ную границу», на КПП стоят знакомые офицеры… Что они могут про нас подумать?
— А я отвернусь. Закроюсь полями шляпки. Смотри, какие они широкие.
— Нет, нет! Такой я тебя не возьму. Сотри грим. Я дам тебе бинт из дорожной аптечки и вазелин.
Линда рассмеялась звонко, впорхнула в машину, начала вытирать губы и ресницы.
— Я сама этого не люблю. Но ведь нужно. Такие обстоятельства. А там, в «Дрюбене», накрашенных женщин много. Между прочим, Удо-шмаротцер сказал, что отель «Лесная мельница», где служит Вилли, записан на Рольфа…
— Час от часу не легче! Там же может оказаться он сам или кто-нибудь из его шайки!
— Не исключено… Может быть, тебе не стоит ехать, Андрей? Слишком рискованно. Я могу поехать одна на электричке. Попытаюсь сама привезти Вилли.
— Еще чего! Тебя там как цыпленка сцапают! Нет уж, поедем вместе. Семь бед — один ответ.
Поговорку он произнес по-русски.
— А что это значит? — спросила Линда с лукавой и милой улыбкой.
— Поехали! — рассердился Андрей и тронул машину. — Слишком ты красива для этой авантюры.
— И это плохо?
— Плохо! Очень плохо! Тебе надо быть осторожнее, — сказал Андрей.
— Там — да. А здесь? — Она прижалась к нему ласково.
— Ой, не надо, Линда! А то мы врежемся куда-нибудь!
Линда отодвинулась, звонко и счастливо рассмеялась.
— Нам надо обсудить детали, — строго сказал Андрей, выруливая на Сталиналлее. — Слушай меня внимательно. Туда мы едем через КПП на Фридрихштрассе, а вернемся через Бранденбургские ворота. Парковать машину возле самого отеля нельзя. Но она должна быть близко от него…
Андрей самым подробным образом «инструктировал» Линду, до мельчайших деталей объясняя ей, как она должна вести себя в отеле, чтобы не навлечь подозрения. Линда слушала его с улыбкой. Уж очень Андрей ее опекает — словно маленькую девочку.
— Ты не беспокойся, Андрей. Я запросто уговорю Вилли и приведу его к машине. А ты нас спокойно привезешь домой.
— Если бы все так просто!
После минувших событий на КПП стало построже. Но для поездок со служебной целью существенно ничего не изменилось. Взглянув на машину корреспондента, знакомый офицер козырнул издалека. «Победа», повернув направо, въехала на Кохштрассе, потом приблизилась к развалинам бывшего вокзала. Здесь машины и пешие «гренцгенгеры» растекались в нескольких направлениях, двигаясь к местам работы и гешефта. Затеряться стало легче.
Через несколько кварталов подъехали к той улице, где стоял отель «Вальдмюлле». Позади отеля, во дворе разбитого и почти разобранного дома, оказалось подходящее место для машины. Там запаркованная «Победа» не просматривалась — мешала полуразрушенная стена.
На окрестных улицах людей было мало, в основном хаусфрау со своими продуктовыми сумками и тачками-волокушами.
— Ну, Линда, дерзай! — Андрей посмотрел в ее счастливые, влюбленные глаза. — Действуй разумно и спокойно. Я буду рядом. В крайнем случае кричи: «Бруно! На помощь!»
— Бруно? Почему?
— Нельзя же кричать: «Андрей!» Или: «Геноссе Бугров!»
— Но ты не случайно выбрал это имя?
— Не случайно…
Она прижалась к нему благодарно. Хотела, чтобы он поцеловал ее на счастье.
— Ступай, Линда. Держись, дорогая. Мы с тобой еще нацелуемся!
А про себя подумал с тоской: «Вру, негодяй! Подло вру!..»
Она пошла по тротуару, повернула за угол — исчезла.
Андрею вдруг стало страшно: «А если навсегда?.. Если случится с ней что-нибудь ужасное?..»
Он кинулся следом. На бегу овладел собой — свернул в подворотню разбитого дома. Из нее виден вход в отель.
Подворотня отдаленно напоминает ту, где они с Феликсом лежали перед штурмом рейхстага. Так же надежно и прочно уложены дикие камни понизу — не пробьет ни пуля, ни осколок, разве что снаряд прямой наводкой. Но теперь стрельбы нет — из открытого окна неподалеку доносится сладкозвучная музыка Легара.
И все-таки напряженное ожидание напоминает те последние минуты перед атакой… Чет или нечет…
Время тянется мучительно долго. В отеле тихо. Массивные двери, за которыми скрылась Линда, кажутся навсегда захлопнутыми. Воображение начинает рисовать жуткие картины…
Прошло пять невыносимо долгих минут…
«Ну, еще три, — отчаянно решил Андрей, — и я ворвусь туда. В случае чего — отобьюсь подручными средствами…»
Минута, вторая…
Вышла Линда. Губошлепый Вилли плетется рядом неуклюжим медвежонком. Все пока идет как надо.
Из отеля выскользнул вертлявый франт в зеленом бархатном жилете. Догнал Линду, бормочет что-то, хватает ее за руку. Подвела все-таки красота!..
Линда растерялась, не знает, что делать. Теперь ей нельзя идти к машине. Этот прилипчивый гнус, наверное, из окружения Рольфа. Он сообразит, в чем дело, когда увидит «Победу».
Надо действовать! Несколькими скачками Андрей оказался возле них:
— А ну отвяжись! Пошел отсюда!
— Что-о? — гнус отпрянул, но тут же сунул руку в карман. Блеснул кастет.
Раздумывать некогда — Андрей двинул его правой в челюсть. Лязгнули зубы, набриолиненная голова мотнулась.
