(1808–1811)
«НИ ОДНОГО ВРАГА ВСЕОБЩИЙ ДРУГ, ДЖОН ТРОТ…»Перевод В. Потаповой
Ни одного врага всеобщий друг, Джон Трот,[11]
Оставить не сумел у Вечности Ворот.
«Друг — редкость!» — мыслили так древние
в тревоге.
Теперь друзья стоят всем поперек дороги.
«ТЕПЕРЬ ПОПРОБУЙТЕ СКАЗАТЬ…»Перевод В. Потаповой
«ЧУВСТВА И МЫСЛИ В КАРТИНЕ НАШЕДШИЙ…»Перевод В. Потаповой
Чувства и мысли в картине нашедший[14]
Смекнет, что ее написал сумасшедший.
Чем больше дурак — тем острее наитье.
Блажен карандаш, если дурень — в подпитье.
Кто контур не видит — не может его рисовать,
Ни рафаэлить, ни фюзелить, ни блейковать.
За контурный метод вы рады художника
съесть.
Но контуры видит безумец и пишет как есть.
КУПИДОНПеревод В. Потаповой
Зачем ты создан, Купидон,
С мальчишескою статью?
Тебе бы девочкою быть,
По моему понятью!
Ты поражаешь цель стрелой.
А девочка — глазами,
И оба счастливы, когда
Зальемся мы слезами.
В затее — мальчиком тебя
Создать, узнал я женщин руку:
Лишь возмужав, постигнешь ты
Глумленья сложную науку.
А до тех пор — несчетных стрел
В тебя вопьются жальца.
А их выдергивать из ран
Всю жизнь — удел страдальца.
Любви придав мужскую стать,
Из камня женский пол ваять
Войнолюбивый вздумал грек —
И радость унесло навек.
БЛЕЙК В ЗАЩИТУ СВОЕГО КАТАЛОГА[15]Перевод В. Потаповой
Поскольку от прозы моей остались у многих
занозы,
Гравюр Бартолоцци[16] нежней, стихи напишу
вместо прозы.
Иной без причин заливается краской стыда.
Однако никто в рифмоплетстве не видит вреда.
«Мильтоном создан лишь план!» — Драйден[17]
в стихах восклицает,
И всякий дурацкий колпак бубенцами об этом
бряцает.
Хогарта[18] Кук обкорнал чистеньким
гравированьицем.
С ревом бегут знатоки, восхищаясь его
дарованьицем.
Хейли, на мыло взирая, хватил через меру:
«Поп,[19] — закричал он, — придал совершенства
Гомеру!»
За нос фальшивых друзей вожу, говорят,
я неплохо
И ополчиться успел, от врагов ожидая подвоха.
Флексман со Стотхардом[20] пряность учуяли
нюхом:
«Беда, коль гравёр и художник проникнутся
блейковским духом!»
Но я, непокладистый малый, на собственный
зонт
Беспечно смотрю снизу вверх и готов на афронт.
В точку, где сходятся спицы, уставив гляделки,
Кричу я: «Лишь автор способен достичь
благородства отделки!»
Жертва кромеков, — несчастный погиб
Скьявонетти:[21]
Петля на шею — мы скажем об этом предмете!
Прошу у друзей извиненья — зачем наобум
Я мысль о грядущей кончине привел им на ум?
Как девушка, над маслобойкой стан склонившая
гибкий.
Мутовку другим уступая, с лица не стирайте
улыбки,
Не скисайте от слова друга, если оно
не хвалебно,
Не забывайте, что масло любому из нас
потребно!
Ложным друзьям в досаду, наперекор их
фальши,
Истинной дружбы узы крепнуть будут и дальше!
«ТВОРЕНЬЕ ДУРАКА ПО ВКУСУ…»Перевод В. Потаповой
Творенье дурака по вкусу многим людям.
О нем наверняка мы без волненья судим.
Нас в тупости оно не упрекнет; в отместку,
Как стряпчий, — не пришлет судебную
повестку.
ИЗ ПИСЬМА К БАТТСУ(ГРОЗНЫЙ ЛОС)[22](Сочинено по пути из Фелпхэма в Лавант)Перевод В. Потаповой
С холмами, 410 мирной дышали красой,
И с облаком, пахнущим свежей росой,
С крылами, застлавшими синь без предела,
И солнцем, что в небе всходило и пело,
С лесами, лугами, с травой непримятой,
Где водятся эльфы, шалят бесенята,
Со строками Хейли — (их отзвук возник,
И сердца толчки ощутил мой язык), —
И с ангелами, что расселись по кущам
Боярышника, и — самим Всемогущим,
И с ангельской среброкрылою ратью,
И демонов златосиянною статью
Я мир увидал, где под небом покатым
Отец мой парил вместе с Робертом, братом.
Там был и брат мой злотворный, Джон.
Из черной тучи звучал его стон.
(Они, мертвецы, пересекли мне путь,
Не глядя на гнев, распиравший мне грудь.
Молили они, утопая в слезах,
С надеждой в глазах и со страхом в глазах.)
Нахлынули скорбные ангелы с тыла —
Спровадить их, но не тут-то было.
«Останься!» — услышал я сумрачный вздох,
И путь заступает мне Чертополох.
Но что для другого — безделица, малость, —
Во мне пробуждает восторг или жалость,
Поскольку мне зренье двойное дано,
И везде, и повсюду со мною оно.
Видит внутренний глаз мой — седым стариком
То, что внешний считает простым сорняком.
«Назад повернешь — и наплачешься тут;
Вот эти кусты — Энитармона[23] приют;
А там — Теотормоном[24] будешь врасплох
Застигнут», — стращал меня Чертополох.
