(1800–1803)
СПЕКТР И ЭМАНАЦИЯ[7]Перевод В. Топорова
Мой Спектр опричь меня кружит,
Как хищник, жертву сторожит,
А Эманация моя,
Рыдая, бросила меня.
«Во мраке бездны безысходной,
Свершая грех непервородный,
Блуждаем и рыдаем мы —
Тебя мой Спектр ждет в царстве тьмы.
Твой след — куда ты ни пошла бы, —
Через ущелья и ухабы, —
Отыщет он, сквозь град и снег.
Когда ж вернешься ты навек?
Не та ли ты, что гнев с презреньем
Воздвигла над моим смиреньем,
Не та ли, что сожгла слезми
Мои игралища с людьми?
Не ты ли семь моих любовей
Похоронила в море крови?
Не ты ль велишь, чтоб я забыл
Семь приснопамятных могил?
Еще семь раз любил я, зная,
Что ждет любовь земля сырая,
И семь других в полночном сне
Скользнули с факелом ко мне.
И семь с великою душою,
Наивозлюбленнейших мною,
Лозой увили мне чело,
Не ставя Зло твое во зло.
Когда ж вернешься ты, чтоб всех
Их воскресить, избыв свой грех?
Когда ж вернешься ты, меня
Как я прощаю — не казня?»
(«Мои грехи тебе мешают,
А собственные — не смущают?
К моим — презренье беспредельное,
Своим — поешь ты колыбельную».)
(«Что за грех, что мной свершен,
Тобою не предвосхищен?
Шлюх ты шлешь мне на подмену —
Знаешь собственную цену».)
«Не вернусь я, ибо пеней
Должен быть триумф — не мене!
Коль тебя переживу —
Будет повод к торжеству!
Небо, Землю и Геенну
Не объять тебе, смятенный.
Полечу куда смелей
Провозвестницей твоей!»
(«Бедный, жалкий, беспомощный
Спутник мой во тьме полночной,
За тебя я, как в оковах,
Вся в слезах своих свинцовых».)
«Тщетно к вечности взываю
Я, пока не поломаю
Адский лес сухой хвои, —
Путы женские твои.
Я распну тебя на скалах,
Чтоб не зреть в твоих оскалах
Зла, ни жалости к себе,
Ни презрения к судьбе.
Или я создам другое
Нечто, сходное с тобою,
Адский лес сухой хвои —
Иль вступи на путь Любви.
И, отринув бессердечность,
Обретем в согласье Вечность —
Ведь Спасителем дана
Мера Хлеба и Вина».
«КЛОПШТОК АНГЛИЮ ХУЛИЛ КАК ХОТЕЛ…»Перевод В. Топорова
Клопшток[8] Англию хулил как хотел,
Но тут как раз Вильям Блейк подоспел;
Ибо Не Породивший Сына отец
…рыгнул и раскашлялся под конец;
Священная затрепетала семейка
От заклятья, разбудившего Британского Блейка.
Вильям Блейк восседал орлом
В окрестностях Лондона, под топольком.
Не усидев на насиженном месте —
Куча осталась на этом месте, —
Трижды он обернулся на месте,
Что было началом священной мести.
Кровью налилась при виде этого Луна,
Звезды повалились, как хватив вина,
И девятикратной площадною бранью
Отозвалось чертей Кромешное Собранье.
Клопшток, в ответ на троекратный поворот,
Трижды с визгом схватился за живот,
Трижды в его животе перевернулись все кишки,
И девять раз подряд душа его встала на дыбки…
Тогда Не Породивший Сына отец
Поклялся, что не встречался ему подобный игрец
С тех пор, как Ной смастерил свой ковчег,
С тех пор, как Ева вкусила запретных нег,
С тех пор, как он тьму отделил от света,
С тех пор, как содеять замыслил это…
Восчувствовав так, он меня просил,
Чтоб муку Клопштокову я смягчил…
Тако Блейк победил, облегчаясь,
А уж в стихах победит, ручаюсь!
О ДЕВСТВЕННОСТИ ДЕВЫ МАРИИ И ДЖОАННЫ САУСКОТТ[9]Перевод В. Потаповой
Содеяли с нею добро или зло?
