Существовали гильдии, объединявшие только неженатых людей, живших по соседству в одном квартале и считавшихся братьями по гильдии. В некоторых областях само название «молодая гильдия юношей» подчеркивало назначение братства: это было половозрастное объединение. Женившись, член гильдии должен был выйти из нее.{766}
Парни ухаживали за девушками не только во время ярмарок. Формы выражения симпатии были традиционны для каждой провинции и даже для отдельных местностей.
Своеобразный ритуал ухаживания отмечен в Стапхорсте, где юноши и девушки совершали так называемые «обходы», в течение недели прогуливаясь вместе каждый вечер.{767}
Чтобы привлечь внимание своих избранниц, парни по ночам могли забираться на крыши домов девушек и сообщать им о своих намерениях (конечно, в иносказательной форме).
А вот как описаны ночные ухаживания в городе Намюре (Бельгия) XVII столетия. Кавалеры в окружении товарищей с факелами или фонарями должны были исполнять серенады даме своей мечты под аккомпанемент скрипок. В доме возлюбленной все было тихо и спокойно, как того требовал этикет, не запрещавший ей, однако, подсматривать в щель ставен. Вместе с тем, если девушка стремилась отделаться от неприятного ей жениха, на головы всей компании летели светильники и предметы домашней утвари, и в итоге под окнами нередко оставались раненые. В 1687 г. магистрат Намюра вынес специальное постановление, запрещавшее нарушать общественный порядок по ночам и облагавшее виновных штрафом.
Ночная форма ухаживания существовала на протяжении веков и в некоторых областях Нидерландов (северные районы провинции Северная Голландия, Западно-Фризские острова). Так, на острове Тексел в каждом доме, где имелась девушка на выданье, одно из окон не было застеклено — специально для ночных посещений жениха.
В провинции Зеландия, отправляясь с ночным визитом к невесте, парень припасал большой пряник, который полагалось съесть вместе, разломив на куски. В Южной Голландии и Северном Брабанте девушка могла объявить в иносказательной форме о своей антипатии к молодому человеку, если она съедала весь принесенный им пряник.
Добрачные отношения между женихом и невестой при некоторой их вольности (ночная форма ухаживания) строго регламентировались. Малейшая попытка к сближению вызывала общественное порицание. Наиболее ортодоксальные группы католического населения Бельгии всегда занимали очень твердую позицию в вопросе добрачных связей, категорически высказываясь против сексуальных отношений в течение всего периода обручения. В Нидерландах середины XVII в. брачный регламент налагал денежный штраф на жениха и невесту, находившихся в недозволенной близости даже после оглашения в церкви.{768} Нормы социального поведения, препятствующие интимным отношениям до вступления в брак, остаются весьма жесткими до сих пор. В Бельгии флирт, который приводит к внебрачной половой связи, расценивают как «…дисфункцию по отношению к стабильности, устойчивости брака».{769}
Этнографический материал по обеим странам свидетельствует о том, что в народе осуждалось внебрачное материнство. К примеру, во Фландрии, а также в Ате (провинция Эно в Валлонии) существовал обычай прикреплять к стене или к окну дома, где родился внебрачный ребенок, специально изготовленную соломенную куклу. Однако порой деревенский коллектив допускал добрачную связь как доказательство пригодности к браку, что подтверждалось добрачной беременностью.{770}
Определенный интерес для исследователя представляет целая группа обычаев, которую Й. Схрейнен объединил под одним северонидерландским термином dorhoed — «сухая шляпа», «увядшая шляпа». Речь идет об обычаях, в которых односельчане выражали свое отношение к девушкам и парням брачного возраста. На троицу сельская молодежь наряжала «соломенного человека» в шутовской костюм и возила его на тележке вокруг деревни. Ночью эта процессия подбиралась к дому девушки, которая отличалась неуступчивостью или, наоборот, «меняла женихов, как перчатки», и водружала соломенное чучело на крыше дома или на стоге сена поблизости. В Южном Лимбурге слишком вольный образ жизни девушки, имевшей нескольких поклонников, считался нарушением общепринятых норм: за это крыльцо ее дома посыпали мякиной или мусором, а кое-где на дверях появлялся пучок петрушки. Парни, пренебрегавшие бедными невестами, «награждались» 1 мая женскими фигурами из соломы, одетыми в лохмотья.{771}
Сооружение «сухой шляпы» можно расценивать, на наш взгляд, как своего рода предупреждение или напоминание общины (или иного коллектива) ее членам, которые в той или иной мере нарушили нормы обычного права и поставили себя в особое положение. Их поведение угрожало всему обществу потерей потенциальной брачной пары и, следовательно, лишением его в будущем новых членов, т. е. дискредитировались содержание и смысл жизни, цель которой — продолжение рода.
