— Вась, а ты как это всё воспринимаешь?
— Думал, что уже начинаю привыкать…
— И не вздумай!
— Что «не вздумай»?
— Пытаться к этому привыкнуть. То, что с нами произошло, происходит и ещё какое-то время будет происходить, просто… Даже не знаю, как выразиться… Просто какой-то невероятный, нечеловеческий ужас. Это ненормально, это неправильно, этому нет оправдания.
— Но если себя постоянно грызть за это, то свихнуться можно.
— Поздно, Вася. Поздно. Мы уже все свихнулись, попав в нашу ситуацию. Кто-то больше, кто-то меньше. Разве нормальные люди придумали бы то, что придумали эти… скоты там, возле аэропорта? И разве нормальные люди стали бы сжигать их трупы только из надежды на то, что кто-то, увидев их обгорелые тушки, воздержится идти по их стопам? И, заметь, никто из всей нашей толпы не возмутился таким решением.
Да, именно так мы и поступили: загрузили двоих, убитых мной из пистолета, в машину, я выстрелил из автомата в топливный бак, а потом бросил горящую сигарету в струйку текущего бензина. Не верьте в картинки из американских полицейских боевиков: не взрывается автомобиль, когда пуля попадает ему в бензобак, враньё это! А второй машине даже в бак стрелять не пришлось: у неё и без того топливо текло через неплотную крышку бензобака.
Вся эта моя болтовня — реакция на пережитый стресс. Отходняк от выплеснувшегося в кровь адреналина.
Едем мы назад ещё медленнее, чем катились от Уфы. Я просто боюсь, что туристы отстанут и опять во что-то вляпаются, поэтому до самого Старого моста через Белую и держал на спидометре «стариковские» семьдесят километров в час, а по городу и вовсе сбросил скорость до пятидесяти: тут, всё-таки, иногда и машины попадаются. И кто таких же чокнутых, как мы, знает, как они будут вести себя на дороге. Тем более, Садык превратился в «Кутузова» из-за заплывшего левого глаза.
— Ну, вот мы и в «Хопре»!
Незатейливая, конечно, шутка, но неожиданно для меня самого нашедшая отклик у принявшихся хихикать Богдановых. Тоже, наверное, отходняк.
— Ага, а в «рафике» не халявщики едут, а компаньоны.
Оказывается, и к парню, все эти дни маявшемуся из-за переживаний, чувство юмора возвращается. Пусть немного из другой «оперы», но тоже ведь постоянно вертевшаяся на экране реклама.
— Не вздумай только им такое ляпнуть.
— Да что я, тупой, что ли⁈ Да и не считаю я их никакими халявщиками. Скорее, это они себя считали нашими временными попутчиками, а теперь станут полноценными компаньонами.
И опять Василий прав. Как минимум, до тех пор, когда повсеместно не установится хоть какая-нибудь вменяемая власть, ни о каких дальних поездках никто и заикнуться не посмеет.
К вечеру Колющенко стало хуже. Его и на брандвахту-то заводили под руку и сразу отправили отлёживаться, а ближе к закату солнца у него начался жар. Похоже, вместе с дробинами, которые во время перевязки не смогла выковырять из-под кожи Надя Бивалькевич, в ранки попала какая-то грязь.
— Главное — чтобы заражение крови не началось, — обеспокоилась Надежда, влепившая бывшему десантнику очередную дозу антибиотика.
Они на пару с Люсей Вострецовой, подругой Евгения, так и просидели ночь рядом с ним. В основном, конечно, по требованию Люси, на которую «накатили» все прежние и текущие переживания.
— Психотерапевтом работала, — пояснила наша единственная хоть как-то связанная с медициной дама.
Послеапокалиптическая реальность — она такая. Если не каждому первому нужна помощь психотерапевта, то минимум — каждому второму. Но за неимением такого каждый находит собственное отвлечение от переживаний. Вон, даже «толстокожий» алкаш Григорий вернулся к заброшенному перед запоем делу — ремонту двигателя катера «Жулан», в «прежние времена» занимавшегося установкой бакенов на речном фарватере.
— Зачем нам это? — пробовал допытаться у него брат.
— На всякий случай. А вдруг придётся куда-нибудь по реке сходить?
Оля Бородина, та самая дамочка с «бл*дским» взглядом, бывшая (скорее всего) жена школьного друга моего брата, нас каждый день потчует каким-нибудь тортиком. Бухгалтер Светлана «взяла опеку» не только над подобранной в городе девчушкой, но и над Гришкой. И на предупреждения «он же запьёт» реагирует, как та героиня анекдота «мне наплевать, на каком глазу и тебя тюбетейка» — руки в боки:
— У меня — не запьёт. Знаю я, как с такими обращаться! Папенька у меня такой же был. Мать его на место поставить не могла, так я, когда подросла да силёнок набралась, «построила» его так, что он «в завязке» был до тех пор, пока я замуж не вышла.
На вопрос, что было потом, Света грустно махнула рукой:
— А что было? Я к мужу перебралась, он «сорвался», а здоровье уже не то… Вот и Гришку, пока могу, постараюсь держать: мужичок-то он неплохой, окончательно в «синяка» превратиться не успел. Да и сам понимает, что погубит себя когда-нибудь. Может, ему по жизни твёрдой бабы рядом не хватало, чтобы помогала держаться?