Не знает сама; безмятежно чело.
И некому это поставить в укор:
Ничья тут заслуга, ничей тут позор.
«ЖИВЕЙ, ВОЛЬТЕР! СМЕЛЕЙ, РУССО!..»Перевод В. Топорова
Живей, Вольтер! Смелей, Руссо!
Бушуй, бумажная гроза!
Вернется по ветру песок,
Что нам швыряете в глаза.
Песчинка каждая — алмаз,
Когда в ней блещет луч небес…
Насмешники! для ваших глаз
Несть в нашей Библии чудес!
Придумал атом Демокрит,
Ньютон разъял на части свет…[10]
Песчаный смерч Науки спит,
Когда мы слушаем Завет.
«УТРАТИЛО ИСКУССТВО СВОЙ…»Перевод В. Топорова
Утратило искусство свой
Пленительный духовный строй,
Теперь им заправляет Галл, —
Так добрый ангел мне сказал. —
Но ты, продолжил он, рожден
Вернуть искусство в Альбион.
Пойдут искусства рать на рать —
И галльскому — не устоять.
Но если Франции отдашь
Победу — то искусств шабаш
Охватит целый материк,
И там сочтут, что ты велик…
Мой дух, надежда Альбиона,
Заулыбался чуть смущенно…
ИЗ «МАНУСКРИПТА ПИКЕРИНГА»(1800–1803)
УЛЫБКАПеревод А. Парина
Есть Улыбка Любви,
Есть Улыбка притворной Личины,
Есть Улыбка Улыбок —
В ней обе Улыбки едины.
Есть Ухмылка Вражды,
Есть Ухмылка Презренья,
Есть Ухмылка Ухмылок,
От которой не знают забвенья,
Ибо в струпьях душа от нее
И нутро в несчислимых увечьях;
Но единой Великой Улыбке
Суждено на устах человечьих
Единожды вспыхнуть в пути
От Колыбели до Гроба;
Но достаточно ей расцвести —
И впадает в ничтожество Злоба.
ЗЛАТАЯ СЕТЬПеревод В. Потаповой
Три девы в предрассветный чаc:
«Куда ты, юноша, от нас?
О горе, горе!» Из очей
У каждой хлынул слез ручей.
Одна — огнем одела стан,
Другой — наряд железный дан.
На третьей — полное сиянья,
Из слез и вздохов одеянье.
И сеть из пряжи золотой
Несут, рыдая, в лес густой.
Заплакав с ними, я узрел
Любви и Красоты удел:
Они двойным огнем палимы.
Желанья их неутолимы.
До слез я жаждал им помочь, —
Одетым в слезы день и ночь.
Тут вызвал я у них улыбку,
Что небеса ввела б в ошибку, —
Улыбку, что златую сеть
Заставила, как пух, взлететь
И захлестнуть начало дней
Моих, чтоб я блуждал под ней.
Взываю к Ярому Огню,
Молю Железную Броню,
Слезам и Вздохам говорю:
— Когда увижу я зарю?
СТРАНСТВИЕПеревод В. Топорова
Я странствовал в Стране Людей,
Я был в Стране Мужей и Жен —
И лютый страх застыл в глазах,
В ушах остался с тех времен.
Там тяжкий труд — Зачать Дитя,
Забава Праздная — Рожать;
Так нам легко сбирать плоды,
Но тяжко сеять и сажать.
Дитя же, если это Сын,
Старухе Дряхлой отдают,
И та, распяв его гвоздем,
Сбирает крик в златой сосуд.
Язвит терновником Чело,
Пронзает Ногу и Ладонь,
И Сердце, грудь ему разъяв,
Кидает в прорубь и в огонь.
«Тут больно? — ищет. — Тут? а тут?»
В находке каждой — торжество,
Растет он в муках, а она
Лишь молодеет оттого.
И вот он — строен и кровав.
И дева с ужасом в глазах.
И, путы сбросив, он ее
Берет — всю в путах и в слезах.
«Тут больно? — ищет. — Тут? а тут?»
Ведет, как плугом, борозду!
Он обитает в ней теперь,
Как в нескончаемом саду.
