— Я даже просила его, чтобы он разрешил девочкам мне помочь подготовить мне товары к отгрузке, а он распорядился, чтобы те не высовывались даже на палубу, пока товар отпускаем. У них, значит, выходной, как у белых людей, а мне одной пахать? Обидно! Пусть покупатели сами всё будут грузить, но мне-то контролировать, чтобы всё в соответствии с накладной было.
— Сами грузить? С брандвахты?
— Да, Шамиль Фаридович сказал, что они со своими грузчиками приедут. И правильно! Мы же не лошади ломовые, чтобы все эти коробки с консервами и мешки таскать. Это же тонн двадцать.
Да это же, блин… Практически все наши запасы: и сгущёнка, и тушняк, и рыбные консервы, и плодоовощные. Этот уё*ок, что, решил нас вообще без запасов оставить? Ведь мы же категорически запретили ему продавать сгущёнку до того момента, когда ребята из плаванья вернутся. Правда, только сгущёнку, а не всё остальное. Но всего остального до веса, который назвала Римма, без сгущённого молока просто не наберётся. Бляха-муха! Так не для этой ли аферы он хрен знает куда отправил практически всех мужиков? К тому времени, когда они вернутся — и, скорее всего, пустые — запасы на брандвахте выметут подчистую. А самого его, вместе с Юлькой, ищи-свищи по Уфе! Без запасов оружия и почти без патронов к нему.
Фрагмент 12
23
Пока я мотал вокруг голеностопа бинт, на пороге возникла Фельдман.
— Ты почему Римме ключи от оружейной комнаты не даёшь?
— Потому что за сохранность оружия отвечаю я, а не она. И что это за херня? Кто твоему Шамилю разрешил кому-то отдавать наше оружие и запасы продовольствия?
— Мохнашов, что ты несёшь? Кто может хозяину всего вот этого запретить что-нибудь продать? — сделала округлый жест рукой Юля.
— Кому? Хозяину? А с каких это пор он стал хозяином?
— С тех самых, когда возглавил фирму. Это всё — собственность ТОО «Башкинтерком», директором и владельцем которой он является.
— Стоп-стоп-стоп! Владельцем? На основании чего он вдруг стал владельцем, если учредителем фирмы является… являлся Барисыч?
«Начальник коммерческого отдела» посмотрела на меня, как на пятилетнего дауна.
— Янбарисов, как тебе известно, умер. А Шамиль был его заместителем. Поэтому права собственности перешли именно к нему. Как и руководство компанией. У него печать! Это я тебе говорю, как юрист по второму образованию.
— Пусть засунет эту печать себе в жопу. А ты, если ты всё-таки юрист с образованием, а не самозванка, то должна знать, что права собственности переходят к родственникам умершего. И таковых в живых двое: Наташа и Васька Богдановы. Но никак не какой-то там Шамиль Мусихин, которого эти наследники даже не назначали директором доставшегося им в наследство ТОО.
Нет, я-то точно не юрист. Но как-то слышал разговор на эту тему шефа конторы, где я работал, с приятелем. И обсуждали они права того самого приятеля, младшего компаньона и дальнего родственника одного пристреленного предпринимателя, на имущество, оставшееся после гибели «главного компаньона». Там много заморочек упоминалось, включая очереди наследования. Первая очередь — жена, дети и родители, вторая — братья-сёстры, третья — вся прочая родня, четвёртая — остальные, кто заявил права на наследования. Ну, там любовницы, друзья-товарищи, компаньоны и тому подобное. И пусть Богдановы относятся к третьей очереди, но они — единственные, поскольку никого из предыдущих очередей нет в живых.
— Ах, вот, значит, как ты разговариваешь? Я говорила Шамилю, что с тобой каши не сваришь, а он — «этот тюфяк всё проглотит и сделает так, как ему сказали».
Накрыло. Ну, ребята, сейчас я вам покажу, какой я тюфяк!
— Наташа!
Юлькины каблучки торопливо цокают по коридору к выходу на палубу, а я ковыляю к двери каюты.
— Я обед готовлю, мне некогда!
Да твою ж мать!
— Бегом!!! Бросай всё, и бегом сюда!
Да пофиг, что Шамилька слышит этот мой рёв.
— Я тебе не собачка, чтобы бегом к тебе бегать!
Тем не менее, как была, в кухонном фартуке и с разделочным ножом в руках, высунулась с камбуза. Нашла, блин, время, характер показывать!
— Скорее!
— Что-то случилось?
Простенький навесной замок с двери оружейки летит на пол, дверь нараспашку. Никаких оружейных пирамид у нас нет, просто присобачили к стенке полочки, на которых лежит оружие: автоматы, карабины, пистолеты. Вот они, три обреза, которые проще всего зарядить, поскольку запасные магазины к многозарядному оружию лежат неснаряженные, чтобы не просаживались пружины. А патроны для изуродованных дебилами ружьянок просто стоят на полочке рядом с ними: у них другой калибр, не подходящий к многозарядному ружью, и таких патронов всего шесть.
— Быстро вскрой ящик с ружьём и приготовься отдать его мне.
У меня один обрез уже по-пиратски за поясом, а во второй загоняю патроны.
— Я же говорил, что он всё отдаст сам.
Это голос Мусихина.
— Карабин положи на пол.
Обрез, у которого я только что защёлкнул патронник, смотрит в направлении вошедшего внутрь «гостиницы» Шамиля.