Васька, когда «общественными» работами не занят, либо книжки из «гостиничной» библиотеки читает, либо со сверстницей Ритой о прежней, школьной жизни болтают. Данилыч в эфире сидит. Я, как и Светлана, пытаюсь сконцентрироваться на том, как бы жизнь Наталье и её брату облегчить. Ну, и удочку с палубы брандвахты кидаю. «Супруга», помимо «контроля» за братом и секса до изнеможения (когда её естественное состояние позволяет), рисует варианты перепланировки нашей каюты и вообще всех помещений брандвахты. Шамилька с Юлей, которая, как мне кажется, окончательно в него втрескалась, занимаются сортировкой нашего «госрезерва», как продовольственного, так и промтоварного. Виктор Латыев и вернувшиеся из столь печальной попытки уехать «домой» туристы — роются в огородах и занимаются «малой мародёркой». То есть, тащат на брандвахту всяческую кухонную утварь, посуду, инструменты, носильные вещи. Не только на себя, но и на всех, кто оказался без гардероба. Включая нижнее бельё, нехватку которого, как оказалось, и они, и Наталья, и Рита переживают довольно болезненно. Серёга Руденко разбирает-собирает всё наше оружие, «наводит блеск» на него, сортирует патроны, рисует ножи, которыми хотел бы обзавестись.
Женя Колющенко? Досталось ему, пытавшемуся отбить направленный на него обрез, конечно, нехило. Тот обрез отбить он сумел, а вот второй дорожный разбойник успел нажать на спусковой крючок, и осыпь мелкой дроби шарахнула не только в левый бок сзади, но и парой свинцовых шариков зацепило плечо.
— Тельняшку, сука, кончил, — больше всего переживал бывший десантник, которому Надежда каждое утро, обколов обезболивающим, чистила многочисленные ранки.
То ли антибиотики помогли, то ли крепкий организм, но мужик, кажется, пошёл на поправку: стали понемногу пропадать нагноения, а «чистые» ранки затягиваться. Но с дробью в теле Евгению придётся ходить и ходить, пока сама постепенно не выйдет хотя бы под кожу, откуда её можно будет достать, надрезав шкуру. Главное — температура тела нормализовалась, и это говорит, что удалось избежать не только сепсиса, но и вообще серьёзных воспалительных процессов.
В общем, едва ему стало лучше, он объявил своим, что больше никаких попыток вернуться в Салават. По крайней мере, до тех пор, пока он не восстановится после ранения, а на дорогах не перестанут действовать «соловьи-разбойники». И засел в библиотеке составлять для нас какую-то инструкцию по тактике боевых действий в условиях городской застройки.
К моему удивлению, такая категоричность очень расстроила Наташу.
— Так может, если по дорогам не получается проехать, тогда попытаться на кораблике по Белой добраться, когда Гриша его отремонтирует?
— Какой кораблик? — только отмахнулся Колющенко. — Не пройдёт до Салавата никакой кораблик. Под Табынском мост через реку очень низкий, нам даже байдарки пришлось обносить. Его каждый год на половодье закрывают, потому что вода поверх него идёт. Ну, и несколько мелководных перекатов. Например, в районе Стерлитамака: там, кажется, на дне какие-то старые бетонные конструкции. Всё, Наташка! Закрыта тема поездки в Салават!
Фрагмент 10
19
Я всё удивлялся тому, что оставшиеся без обслуживающего персонала электростанции продолжают работать, подавая энергию в сеть. Но закончилась и эта лафа. Что произошло, нам, конечно, никто не доложил, но как-то среди дня кто-то из женщин обратил внимание на то, что не тарахтят моторы холодильников. И лампочки внутри них не светятся, когда открываешь дверцы.
Ясное дело, вряд ли что-то случилось с самими агрегатами, например, волжских ГЭС. Скорее, с системами распределения энергопотоков. Но факт есть факт: Уфа теперь осталась без электричества. А это, когда придёт зима, полный писец! Хоть я и злорадствую по поводу тех, кто убивался, грабя «крутую» технику в магазинах электроники, но «свет в розетке» оставался единственной надеждой многих уфимцев выжить в городских квартирах, когда придут холода.
Нам-то что? У нас и генератор есть, и отопительный котёл стоит. И дома частного сектора, в большинстве своём, имеют печки, которые можно топить дровами. Почти все, поскольку лишь несколько «крутых» домовладельцев успели перевести отопление на газ или электричество. Но это — редчайшее исключение, касающееся в нашем районе лишь двух не до конца достроенных коттеджей.
Генератор мы, конечно, запустили. А вскоре пришлось включать и отопление: погода испортилась, и к обложным дождям добавилась холодина. Не морозы, а промозглая погода с температурой воздуха градусов 14–15, которые на воде ощущались именно как собачий холод. Такое на Урале — не редкость даже среди лета. Так что в слова Васьки, винящего в этом осевшую в атмосферу кометную пыль, можно верить, а можно и не верить. У каждого из нас — свои тараканы в голове, а Васёк зациклился на этой «кометной теории». Ну, и пусть её доказывает. Преимущественно, конечно, Рите, которая чуть-чуть освоилась и, увидев, что ей у нас ничто не грозит, превратилась в достаточно бойкую девчонку. Главное — чтобы он под руку не лез, пока я пытаюсь приручать его сестру.