– Спасибо, – утыкаюсь лбом в его плечо и стираю последние слезы, – ты самый лучший брат.
– Для тебя что угодно, Ксюх. – Он целует меня в макушку и вздыхает совсем уж облегченно, пока я напитываюсь гордостью. Был готов ребенка моего воспитывать, страха не показал, но теперь расслабился. И я это очень ценю.
Поговорить в следующие пятнадцать минут нам не удается. К нам возвращается Олеся Павловна. Она рассказывает мне о том, что стоит скорректировать режим дня (да, я имела грешок пожаловаться ей на босса-тирана), рекомендует приложение для отслеживания беременности, в котором как раз таки показываются развитие плода и происходящие с ним изменения, а еще назначает стандартные для беременных витамины и показывает снимок, точнее, едва различимую точку на нем. Выглядит как фасолинка, что я и озвучиваю, а гинеколог меня поправляет, утверждая, что сейчас это скорее кунжутная семечка, но совсем скоро действительно дорастет до фасолинки.
Мы недолго разговариваем, она назначает дату нашей следующей встречи и просит звонить в случае переноса, снова припоминая строгого босса, и мы с Артемом улыбаемся уже вдвоем.
За обедом Тёма заваливает меня сотней вопросов на тему беременности, будто я сама знаю, что со мной происходит. Чувствую себя хорошо, даже как обычно, но этого брату мало, он считает, что меня все время теперь нужно держать за руку, чтобы я не поскользнулась и не упала, а еще отвергает все мои попытки уехать домой на такси, добавляя себе еще час катаний по городу, и обещает составить рацион питания. О том, что план питания лосей-хоккеистов мне не подойдет, тактично молчу, потому что забота Артема греет.
В машине он наконец рассказывает, что его так тревожит. Оказывается, ему предложили занять место тренера детской хоккейной команды, и он теперь гадает, справится ли, оказавшись по другую сторону коробки. А я вообще не понимаю, почему он сомневается, если чуть больше часа назад собирался воспитывать моего ребенка как своего собственного. Правда, если скажу ему то же самое, то он точно испугается и откажется. Так что приходится говорить какие-то общие фразы о том, что он потрясающий игрок (даже даю обещание прийти на его матч) и раз знает все изнутри, то и руководить процессом точно сможет:
– …Да и потренируешься заодно перед появлением племянника, – заканчиваю взросло-сестринский монолог как раз, когда мы паркуемся перед въездом во двор. Показываю пропуск, и нам открывают шлагбаум, давая возможность проехать на территорию.
– А? – Он смотрит на меня удивленно, опускает взгляд на живот, а потом снова поднимает к глазам. – Офигеть, это же у меня племянник будет.
Телефон пиликает, и приходится отвлечься от разговора.
– Ага, или племянница, – киваю и хмурюсь, не понимая, кто вдруг решил заделаться в мои покровители и…
– Офигеть, – выдает мой брат, и я с ним очень даже согласна в этот конкретный момент.
Потому что денежный перевод мне пришел от Мирослава Станиславовича Е. И сумма удивительным образом совпадает с той, о которой мы договаривались в далеком январе. Это же… Он что, рассчитался со мной за все, потому что я ему больше не нужна? Хлопаю глазами и ошарашенно смотрю на Тёму. Он только ведет головой снизу вверх, спрашивая, что произошло, а я медленно стекаю по сиденью, потому что тело становится ватным.
Мне требуется две минуты, чтобы прийти в себя, и еще пять, чтобы заверить Артема, что со мной все в порядке. Он норовит проводить меня до дверей квартиры, но я совсем не уверена, что смогу отвлечься на приветственную беседу Евсеева и Тёмы, потому что на смену шоку приходит злость.
Несколько часов назад Мир дико по мне скучал, а теперь радость от предстоящей встречи рассеивается под количеством нулей на моем счете. Нет, это точно немыслимо. Он ведь, наверное, поэтому и не звонил. Не знал, как правду сказать? Чертов богатей, да как вообще можно вот так со мной поступать? Я же… боже, я ведь решилась, доверилась и в сердце свое его впустила, а он… Кусаю губы и все же нахожу в себе силы адекватно и даже тепло попрощаться с Артемом, тот напоследок требует отзвониться или хотя бы написать после того, как я расскажу все Мирославу.
А я уже и не уверена, что до этого разговора у нас дойдет. Кладу руку на живот и прикрываю глаза, выдыхая, прежде чем войти в квартиру. Прости, фасолинка, но ты, кажется, останешься без папы, потому что я его придушу.
Глава 25. Мирослав
– Оль, хватит уже. Скажи наконец правду, – вздыхаю тяжело и поднимаюсь с кресла. Я прилетел сюда вместе с матерью, которая и настояла на нашем с сестрой разговоре. Только она оставила нас наедине, потому что «вы уже взрослые и в состоянии все решить». Видимо, взрослый здесь один я.
Смотрю на сестру сверху вниз и не понимаю, какого черта понадобилось разыгрывать весь этот спектакль, чтобы сидеть теперь с опухшими от слез глазами. В том, что это уверенная игра, я ни капли не сомневаюсь, иначе бы Оля не уехала так спонтанно в другую страну, еще и забрав детей. И Ренат знал, где они, правда не раскололся, когда я его спрашивал, а озадачивать службу безопасности… не до того было.