— Ты что, Мохнашов, совсем взбесился? В своих уже стрелять собрался? Почему не исполняешь приказы директора?
— Положи карабин. Считаю до трёх. Раз!
Отталкиваю левой рукой Наташу, пытающуюся высунуть нос из-за моего плеча. Казалось бы, на мгновение переключил внимание, а Мусихин уже вскидывает СКС. Не к плечу, а просто направляя на меня ствол, и нажимает на спусковой крючок.
Нет, не ковбой он, навскидку точно стрелять не умеет, и пуля вышибает щепки из притолоки дверей «оружейки». Сильно в стороне от моей головы. Или это, чтобы я инстинктивно дёрнулся в сторону, а он успел взять оружие уже обеими руками?
Дёрнулся. Но заряд картечи тем и хорош, что всё равно летит облаком. Особенно — из укороченного ствола.
Отдача просто ломовая, чуть кисть руки не выбило.
Удары дробин, диаметр каждой из которых лишь немногим меньше, чем калибр карабина, Шамиль почувствовал, но импульсов боли нервные клетки ещё не успели донести. Дошли, судя по исказившемуся лицу, лишь в тот момент, когда я нажимал на второй спусковой крючок обреза «бескурковки».
Даже сквозь «вату» в ушах, образовавшуюся из-за стрельбы в закрытом помещении, слышен дикий визг в комнатах, куда по приказу Шамиля загнали всех женщин. Особо надрывается, едва ли не переходя на ультразвук, Рита: её почти детский голосок ни с каким другим не перепутать.
Сам Мусихин уже мешком опустился на пол, из него начинает вытекать кровь. Юльке тоже немного досталось, но не в живот и лицо, как её дружку, и она тихонько скулит, уронив на пол лакированную чёрную сумочку.
— Ты убил его! Сволочь! Что ты наделал? Тебя тоже убьют за это.
Но и она со стоном опускается вдоль стенки. Лицо перекошено болью.
Теперь можно оглянуться и на жену: со слишком уж сильным грохотом он брякнулась, когда я её оттолкнул.
Нет, у Натальи, кажется, всё в порядке. Только потирает «пятую точку» и мотает головой: выстрелы и ей по ушам шарахнули.
— Надя! Бивалькевич! Сюда, скорее!
Наша «Айболит» высовывает перепуганное лицо в приоткрывшуюся дверь.
— Надя, надо её перевязать.
— За что ты меня ударил?
Кажется, моя дражайшая в ярости.
— Извини, моё счастье. Не ударил, а оттолкнул. Чтобы ты под случайно пулю не попала.
— Никогда больше так не делай! — после секундной паузы потребовала она и выглянула в коридор.
— Не буду. Но и ты больше не лезь под выстрелы.
— За что ты его?
— А ты предлагаешь, чтобы я смирно ждал, когда он меня продырявит из карабина? Ты же слышала, что он выстрелил первым. Да за то, что он собирался сделать, его мало один раз пристрелить!
— А что он собирался сделать?
— Воспользоваться тем, что никого из мужчин, кроме Васьки, вместо которого мне пришлось остаться, на брандвахте нет, и вывезти все наши запасы. Все! Подчистую! Вон, Римму спроси: у неё накладные на то, что по приказу этого говнюка нужно кому-то отдать и оставить нас здесь подыхать с голода.
Это уже, конечно больше для остальных женщин, чем для моей. С ней-то я всегда смогу объясниться, а те реально смотрят на меня, как на взбесившегося маньяка, начавшего убивать уже своих.
— Риммка, правда, что ли? — округлила глаза Икрамова.
— Не знаю. По накладным — отгрузить практически всё, что у нас на складах… Ну, кроме всяких варений-солений и рассыпных круп из домов. Шамиль Фаридович приказал… Они с Юлией Эдуардовной с какими-то оптовыми покупателями договорились. Те уже минут через сорок приедут…
Кажется, до этой деревенской девчонки начал доходить смысл приказа «директора». Как, блин, до утки — на третьи сутки!
— Юлька, так, что ли? — перекосился рот Натальи.
Фельдман лишь высокомерно отвернула от неё мокрое от слёз, искажённое гримасой боли лицо.
— За то, что твой козёл сделал, я сама прослежу, чтобы вас всех самым гнусным уродам в подстилки отдали.
— Юля, что ты такое говоришь⁈
Бивалькевич даже бинтовать раненую перестала.
— Вы и до этого ничего лучшего не заслуживали, а теперь… теперь, когда он Шамиля убил…
— Надя, заканчивай её бинтовать, и отведите в каюту. Пусть отлёживается.
У гадюки вырвали зубы. И если, когда вернутся наши, она будет способна что-то рассказать, то, как мне кажется, мы услышим много интересного о том, что задумала эта парочка. А пока нужно срочно поднять трап, чтобы предприимчивые «партнёры» этих аферистов не смогли просто так зайти на борт брандвахты.
24
Травмированная нога, зараза, болит, даже несмотря на плотную, давящую повязку. Так что до лебёдки, поднимающей и опускающей трап, я ковылял очень осторожно. Покрутил рукоятку, зафиксировал сколоченную при моём активном участии конструкцию в максимально высоком положении. А для верности ещё и заблокировал шестерни каким-то болтом, попавшимся под руку, положив его между «зубами» одной из шестерёнок. Всё. Надо заниматься организацией обороны.