— Бегом к машине! — скомандовал Бугров. — Быстро!
Они побежали. Линда крепко держала брата за руку. Андрей торопливо открыл дверцы, вскочил за руль и завел мотор. Линда втянула брата на заднее сиденье. Вилли подчинялся, по-настоящему не понимая, что происходит. Он решил, что Бугров случайно подоспел на выручку сестре, к которой «приставали». А теперь они все трое убегают от скандала.
— Это Адольф, старший портье, — растерянно сообщил Вилли. — Теперь меня выгонят со службы.
— Ты больше не вернешься сюда, — сказала Линда.
— Почему? — удивился Вилли.
— Все расскажу дома.
В спешке Бугров направил машину в незнакомый переулок, путь преградили развалины, обнесенные забором. Он круто развернулся, наехав на тротуар, и понесся обратно. При выруливании на большую улицу в шоферское зеркальце заметил, что следом за ним пошел «ягуар» — низкий, с открытым верхом, какого-то кисельного цвета. В нем находились трое. По зеленому жилету Бугров сразу узнал Адольфа. Тот сидел рядом с водителем, одной рукой прижимая платок к разбитым зубам, другой яростно размахивая в сторону «Победы» — грозился. А на заднем сиденье, свешиваясь светловолосой головой через борт, ерзал кто-то рослый и плечистый…
«Рольф! — догадался Бугров. — По всем приметам он!»
От полугоночного «ягуара» не уйти. Где уж тягаться с ним старенькой, потрепанной «Победе»! Но Бугров успел вывести ее на широкое прямое авеню: впереди показались Бранденбургские ворота. Там свои, там спасение. Только бы дотянуть до белой демаркационной линии!
Это можно только чудом… Только чудом можно… Он давит ногой на акселератор со всей силой. Истрепанный мотор надрывно воет. Железная баранка в руках вибрирует и дребезжит.
Ворота быстро приближаются, но «ягуар» сзади настигает. Он заходит слева под радиатор «Победы», чтобы ударить и опрокинуть. Скосив глаза, Андрей видит злое лицо Рольфа. «Фамильных черт» в нем нет — это морда фашиста и убийцы. В руке пистолет.
Слева за кущей молодых деревьев огромная братская могила, гранитные плиты памятника. Там кореши. Там Феликс…
«Ягуар» чуть притормозил перед самым радиатором «Победы». Рольф целит пистолетом прямо ему в левый висок…
— Держись, Линда! — успел крикнуть Андрей.
Он еще сильнее надавил на педаль и, стиснув зубы, сам подал «Победу» вправо — ударил «ягуара» тараном в лиловый бок! Что-то стиснуло грудь… Зазвенели стекла…
«Ягуар» отлетел на несколько метров, тяжело, как черепаха, перевалился на бок и бешено завертел вхолостую всеми четырьмя колесами…
«Победа» с помятым капотом и вдавленным левым крылом остановилась, не доехав до белой линии полтора метра. Она слегка дымила, но мотор не заглох. Глотая кровь, Бугров переключил на первую скорость и медленно, вихляя левым колесом, дотянул машину до советского контрольно-пропускного пункта.
С тревогой повернулся:
— Линда. Ты жива?..
— Жива! — лицо у нее бледное, глаза огромные. — А ты?
— А что Вилли? У него кровь?
— Пустяки. Разбил губу. Заживет.
По ту сторону границы к опрокинутому «ягуару» бегут английские солдаты. Пистолет с длинным глушителем валяется на асфальте. Убийца Рольф лежит ничком, откинув руку, из-под растрепанных светлых волос растекается кровь…
К дымящейся «Победе» подходят два строгих молодых офицера с красными повязками на рукавах. Они знают корреспондента.
— Вы все видели, ребята? — спрашивает Бугров.
— Видели… Разберемся.
ЭПИЛОГ
Прошло двенадцать лет. И снова Бугров отправляется собкором в Берлин — по второму, как говорят, заезду. До этого Андрей Иваныч несколько лет работал собкором в Вене, выезжал спецкором в ФРГ, в Швейцарию, другие страны.
С ограничителем скорости на моторе новенькой голубой «Волги» он добрался от Москвы до Берлина за трое суток.
Когда-то этот долгий путь проделал Бугров совсем по-иному. Добирался до Берлина не три дня, а три с половиной года. И, сидя теперь за рулем, вспоминал о давней фронтовой страде, о погибших и здравствующих товарищах, о том, что было после войны…
Весной сорок пятого, в счастливом опьянении Великой Победы казалось им, молодым воинам, что это и есть тот самый «последний и решительный бой», о котором поется во всемирном пролетарском гимне. И кто мог тогда упрекнуть их в чрезмерной наивности, если огромная историческая Победа была встречена признанием и ликованием всего человечества? Если советского солдата повсеместно благодарили и славили, щедро осыпали цветами и подбрасывали на руках к голубому небу?
Оказалось, нет, не последний был тот бой. Не все еще было доказано, не все признано, не все воспринято как надо. Сражение за единственную общечеловеческую правду продолжается и поныне. В других формах, другими методами, в еще больших — теперь уже воистину всемирных — масштабах.
Так случилось, что Минска со времен войны Бугров по-настоящему не видел. Не считать же белорусской столицей те привокзальные пристройки, которые он разглядывал в окно вагона, когда проезжал из Берлина в Москву двенадцать лет назад! Минск, в который въехал Бугров позавчера, оказался для него абсолютно незнакомым городом. Он чуть не заблудился в нем, разыскивая на машине центральную гостиницу. Хоть бы один прежний старенький домишко, хоть бы одно знакомое дерево, хоть что-нибудь. Все новое, все другое!