Но вянет вскорости и он,
В своем жилище, как слепой,
Крадясь меж Блещущих Богатств,
Что захватил за День Земной.
Его богатства — жемчуг слез,
Рубины воспаленных глаз,
И злато раскаленных дум,
И страсть, и просьба, и приказ.
Он — это ел, он — это пил;
Теперь он кормит и поит
И перехожих, и больных —
Отныне дом его открыт.
К нему приходят — поглазеть,
Он стал посмешищем для всех;
Младенец-Дева из огня
Должна восстать, чтоб смолкнул смех.
И восстает из очага —
Златая, огненная стать, —
Не подымается рука
Дотронуться и спеленать.
А Дева ищет не его —
Богат иль беден, юн иль стар
Ее избранник, — но ему
Дом старца преподносит в дар.
Ограбленный, уходит вон,
Ища странноприимный дом,
Где выйдет Дева из огня
И слюбится со стариком.
Седой, согбенный и слепой,
Берет он Огненную Дщерь —
И вот рассыпался дворец,
И сад осыпался теперь.
Все перехожие — бежать,
Дрожа в смятенье, как листва
И шаром плоская Земля
Крутится в вихре естества.
Шарахаются звезды прочь,
Забившись в щели пустоты,
Не стало пищи и питья,
Одни пустыни столь пусты.
Но есть Невинные Уста,
Они — Вино, и Хлеб, и Мед;
Есть Птицы Глаз на вертелах —
И, воскресая, ест и пьет.
Он знает, что растет назад,
Растет в младенческие дни;
В пустыне страха и стыда
Вдвоем скитаются они.
Она, как лань, несется прочь —
И, где промчалась, вырос лес,
Ее смятеньем порожден;
А он — за ней, во тьму древес,
Во тьму древес, во тьму Любви
И Ненависти, — он за ней;
И все извилистей леса,
Непроходимей и темней.
И вся пустыня заросла
Столпами мертвенных дерев,
И в Дебрях Бегства и Любви
Уж рыщут Волк, и Вепрь, и Лев.
И он добился своего!
Младенец он, она — дряхла;
Вернулись люди в те края,
А в небо — звезды без числа.
Деревья принесли плоды,
Маня и пищей и питьем;
Уже возводят города
И строят хижины кругом.
Но лишь Ужасное Дитя
Увидят жители страны,
Как с громким воплем: «Родилось!»
Сбегут из этой стороны.
Ведь ведомо: лишь прикоснись
К Ужасной Плоти — и умрешь;
Волк, Вепрь и Лев бегут, дрожа,
Деревья оголила дрожь.
Ведь ведомо: на эту Плоть
Управы людям не сыскать,
Пока Старуха не придет…
И все, как сказано, — опять.
ЮДОЛЬ ГРЕЗПеревод В. Топорова
— Проснись, мой мальчик, мой малыш!
Зачем ты плачешь и кричишь?
Не бойся, милый! Погоди!
Отец прижмет тебя к груди.
— Ах! я блуждал в Юдоли Грез.
Я видел реку и утес.
И мать — всю в лилиях — живой
Я там увидел над водой.
Среди ягнят, белым-бела,
Она со мной по травам шла.
От счастья плакал я тогда.
Но как вернуться мне туда?
— Сынок, я был в Юдоли Грез,
Я видел реку и утес,
Но так безбрежен был поток,
Что переплыть его не мог.
— Отец, отец! чего ж мы ждем!
Юдоль Отчаянья кругом!
В Юдоли Грез, блаженных Грез,
Мы позабудем горечь слез!
ХРУСТАЛЬНАЯ ШКАТУЛКАПеревод В. Топорова
Плясал я на пустом просторе,
Казалось, пляска весела;
Но Дева Юная поймала —
В свою шкатулку заперла.
Была хрустальною шкатулка,
Была жемчужной, золотой;
Нездешний мир в ней открывался
С нездешней Ночью и Луной.
Нездешней Англия предстала:
Нездешней Темзы берега,
Нездешний Тауэр и Лондон,
Нездешни милые луга.
И Дева деялась нездешней,
Сквозя сквозь самое себя.
Я видел: в ней была другая!
