[62]Перевод В. Топорова
ПРОРОЧЕСТВО
«Пять Окон у Души твоей[63] в темницу заточенной, —
Лиется воздух сквозь одно, музыка сфер
в другое,
А в третье — Вечное Вино течет благословенно,
Четвертое — открыто в мир, вечнорастущий,
вечный.
Есть пятое — дабы душа из тела вырывалась
В любую пору: сладок хлеб, вкушаемый украдкой».
Такую песню распевал Эльф около тюльпана
И думал: нету никого поблизости. Внезапно
Я, выскочив из-за дерев, накрыл малютку шляпой,
Как бабочку. «Откуда знать тебе, дружок,
об этом?»
Мой пленник понял, что ему не избежать неволи.
«Мой господин, — он запищал, — я весь к твоим
услугам».
«Тогда скажи мне, что есть Мир Матери —
и мертв ли?»
Смеясь, ответил он: «Трактат, начертанный
на листьях,
Я написать готов, коль ты меня вскормишь
любовью.
Да поднесешь мне кубок-два искрящихся
фантазий.
Я, захмелев чуток, спою тебе о жизни мира,
Где радость дышит и живет в любой пылинке
праха».
Пригрел его я на груди, а он мне по дороге
На все бессмертные цветы указывал персточком.
Он объяснил мне трепет их в тот миг,
как их срывают.
Их аромат меня объял, божественный, как ладан.
Когда вернулся я домой и сел к столу работать,
Мой Эльф, посмеиваясь, мне продиктовал «Европу».
ПРЕЛЮДИЯ
Тенистая Дщерь восстала с Оркова ложа любви.
Змееподобные косы веют на лютом ветру.
Голос ее звучит:
«Матерь Энитармона! Кого породишь ты еще,
Чтобы мое униженье стало бы смерти под стать?
Хватит мне этих мук!
Туче обычной легко ль, когда загремит адский
гром?
Корни мои на небе, чахнут в почве мои плоды,
В жизнь впадая, как в море, чтоб навек
раствориться в ней.
Умереть и убить!
Будь же ты проклята, Мать, за то, что меня
родила!
На голову я надела кромешной тучи тюрбан,
Я члены мои сокрыла под саваном черных вод,
Но льют Солнце с Луной
Вечных мучений ливень на слабое тело мое.
Поневоле гляжу я в небо, поневоле я чту
Звезды в моей недоле, в беспросветной жизни моей.
Вижу: их свет кровав.
Вижу: они чреваты смертью, ужасом и огнем.
Я вижу: жгут и горят. Вижу: жгут и горят везде —
На потаенных вершинах и в чащах посмертных
дней.
Матерь моя, зачем?
Зачем из дрожащих огней твердыню жизни куешь?
Из груди исторгаю свирепое пламя твое.
Тщетно! его ты пускаешь исчадием ярости в жизнь.
Вот я пуста, как смерть,
В призрачном горе и в призрачном счастье
погребена.
Кто же теперь сменит Вечности мокрые пелены?
Вечные мокрые пелены? Кто накормит
ее Млеком и медом? Ах!
Вот улыбнулась, проснулась, и к ней сейчас
побегу!»
Умолкла, тучи за собой
Ведя в безвестный путь.
ПРОРОЧЕСТВО
Во глубине зимы
Таинственное Дитя спустилось на Землю
Сквозь Восточные врата Вечного дня.
Война кончилась, и солдаты, подобно ночным
теням, бежали в укрытия.
Энитармона окинула взором своих сыновей
с дочерями.
В доме хрустальном они, как жемчужные тучи,
сошлись для беседы.
Лос, предводитель Луны,[64] ликованья
не сдерживал мирною ночью,
Так возвещая сынам, потрясавшим лучистыми
крыльями яро:
«Снова настала ночь.
Бестревожно Уртона вкушает отдых;
Юрризен же, освободившись от пут,
Пылает на дальнем Севере огнем.
Руки прострите и коснитесь своими перстами
стихией исполненных струн,
Гряньте громом глубин!
Резкий ветр засвистал.
Сыны Уризена с завистью внемлют Лосу.
Покорим Духов Жизни, заставим их
Отдать потайную неукротимую радость нашим
пламенносущим струнам!
Да пребудет восторг
Вселенной — веселием нашим и чашей Лоса,
Отныне искрящейся мирным вином,
Презрительным смехом помянем войну,
Труд и тревоги, — ведь Радости ночи и дни
возвернутся в свой час непременно.
Орк-пещерник,[65] восстань!
Проснись, перворожденный сын Энитармоны!
Мы увенчаем хмелем твою главу.
Хочу, мой первенец, увидеть тебя:
Хочу в час блаженства увидеть тебя, как ты есть,
мой закованный в цепи гордец!»
Яростный демон восстал в окружении красных
созвездий огня,
Мыслью и взором чертя вкруг Врага Неизбывного
бешеный круг.
Энитармон опустилась к нему и ступила
в кровавое пламя.
К чадам своим обратилась, и Небом подхвачены
были призывы:
«Ночь Свершенья пришла!
Кого позвать мне, кого, скажите, послать мне,
Как поступить, чтоб Женщине дали власть?[66]
Ринтра, мой сын, восстань! Встань, Паламаброн![67]
Ты ли поведаешь миру, что нету для Женской
любви другого слова, чем Грех?
И ждет шестьдесят лет
Червя, чтоб воспрянуть для Вечной Жизни, тело?
И радость земная — запретное Зло?
И Дева родится затем только, чтобы расставить
капканы на тропах благих?
Веки устало смыкаю, не жду перемен, не желаю
такого блаженства.
Ринтра, первенец, встань!
Старше тебя лишь Орк. Львом возреви из чащи,
Паламаброна-жреца с собой возьми
И Элинитрию[68] — с луком серебряным
молчаливую королеву-сестру.
Где невеста твоя?
Ринтра, ответь, где гневная Окалитрон?[69]
Все ли в пустыне горько плачет она?
Увы, так и есть. Приведи ее, Ринтра, сюда,
приведи ее, Ринтра, ко мне!
Встань, владыка огня!
Братьев своих приведи, солнцеликий витязь.
Племя моих сыновей зреть я хочу!
Словно летние звезды, горят они!
Каждый гривой своею трясет златой!
Ринтра, грозный король, ты ликуешь в сознании
мощи своей, взирая на них».
Энитармон спит
Восемнадцать веков: Человек — ее греза!
Ночь Природы и рваные струны арф!
Спит посредине песни своей ночной,
Восемнадцать веков женственным сном спит.
Тени людей в истончившихся кандалах,
в перетлевших путах витают вверху:
Небо Европы вклочь.
Ангелу Альбиона уже не до гнева:
Страшно стучится туча в британский брег,
Ныне не гнетом, а славою, грядущей свободою
чревата и — навсегда.
Ангелов гложет страх.
В Зале Совета они, но стучится туча
Страшным стуком и в Залу Совета. Гром
Грянул над головами заступников Альбиона;
они пали наземь, во прах.
Час лежали они,
Замурованы в рухнувшей Зале. Но словно
Звезды над мертвым морем, провидя Смерть,
Битвы грядущие и пораженья, — восстали
в тумане и страхе над миром,
Молча последовав за Властелином Огня прочь
из пышных развалин
В змиеподобный и Змию воздвигнутый храм
на вершине, с которой
Он затмевал небо Англии, тенью своею мрача
белый остров.
В тучах, чреватых войною, ступал огненосный