В какой-то момент в родственных отношениях мы точно свернули не туда. И теперь приходится расхлебывать.
Олю в таком состоянии я не видел, наверное, никогда. Потерянная, измученная, уставшая, но полная решимости довести все до конца. Три дня я ждал этого разговора. Семьдесят два часа думал, как привести все к нужному результату и окончательно не потерять сестру, которая с начала разбирательства за наследство сама не своя. Или мне только хочется в это верить?
Хожу по комнате туда-сюда, наблюдая в большое окно, как мама играет с внуками во дворе. В голову невольно мысли о Ксюше лезут, и я понимаю, что хочу так же приезжать сюда уже со своей собственной семьей, оставлять ребенка заботливой бабушке и наслаждаться минутами, проведенными наедине с женой. Но все по порядку.
Тру переносицу и оборачиваюсь. Оля все еще хранит тайну, хмурит брови и собирается с силами, чтобы наконец внести ясность в давящее молчание между нами. Мы три дня ведем себя, как обычная семья: завтракаем, обедаем и ужинаем вместе, даже переговариваемся по бытовым мелочам, – и я устал разыгрывать терпение.
– Это сложно… – наконец нарушает тишину. – Ренат, он… я правда пыталась его полюбить, и в какой-то момент мне казалось, у нас получилось стать семьей. – Она всхлипывает, а я ни черта не понимаю. Слова расходятся с происходящим очень сильно. Оля всегда была за мужем, никогда его не ослушивалась и держалась образцовой женой на радость Ренату и деду. – Но я для него была лишь разменной монетой. Жена в обмен на деньги, уважение и благополучие. Он все метил в преемники дедушки, говорил, что Яков обязательно одумается и завещает ему компанию. Но в последние три года становилось только хуже. Дела в его фирме не шли в гору, сам он все чаще пропадал, говорил, что в офисе допоздна работает, – Ольга горько усмехается и стирает слезы со щек. – Но я же не идиотка. Знала, чем он там занимался и с кем. Я захотела развестись, но Ренат не позволял. Два года я его уговаривала, и наконец он выдвинул условие: я подаю в суд и оспариваю завещание, становлюсь наследницей и передаю ему весь бизнес, а он дает мне развод.
– Как ты вообще согласилась на такое? – В голове не укладывается, как можно было подставить всех и едва не профукать семейное дело ради какого-то малодушного урода.
– Год назад я обратилась к частному адвокату, он обещал разобраться в моей ситуации и оказать посильную помощь. – Она замолкает и переводит взгляд в окно, смотрит на детей и тепло улыбается им, хоть малыши и не видят.
А у меня сердце не на месте. Не здесь сейчас я должен быть. И Оля могла все гораздо раньше рассказать, не доводя до катастрофы.
– И что с ним? – поторапливаю.
– У нас завязались отношения. А Ренат узнал. Вот и шантажировал чем мог, но я тогда о последствиях для тебя не думала.
– А этот твой адвокат оказался только на соблазнение замужних способным? – Оля меняется в лице. Сначала очень удивляется, а затем на место изумлению приходит негодование. Закрываю глаза, справляясь с потоком информации. То, что сестра любит адвоката, ясно как божий день. Но если там такой же кретин, как ее муженек, то я лично укажу ему направление в противоположную от Ольги сторону.
– Нет-нет, Володя правда хороший, – возражает, едва не подскакивая с места. – Он был против того, чтобы я подавала в суд. Но сбор доказательств измен Рената так долго тянулся, что я отчаялась и согласилась на его условия.
Твою же… Еще веселее получается.
– Оль… – Челюсти сжимаются от злости. Какая же он мразь. – Почему ты сразу ко мне не пришла? – задаю, пожалуй, самый важный вопрос. – Зачем пошла против, если можно было решить с меньшими проблемами?
– Мне казалось, ты не поймешь. Ты очень похож на дедушку характером.
Вот уж не думаю! Хмыкаю недовольно. Все, кто знает нас обоих, утверждают прямо противоположное. Все, кроме родной сестры, для которой я все это время казался монстром, не желающим принимать ее счастье. Хотя, может, я бы и не понял два года назад. А сейчас прекрасно осознаю, потому что из моих мыслей Савельева не выходит ни на секунду.
– И вместо этого ты решила поломать мою жизнь, – киваю, убеждаясь в очевидном: ни о чем, кроме своей свободы, Оля не думала. Как же нужно довести человека, чтобы он настолько отчаялся?
– Мир, прости, прости меня, пожалуйста. – Она поднимается слишком резко, в три шага оказывается рядом со мной. Хватает мои предплечья и в глаза заглядывает. – Прости. Я всегда буду виновата перед тобой, знаю. Мне казалось, это все не важно, деньги ведь всегда можно заработать. – Она выдыхает и качает головой. – А потом дедушка в больницу попал, когда вызов в суд увидел. И я поняла, что слишком далеко зашла.
– Мама поэтому приехала?
– Да, я ей рассказала все и попросила помощи. – Оля снова плачет, а у меня на ее слезы, кажется, аллергия разовьется. Не держу на нее зла, но простить пока не могу. Наверное, до конца сестру никогда не пойму. И не в измене дело, семьей у нее с Ренатом, судя по всему, никогда и не пахло. А в том, что она от близких людей отвернулась вместо того, чтобы за помощью к ним обратиться. – Она сразу была против моего решения с оспариванием завещания.