Предсвадебный цикл включает в себя, как правило, обычаи и обряды, связанные со сватовством. Важная роль в этом цикле принадлежала посреднику, или свату. В каждой провинции его называли по-своему. Так, в провинции Гронинген это был «носильщик жениха» (vrijerdrager) или «человек со шпагой» (degensman).
Наиболее распространенным названием свата было хайлигсман (heiligsman — «святой человек») или хайлигмакер (heiligmaker — «святой маклер»).
К концу XIX в. функции свата, или посредника, чаще всего выполнял специальный брачный маклер, который вел свою «партию» в сложном свадебном спектакле с искусством профессионального актера.
Сват, или посредник, готовился к предстоящему сватовству заранее, но начинал переговоры только после декабрьской ярмарки. Он составлял реестр молодых людей и девушек, желающих вступить в брак, и предлагал свои услуги их родителям в качестве официального свата. Получив согласие, он подбирал пары в соответствии с их симпатиями, общественным положением, обязательно учитывая характер будущих супругов и даже благоприятное или неблагоприятное расположение небесных светил. В день ярмарки хайлигсман знал, куда направились его подопечные, в каком кабачке или кафе они находятся. Поэтому он должен был успеть обойти всех своих клиентов, чтобы в присутствии родителей молодых людей обсудить предварительные условия свадьбы. Если переговоры завершались успешно, вся компания устремлялась на улицы селения, где шло праздничное гуляние с танцами и выступлениями уличных певцов.
После декабрьской ярмарки хайлигсман продолжал выполнять свои обязанности: он сопровождал в назначенный день претендента к родителям невесты. Успех всего дела часто зависел от приема, который им оказывали в доме девушки. Язык символов был достаточно красноречив и понятен всем: если вместо приглашения к обильному столу подавали яйца всмятку, это означало полную отставку. При благоприятных условиях сват продолжал переговоры, которые вели к помолвке и обручению.{772}
Исследователи отмечают, что уже знакомые друг с другом молодые люди не всегда прибегали к посредничеству сватов. В южных районах Фрисландии (в конце XIX в.) с миссией адвоката перед родителями девушки выступала вдова (в то время как в провинциях Северная и Южная Голландия, Зеландия и Гронинген эту роль зачастую выполнял священнослужитель). Если миссия посредника завершалась удачно, парень посещал свою возлюбленную в отдельном домике, предварительно передав ей деньги на покупку пряников и другой еды, которую полагалось съесть вместе.
Парень мог прийти в назначенный ему день в дом девушки и сам хлопотать за себя. По манере поведения девушки он догадывался о ее решении: если она продолжала сидеть и просила остаться кого-нибудь из домочадцев, а затем (как во Фрисландии) снимала сережки и жаловалась на головную боль, да к тому же напоминала молодому человеку о времени, ему не оставалось ничего другого, как ретироваться. Таким же оказывался результат сватовства, если мать девушки бралась за каминные щипцы, чтобы подправить огонь. Отсюда поговорка: «Женихи боятся щипцов». В провинции Гелдерланд к приходу жениха девушка пекла блины со шпиком; если сало «проглядывало» сквозь тесто, это значит, что парню отказывали.
Согласно традиции, девушки во Фрисландии пользовались гораздо большей свободой, чем в других областях Нидерландов, и это очень часто давало им право самостоятельно решать свою судьбу. Старинная фризская поговорка гласит: «Как в поле девушка сама берет картофель, так сама должна брать мужа». Парень появлялся под вечер в доме возлюбленной, у очага собиралось все семейство, завязывалась общая беседа. Затем отправлялись спать младшие дети, а через некоторое время и родители. Молодые люди продолжали беседовать; если девушка поддерживала все это время огонь в очаге, сватовство можно было считать удачным. Но стоило девушке загасить огонь, юноша должен был покинуть ее дом без всякой надежды на успех: повторное сватовство возбранялось.
Особую роль в символике сватовства играла трубка. Молодой человек обычно спрашивал разрешения раскурить ее. Далее разыгрывался небольшой спектакль: девушка подавала спички, придвигала стул, подносила трубку, т. е. оказывала знаки внимания и заботы; таким образом избранница в символической форме давала согласие на замужество.
В современных Нидерландах традиционные формы сватовства продолжают жить, вобрав в себя новые черты: например, трубку заменила сигара, без которой претендент на руку девушки чувствует себя недостаточно уверенно.{773}
Сватовство не возбранялось и вне дома. Например, во Фландрии XVII — начала XVIII в. парень приглашал девушку в кабачок и «между двумя жбанами» делал ей предложение. В случае благоприятного ответа они приобретали в глазах общества новый статус: жениха и невесты.