– Не вали все на меня, Ира. – Сжимаю ладонь в кулак и поднимаюсь с места. Хожу из стороны в сторону, решаясь. Нужно избавляться от того, что доставляет дискомфорт. Неудобную обувь нужно выкидывать, а людей стоит научиться отпускать, особенно если вы смотрите на жизнь совершенно по-разному. Глубоко вздыхаю, не замечая, как по щекам текут слезы. – Это Кирилл во всем виноват. Я сказала ему, что продолжения не будет, но он решил, что я так себе цену накручиваю. Тёма заступился за меня, и они подрались.
– Боже, малышка, ты почему не рассказала сразу? – Ира охает и наливает воду в стакан.
– Когда, Ир? – злюсь. – Пока нас секьюрити уводили или когда мы ждали, что будет дальше? Где ты была все это время, а? – Стираю слезы ладонью и зажимаю микрофон рукой, чтобы пока еще подруга не услышала моих рыданий. Мне требуется несколько секунд, наполненных тяжелым молчанием, чтобы морально собраться и договорить наконец: – Можешь не отвечать. Я для тебя существую только тогда, когда вписываюсь в твои планы. Ты ведь поэтому сделала вид, что ничего не произошло, да?
– Я не видела, что случилось. Кир рассказал совсем иначе, и я подумала, что ты боишься признаться.
– Господи, Ира, очнись уже! – звучит обессиленно. Как она может не замечать происходящего? Неужели любовь настолько ослепила или отчаяние довело подругу до крайности?
– Слушай, – вдруг вклинивается после тишины, как всегда скачет с неугодной темы на более интересную. – Что у тебя с Мирославом? Ты так и не рассказала.
Разочаровательно.
– А это тебя уже не касается, – на последнем слове голос взлетает вверх, поставить красивую точку не получается, вместо нее уродливая каракуля, но исправлять ее у меня нет ни желания, ни сил. Отключаюсь и отправляю номер в блок. Останавливаюсь у окна, никогда не любила в него смотреть, но сейчас успокаивает. Прикладываю ладони к щекам и давлю зачатки истерики, которая так и рвется наружу.
К возвращению Евсеева у меня получается прийти в себя. Точнее, сделать вид, что все в порядке. Мы обедаем вместе, Мирослав все пытается меня веселить, но выходит откровенно плохо, потому что радоваться не получается. В итоге мы расползаемся по рабочим местам и до конца дня барабаним по клавишам. Мне кое-как удается выторговать себе вечер свободы, и я еду в свою квартиру зализывать раны. Правда, спрятаться в такси у меня не получается: Евсеев меня подвозит и, взяв обещание в случае чего незамедлительно позвонить, оставляет наконец в одиночестве.
Надеюсь, что Тёма, игнорирующий меня вот уже полтора часа, где-то пропадает, и я смогу прореветься в компании сухого белого, прощаясь с подругой. Открываю дверь своим ключом, закатываю глаза, видя горящий свет в прихожей, и думаю, что надо прочитать брату лекцию о разумном потреблении, как слышу его возмущенный голос в гостиной.
Оставляю пакет с продуктами в прихожей и иду на шум. Надеюсь, он не с той самой девушкой отношения выясняет, иначе будет неловко. И вина на всех не хватит.
Но в гостиной, то ли к радости, то ли к сожалению, наша мама, Наталья Дмитриевна Савельева, собственной персоной.
– Мам, отдай уже телефон, мне не десять, – требует Артем.
– Не отдам, пока твоя сестра не соизволит ответить.
– Ну так, может, ей надо позвонить, чтобы она ответила? – Артем сидит в кресле и пяткой выстукивает дробь, и хоть бы это был сигнал «помогите» соседям снизу, но я резонно сомневаюсь, что мой младший брат знает азбуку Морзе.
– Не надо никому звонить, – вмешиваюсь наконец. – Мам, что случилось? Почему ты здесь? – Не самое радостное приветствие, но на другое не остается сил. Она ведь явно не посочувствовать явилась, раз даже не предупредила о визите.
Ну почему все именно сегодня решили выяснить отношения? Надо научить их планированию, потому что выдержать напор мамы будет невозможно. Я и так горе-дочь, которая тратит свои мозги на варку кофе и перенос бумажек с одного места на другое вместо того, чтобы метить в кресло руководителя или уже управлять небольшой фирмой. А тут еще и замуж вышла за босса. И ведь мама ничего хорошего не подумает: никакой любви и приятных чувств. Решит, что это по залету. А потом обязательно устроит скандал, требуя свадьбу на весь белый свет и приглашение всех-всех родственников.
– Да вот решила своим бессовестным детям в глаза посмотреть. Одна замуж выскакивает, слова не сказав, другого из команды выгоняют за пьянство. Объясниться не хотите? – Мама поднимается с дивана и упирает кулаки в бока. Плохой знак. Очень плохой. Артем в этот момент за ее спиной разводит руками, намекая, что он в воссоединении семейства Савельевых ни при чем.
А мне нужна передышка. Хотя бы коротенькая, чтобы снова влезть в броню и отбиваться от упреков. Если честно, я надеялась, что мама никогда не узнает о Евсееве и наших тесных отношениях, и я понятия не имею, что ей говорить. Раскрывать правду слишком рискованно, да и не поймет моего поступка мама, мне он и самой порой кажется до жути меркантильным. А врать… убедительную ложь еще придумать бы. Поэтому, оттягивая момент икс, я на правах хозяйки дома предлагаю:
– А давайте сначала поедим. И выпьем. После уже поговорим.