В той — третья, видел я, любя!
Я трепетал… О, Три Улыбки!
Пламеньев пылких три волны!
Я целовал их — и лобзанья
Трикраты мне возвращены!
Я к третьей, к тайной, сокровенной
Длань пламесущую простер —
И сжег хрустальную шкатулку,
Младенцем пал в пустой простор.
И Женщина заголосила,
И я, Младенец, голосил,
И ветер пролетал по свету,
И ветер крики разносил.
СЕРЫЙ МОНАХПеревод В. Топорова
Мать причитает: — Нам конец!
Замучен в крепости отец.
Ни крошки в доме… Дети, спать! —
Монах садится на кровать.
На лбу его кровавый шрам,
Кровь лужей натекла к ногам.
Как молнией спаленный дуб,
Он полужив и полутруп.
Но ни слезы в его очах…
Вздохнувши горестно, монах
Собрался из последних сил
И с жалким криком возгласил:
— Когда Господь моей руке
Велел писать о злой тоске,
Он рек: быть этому письму
Проклятьем роду твоему.
Был брат мой в крепость заточен.
Несчастных сирот слыша стон,
Я — сам истерзан и в цепях —
Смеясь превозмогал свой страх.
Отец твой рать свою созвал,
Ей путь на Север указал;
Твой брат с дружиною своей
Отмстил за плач твоих детей.
Но тщетна хитрость, хрупок меч,
Бойцов отважных губит сечь,
А торжествует только тот,
Кто молится и слезы льет.
Пусть вдов и мучеников плач
С издевкой слушает палач,
Но воинство невинных слез
Ведет в сражение Христос!
Рука Возмездия найдет
Того, кто в Пурпуре цветет,
Но мститель, пусть он справедлив,
Убийцей станет, отомстив.
ИЗРЕЧЕНИЯ НЕВИННОСТИПеревод В. Топорова
Небо синее — в цветке,
В горстке праха — бесконечность;
Целый мир держать в руке,
В каждом миге видеть вечность.
Если птицу в клетку прячут,
Небеса над нею плачут.
Голубятня с голубями
Гасит дьяволово пламя.
Пес голодный околеет —
Англия не уцелеет.
Конь, исхлестанный плетьми, —
Сигнал к расправе над людьми.
Крик затравленного зайца
В человечий мозг вонзается.
Жаворонка подобьешь —
Добрых ангелов спугнешь.
Петушиный бой начнется —
Солнце в небесах качнется.
Волчий вой и львиный рев
Будят спящих мертвецов.
Лань, крадущаяся в кущах,
Охраняет сон живущих.
Трус-мясник и храбрый воин —
Близнецы со скотобоен.
Нетопырь родится серый
Из души, лишенной веры.
Что безбожник, что сова —
Нет им сна, душа мертва.
Тот, кто птицу бьет впустую,
Заслужит ненависть людскую.
Тот, кто холостит свой скот,
Тщетно женской ласки ждет.
Если мальчик шлепнет мошку
Паучьей он пойдет дорожкой.
Тот, кто мучает жука,
Будет мучиться века.
В гусенице разумей
Горе матери твоей.
Коль погибнет стрекоза —
Грянет божия гроза.
Кто коня к сраженьям школит,
Сей грех вовеки не замолит.
Покорми кота и пса —
Тебя прокормят небеса.
Яд комаров, жужжащих летом
Брат меньшой иным наветам.
Зависть вечно вся в поту,
Этот пот — у змей во рту.
По части яда превзошел
Любой поэт медвяных пчел.
И червонцы, и полушки
У скупца в руках — гнилушки
Правду подлую скажи —
Выйдет гаже подлой лжи.
Вот что нужно знать всегда:
Слитны радость и беда.
Знай об этом — и тогда
Не споткнешься никогда.
Радость и беда — одно
Платье, хитро сплетено:
Под невзрачное рядно
Поддето тонкое сукно.
Жизнь ребенка поважней
Им испорченных вещей:
Стукни по столу. От стуку
Станет жаль не стол, а руку.
Слезы, пролитые нами,
Станут нашими сынами —
Сыновья отыщут мать,
Чтоб смеяться и сверкать.
