— Для «как-нибудь» у меня и муж есть…
Прошмыгнула и, едва я прикрыл дверь, объявила:
— Я поговорить хочу.
— После того, как? — указал я глазами на ночнушку, надетую на голое тело.
— Ну, не вместо того же, — хихикнула она, сдвинув лямку сначала с одного плеча, а потом с другого.
Хороша, чертовка!
А вот темой разговора она меня удивила. Нет, речь шла не о том, чтобы мы стали жить вместе.
— Может быть, нам остаться на зиму здесь, а не возвращаться в затон? Ты посмотри, как девчонки воспрянули, когда мы тут оказались. Да и тебе самому, как я обратила внимание, тут больше нравится, чем там. Всем здесь больше нравится.
А ведь есть в её словах разумная мысль. Хотя и минусов в таком решении хватает.
— Оля, а как быть с запасами картошки, овощей, солений-варений? У нас же почти всё там, в Колонии Матросова.
— Перевезти. Уплотнить склады, освободить одну из кают, и загрузить в неё. А чтобы вся эта картошка-морковка не проросла, убавить отопление в ней. Ну, или оставить на зиму одну раму, чтобы там было прохладнее. Банки с вареньем вообще можно оставить на продуктовой барже: их точно не разорвёт. Ну, что-то засахарится, так это ерунда.
Ох, и попахать придётся! Я-то во всех этих погрузочно-разгрузочных работах пока точно не смогу участвовать.
— Таскать на брандвахту и баржу девчонки помогут. Не сломаются! Ну, а грузить там — да, там только мужики.
По-хорошему, выкопать бы где-нибудь на берегу яму, в которую это всё поместить на зиму. Вот только уровень грунтовых вод тут очень высокий, хотя и можно найти место, где его не достать. И весной, едва начнёт таять снег, придётся всё срочно эвакуировать из него: как я уже несколько раз поминал, уровень Белой в половодье поднимается на восемь-десять метров, вся местность, вплоть до насыпи «Пекинки», оказывается под водой.
— Да и не надо вообще всё перевозить. Нам ведь всё равно весной огородами заниматься. И зачем тогда что-то туда-сюда возить? Кстати, по поводу «туда-сюда», — провела она тёплой ладошкой по низу моего живота.
— Утром с людьми переговорим, — успел пообещать я.
Остатки ночи она провела в собственной каюте, сославшись на то, что ей рано вставать. А я впервые после гибели брата решился наведаться в радиорубку. Как включать рацию и перенастраивать её на разные волны я, можно сказать, знаю. Морзянка для меня, конечно, тёмный лес, но ведь, судя по записям Данилыча в «журнале регистрации радиосвязи», полно и таких радиостанций, которые используют телефонный режим. Вступать с кем-то в диалог не решился, но пару часов послушал, о чём люди говорят.
По-прежнему, как и рассказывал Андрей, полно призывов военных радиостанций желающим присоединиться к армии направляться на «сборные пункты». Один из ближайших к нам — в Тоцком, где, насколько я помню, огромный военный городок и полигон, на котором когда-то испытывали воздействие атомного оружия на боевую технику и людей. А второй — на востоке Оренбургской области, там, где я когда-то охранял ракетные шахты.
Честно говоря, по душе чуток царапнула мысль: а не умотать ли туда? В общем-то, от службы я не успел толком отвыкнуть. Вон, до сих пор сны про армейскую жизнь снятся. Вот только как быть с людьми, которые вокруг меня скучовались? Нет, бросать их нельзя ни в коем случае. Если уж перебираться, то всей толпой. Только на чём? Хоть Оренбургский тракт теперь, вроде бы, и свободен для движения, но нет никакой гарантии, что местные банды близ городов не «посматривают» на дорогу и не пытаются перехватывать «вкусных» проезжих. А мой «бабий батальон» — более чем привлекательнейшее лакомство для них. Чёрт бы побрал этот «основной инстинкт»!
То есть, нужно что-то большое, чтобы в него вместилась вся наша орава, закрытое, чтобы женские лица невозможно было разглядеть в окошках встречным-поперечным, и бронированное, чтобы не пострадать при попытке обстрела. Как мне кажется, задача решаемая, хоть и требует достаточно больших трудозатрат. Вот только с переделкой какого-нибудь грузового автофургона в такого монстра до первого снегопада можно не успеть: Южный Урал, когда выпадет снег, предугадать невозможно. Ведь ради этого нельзя бросать подготовку к зимовке, поскольку, погнавшись за двумя зайцами, можно жидко обосраться в обеих поставленных задачах.
Военные звали к себе. Радиолюбители рассказывали, как обстоит ситуация у них. Народ бешеными темпами занимается подготовкой к зиме, бандиты заканчивают передел сфер влияния. И тоже, кажется, стали менее активны. Повсеместно на дорогах ликвидируются «соловьи-разбойники», мешающие доставке в пригородные «центры цивилизации» продуктов. Где — армейцами, а где, самими же «организованными» бандитами. Надеюсь, как мы и прогнозировали с братом, к весне армия начнёт устанавливать твёрдый порядок повсеместно. В общем, как говорил незабвенный Мальчиш-Кибальчиш, нам бы день простоять, да ночь продержаться.
Растолкали меня часов в десять утра. Примчавшийся Сергей принялся тормошить моё плечо.
— Максимыч, там тебя какие-то чесноковские мужики требуют.