«Лос Грозный в этом клялся стократно,
В надежде, что ты повернешь обратно.
Со старостью, бедностью, страхом — в итоге,
Жену твою ждут погребальные дроги.
Что Фюзели[25] дал (утес да пещеру —
И только!) — даст Ватте по его примеру».
Ногой ударил я Чертополох
И сшиб его с корня, чтоб куст засох.
«Долг — с долгом воюет, куда ни глянь.
Иль радости наши — навоз и дрянь?
Да разве мой Ватте дорогой — в небреженье
Коль скоро я Хейли воздал уваженье?
И должен ли Флексман посматривать волком,
А друзья — сомневаться во мне тихомолком?
Жене ль моей жить у золовки в плену,
Иль сестре — согнать со свету жену?
Ужасен Лос и его заклятье!
Я чувствую трепет и сердца сжатье».
Изрек — и ударил я, в гневе, в тревоге,
Того, кто лежал поперек дороги.
Из пламени солнца, что ввысь поднялось,
Могущества полон, явился мне Лос.
Он внешнему глазу — солнцем утренним
Казался, но Лоса увидел я — внутренним.
«Работают руки мои день-деньской,
Но обходят меня и досуг и покой.
Лени моей льгот никаких не видать!
Разве только с небес упадет благодать.
Мало хлеба и пива у нас на столе.
Не взошло наше счастье на этой земле.
Питаешь не ты нашей жизни реки!
Лучи твои нас не согреют вовеки.
Ни времени мне, ни пространства отмерить
Не можешь — спешу тебя в этом заверить.
Мой ум — не твоим сияньем украшен!
Мне облик пугающий твой не страшен».
Когда разразился я вызовом гневным,
Дрожь овладела светилом полдневным,
А луна, в отдалении тлевшая, сразу,
Как снег побелев, получила проказу.
На душу людскую накинулись вдруг
И горе, и голод, и скорбь, и недуг.
На пути моем Лос пламенеет яро,
И солнце вовсю накалилось от жара,
Что стрелы мыслей и разума лук —
Оружье мое! — излучают вокруг.
Тетива огниста, колчан мой злат!
Впереди выступают отец мой и брат.
Теперь мне четырехкратное зренье
Доступно в моем наивысшем паренье,
Тройное — Беулы[26] сладостной ночью,
Двойное (я в том убедился воочью) —
Всегда! От единого зренья нас, Боже,
Спаси, и от сна Ньютонова тоже!
ВОРОТА РАЯ(Для лиц обоего пола)Перевод В. Потаповой
ЧТО ЕСТЬ ЧЕЛОВЕК?
Лучей блистающих зависят свойства
От созерцающих очей устройства.
[ВСТУПЛЕНИЕ]
На свете жить, грехи прощая
Друг другу, — вот Ворота Рая,
В противовес тому влеченью,
Что бес питает к обличенью.
Персты Иеговы Закон
Писали. И заплакал Он,
И под Престол свой милосердный,
Дрожа, сложил свой труд усердный.
О христиане! Для чего
Вам в храмах пестовать его?
КЛЮЧИ ОТ ВОРОТ
Ест гусеница плоть листка,
Ест сердце матери тоска.
Когда Бессмертный Муж лег спать,
Меня под мандрагорой Мать
Нашла и спрятала в слепой
Покров, что стал мне скорлупой.
Змей, умствуя, будил в нас тягу
К добру и злу, к порокам, к благу.
О, зависть к самому себе,
Дурь волн с хандрой Земли в борьбе!
Гол на ветру и слеп — в огне.
Страх, стыд! Копье и щит — при мне…
Две умствующих половины, —
Стою, разъятый, двуединый,
Как сумрачный гермафродит.
Добра и зла здесь корень скрыт.
Над нами круговертью грозной —
Меч огненный и вихрь морозный.
Я рву завесу мертвецов,
Ломаю ледяной покров,
Мирскую скорлупу, обитель,
Где возлежит в гробу Спаситель.
Входящий в этот склеп вселенский
Найдет наряд мужской иль женский —
Приятный: двух полов одежды —
Не саван для смеживших вежды!
Кто — жив, кто умер, кто убит,
Кто спасся бегством, кто лежит.
Мой сын! Тщеславье и проклятье
Двух призраков — твое зачатье.
Ты мне отмщаешь, в свой черед,
Как я учил тебя, мой плод!
Сквозь полночи зенит я лез
Под сень луны, с ночных небес
В пучину Времени срываясь;
Седым невеждой оставаясь,
Холодный, благостный, — отсек
В подлунной крылья всем навек;
Замкнул, как в ледяных гробницах,
Отца и сыновей в темницах.
Но, Вечного увидя Мужа,
Его Бессмертье обнаружа,
Замыслил я в ночную тень
Уйти, чтоб завершить свой день.
Дверь Смерти я нашел открытой,
И червь прядет в земле разрытой.
О мать, мне дом — твоя утроба!
Жена, сестра и дочь — у гроба,
Над паутиной жизни, вам без слов
Рыдать и в сны вплетать борьбу полов.
ЭПИЛОГ
К обличителю, что является богом мира сего
Не отличаешь, будучи тупицей,
Людей от их одежды, Сатана!
Хоть шлюха каждая была девицей,
Кэт в Нэн не превратишь ты, старина.
Пускай в ряду божественных имен
Есть и твое — ты лишь небес изгнанник,
Сын утра[27] на ущербе ночи, — сон,
Что видит под холмом уснувший странник.