Блеянье, мычанье, ржанье —
Волны в райском океане.
Мальчуган, наказан розгой, —
Раю твоему угроза.
Платье нищего убого,
Но не лучше и у бога.
Воин с саблей и ружьем
Солнце делает ржавьем.
Грош поденщика ценнее,
Чем сокровища Гвинеи.
Грош бедняге не уступишь —
Край скупцов продашь и купишь,
А коль властью наделен —
Продашь и купишь Альбион.
Отучить дитя от веры —
Заслужить потоки серы.
Научить дитя сомненьям —
Распроститься с Воскресеньем.
Тот, кто веру в детях чтит,
Муки ада посрамит.
Игры малых, мысли старых —
Урожай в земных амбарах.
Тот, кто хитро вопрошает,
Как ответить, сам не знает.
Речам сомненья не ответствуй,
А не то погасишь свет свой.
Лавры Цезаря таили
Яд, убийственный по силе.
Где человек бывает хуже,
Чем среди своих оружий?
Плуг цени дороже злата —
И не будешь ведать зла ты.
Точнейший — и наверняка
Ответ сомненью — скрип сверчка.
Орел — стремглав, мураш — ползком,
А мудрость — сиднем, но верхом.
Чуть философ усомнится —
Стукни. Он решит, что мнится.
Солнце, знай оно сомненья,
Грело б дьявола в геенне.
Страстью хорошо пылать,
Плохо — хворостом ей стать.
Взятку дав, игрок и блядь
Страною стали заправлять.
Зазываньями блудницы
Саван Англии кроится.
Выиграл иль проигрался —
Гроб страны засыпать взялся.
Темной ночью и чуть свет
Люди явятся на свет.
Люди явятся на свет,
А вокруг — ночная тьма.
И одних — ждет Счастья свет,
А других — Несчастья тьма.
Если б мы глядели глазом,
То во лжи погряз бы разум.
Глаз во тьму глядит, глаз во тьму
скользит,
А душа меж тем в бликах света спит.
Тем, кто странствует в ночи,
Светят Господа лучи.
К тем, кто в странах дня живет,
Богочеловек грядет.
ВИЛЬЯМ БОНДПеревод В. Топорова
Я поражаюсь безумью Дев,
Я поражаюсь их жажде крови,
И я поражаюсь: Вилли Бонд жив,
Хотя пошатнулось его здоровье!
Он в церковь майским утром пошел;
Одна, две, три — замелькали Феи,
Но Ангелы Провиденья спугнули Фей,
И Вилли домой повернул, мрачнея.
Не пошел он пасти овец,
Не пошел он пахать землицу —
Чернее тучи пришел домой,
Чернее тучи в постель ложится.
Ангел Провиденья встал в ногах,
Ангел Провиденья стерег изголовье,
А посредине — тучи черней —
Мрачный Мужлан помирать наготове.
Одесную встала Мэри Грин,
Ошуюю встала его сестра,
Но плач непритворный над тучей черной
Не поднял страдальца с его одра.
«О Вильям, ежели ты разлюбил,
Ежели полюбил другую, —
Поди и в жены ее возьми,
И к вам служанкой тогда пойду я!»
«Вот в этом, Мэри, ты права.
Ты занимаешь чужое место.
Другую в Жены я возьму,
Так что же мне в тебе, Невеста?
Ты пуглива, и ты бледна,
Лунный хлад на челе витает,
А она — горяча, смела,
Пламя солнца в очах блистает!»
Мэри внемлет, и Мэри зрит,
Мэри падает, где стояла;
Бездыханную с половиц
Переносят под одеяло.
Но едва очнулась она —
Обнаружила, торжествуя,
Что положена на кровать
От желанного одесную.
Феи, спугнутые с утра,
Воротились и заплясали
На подушках вокруг нее.
Ангелы Провиденья пропали.
Любовь, я думал, — жар и свет.
А вышло — полутьма и трепет.
Любовь, я думал, — Солнца Смех.
А вышло — тихий лунный лепет.
Ищите в горестях Любовь,
В слезах, в участии, в заботе,
Во тьме, в снегах, среди нагих
И сирых. Там ее найдете!