На сорок минут воцаряется молчание. Мы коллективно готовим ужин, бросая друг на друга странные взгляды, и не спешим разрушать тишину. Мама давит авторитетом, Артем распаляет меня своей нервозностью. Будь его воля, он бы уже давно умчался, громко хлопнув дверью и наговорив нелестных слов. Вздрагиваем от случайных касаний, будто до горячего дотрагиваемся, и наконец расходимся по разным комнатам, когда до ужина остаются считаные минуты, чтобы привести себя в порядок.
Прячусь в ванной ненадолго, переодеваюсь в домашний костюм, который здесь отыскивается без труда, моих вещей осталось порядочно. Он, конечно, выглядит не слишком парадно (это добро в квартире Евсеева), но для своих сойдет. Смываю макияж, хотя стоило бы накраситься поярче, чтобы за мейком не было видно настоящих эмоций, собираю волосы в пучок и иду принимать неизбежное. Дельного оправдания я так и не придумала, поэтому придется сочинять на ходу и надеяться, что мама не встретится никогда с родней Мирослава и те не расскажут ей историю со своей стороны.
– Артем, – Мама, словно нарочно, скребет ножом по керамической тарелке. Делаю большой глоток вина и радуюсь, что для меня экзекуция начнется чуточку позже, – я даже не буду спрашивать, как это произошло. Случилось и случилось, – произносит на выдохе. И можно было бы в этом разглядеть желание избежать нравоучений, но нет: мама на самом деле рада, что все так сложилось, потому что спит и видит, как Тёма отправится работать к своему отцу в бюро. – Но нужно жить дальше и думать о завтрашнем дне, а не сидеть на шее у сестры.
– Он и не сидит, – вступаюсь за брата, потому что Артем совершенно не в состоянии давать адекватные ответы. Он запихивает большой кусок мяса в рот, готовя идеальное оправдание своему молчанию. – Мы с Тёмой все честно поделили, и он тоже вносит финансовый вклад в аренду жилья.
Брат благодарно кивает и немного расслабляется. А вот по недовольному взгляду мамы понимаю, что зря я влезла: сейчас устроит допрос и потребует предъявить чеки, чтобы все проверить.
– И откуда деньги? – смотрит строго то на меня, то на него. – Ему об учебе думать надо, а не о том, где бы заработать на крышу над головой.
– Мам! – рявкает Артем. – Сам разберусь. К отцу кланяться не пойду, даже не проси.
– Нет, ну а ты куда смотришь? – понимая, что от Тёмы ничего не добиться, мама взывает к моей совести. – У него скоро диплом! А он будет по стройкам шататься, чтобы денег заработать? Спортивной стипендии теперь не видать, денег ему отец не даст, и что? Будет приживалкой твоей?
– Ну, во-первых, мы все же не чужие друг другу люди, – отвратительный разговор, – так что приживалкой Тёму точно не назовешь. А во-вторых, если у Артема возникнут трудности, то мы справимся с жизнью и на мою зарплату, если ты помнишь, она у меня не копеечная.
В подтверждение моим словам мама осматривает кухню и тяжело вздыхает. Да, знаю, что обо мне мы тоже поговорим, и меня защищать будет некому. Но хотя бы брата отстою – вдруг на меня сил не останется.
– На все-то у тебя есть ответ, – сокрушенно качает головой. – Но ты Артему не мать, а сестра, и ответственность за него тоже не тебе нести.
– Мам, мне уже двадцать один. Хватит со мной носиться, как с ребенком.
– Пока я с тобой носилась, тебя не выгоняли из команды.
– Боже! Да сколько можно опять эту пластинку заводить? Выгнали, и фиг с ним. Новую команду найду, если надо будет!
Горячий спор прерывает звонок в дверь. Мы переглядываемся, не понимая, кто решил разбавить наши семейные посиделки, но мама с Артемом быстро возвращаются на исходные, а я, пользуясь случаем, ускользаю в прихожую. Надеюсь, это не Ира решила меня добить внеплановым визитом. А может, соседи пришли жаловаться на шум? Такими темпами меня отсюда быстро выселят. «Здесь приличный дом, и вести себя нужно соответствующе, – сказала мне пятидесятилетняя женщина, поправляя идеально начищенные очки. – Своевременная оплата, порядок, никаких вечеринок и шума». И я свято соблюдала все правила два с половиной года. Когда-то мне должно зачесться?
– Мирослав? – спрашиваю тихо, открывая дверь. Только его для полной картины не хватает. – Что ты здесь делаешь?
– Приехал оказать моральную поддержку, – в доказательство своих слов он выставляет вперед бумажный пакет: – Здесь вино, фрукты, конфеты и сыр. Впустишь? – Улыбается обезоруживающе, а я забываю, что в нескольких метрах от меня разгорается скандал, и киваю, отступая в сторону.
– Да, но только если ты привез белое, – посмеиваюсь, потому что впустила бы его даже с мерзко-сладким красным, – и если ты готов к семейным разборкам.
Пояснять не приходится: мама переходит на крик, а Артем не уступает ей в рвении отстоять свою правоту. Долго оставаться слушателями нам не приходится: брат вылетает в прихожую, запихивает ноги в кроссовки, сминая задники, хватает куртку и, поздоровавшись с Мирославом, уходит, игнорируя требование мамы вернуться и закончить разговор нормально.