук с одеждой становились объектом обрядовых действий: когда жених с группой молодых людей приходили в дом невесты за приданым, невеста с подружками выступала в защиту своего ларя. Завязывалась настоящая борьба двух партий. Партия жениха или от