— Меня?
— Ну, главного из наших. А кто у нас главный? Ты!
Ну, вот и дождались соседей.
Фрагмент 26
51
Трое, приехали на «Ниве». Один постарше, годков сорок, а то и побольше, ведёт себя уверенно. Плотный, лицо невыразительное, волосы светло-русые. Если судить по лёгкой скуластости, то либо татарин, либо башкир «по паспорту». Было такое во время переписи, кажется, 1926 года, что в национальных республиках всех «нацменов» записывали по «титульной» национальности. Именно тогда очень многие татары, тептяри, нагайбаки неожиданно для себя стали по документам башкирами. А что написано в документах пером, то хрен уже вырубишь даже топором.
Опускать сходню не стал: мужики при оружии, сначала бы разобраться кто такие, чего им надо, прежде чем даже самому сходить на берег. Обратили на это внимание.
— Что, даже на борт нас не пустишь?
— Не-а. Был, знаете ли, уже один неприятный инцидент, — приврал я.
— Там, в Кузнецовском затоне?
Информированные! Знают, откуда мы сюда перебрались.
— Поэтому оттуда сюда слиняли?
Разговаривает старший, двое молодых, лет до тридцати, помалкивают.
— Не совсем. Там по Уфе то ли нефть, то ли солярку тянет, в затон её натащило, воду пить невозможно стало. Вот и решили перекантоваться какое-то время здесь, пока вода от дряни не очистится. Так что долго напрягать вас соседством не будем.
— Да вы нас, вроде, и не напрягаете пока. Сидите тихо, к нам не лезете. А это по нынешним временам очень даже ценное качество. Так может, всё-таки познакомимся?
Представился. А в ответ услышал:
— Мамеджан Галиуллин, подполковник ФСК. Бывший, разумеется, поскольку всё, кончилась наша служба. Теперь — кто-то вроде главы сельской администрации Чесноковки.
— Помнится, именно ваши, чесноковские, возле аэропорта «соловьями-разбойниками» работали, кучу народу порешили. И один из наших парней, собиравшийся домой, в Салават, ехать, от них заряд дроби в грудь схлопотал.
— Было такое. Только те уголовнички быстро стали заканчиваться, а когда военные туда и обратно скатались по Оренбургскому тракту, и вовсе кончились. Так что пришлось новую власть в селе выбирать. Вот меня и выбрали. Как представителя старой власти, при которой порядок был.
Приятно слышать, чёрт возьми, что люди порядка хотят.
— Оружие у вас есть, Владимир? Ну, кроме «Стечкина», что у тебя в кобуре. Кстати, где его взял?
Ага, я тоже знаю, что такие пистолеты на дороге не валяются. Вообще пистолеты на ней не валяются, а эти как раз только сотрудникам конторы, в которой Галиуллин служил, полагались.
— Трофей. Я тут в начале нашего разговора про неприятный инцидент поминал, от которого у меня вот этот шрам на морде остался, так вот, во время него и затрофеил.
— Это не тогда, когда какие-то ухари ваших женщин хотели «приватизировать», а запасы на базаре спихнуть?
— Всё-то вы, Мамеджан Батькович, знаете…
— Салаватович я, — усмехнулся чекист. — Служба у меня такая была, что всё знать полагалось. Служба закончилась, а привычка осталась. Много интересного я о вашей компании слышал. Разного. Но сразу для себя отметил, что вы, в отличие от почти всех, сбившихся в стаи, не беспредельничаете. Ну, почти не беспредельничаете. Знаешь, о каком случае я говорю?
Я кивнул.
— Но и этот случай я понимаю. Так что, решил собственными глазами глянуть, на что вы годитесь.
— И на что?
— Как мне кажется, если здесь останетесь, а не вернётесь в свой затон, то до весны, когда твёрдая власть начнёт устанавливаться, сумеете дожить. Что будет, если назад вернётесь, судить не берусь.
И этот про то, чтобы мы тут, на озере остались. А может, и правда? Пожалуй, когда чесноковские уедут, надо будет народ собрать и этот вопрос обсудить хорошенько.
— А откуда вы, Мамеджан Салаватович, знаете, что по весне твёрдый порядок устанавливаться начнёт?
— По своим каналам, — уклончиво ответил тот. — Пришлось, знаешь ли, смирить ведомственную гордыню и с военными связываться. Всё-таки одним делом теперь предстоит заниматься. Вот и готовлюсь к весне, кадры подходящие примечаю, чтобы, когда до дела дойдёт, сделать им предложение, от которого они не смогут отказаться. Судя по тому, что я о тебе знаю, и ты нам подойдёшь. Если доживёшь до того времени.
Очень бы хотелось дожить.
— Чем мы должны будем расплатиться за то, чтобы нас чесноковские не трогали? — наконец, решил я задать вопрос, который давно вертелся на языке.
Подполковник засмеялся.
— Я, конечно, не настаиваю, но если какими-либо излишками из того, что нам нужно, поделитесь, то буду только рад. Насколько мне известно, оружием вы сразу неплохо запаслись, а когда своих потеряли, у вас «стволов» стало больше, чем людей. Так что подумай на эту тему. О запасах еды не беспокойся: этого добра у нас достаточно, а вот допустить того, чтобы у нас в селе снова власть поменялась, мне как-то не хочется. Да и вам от её смены сложнее жить станет. И на женщин ваших мы не претендуем: если сами захотят к нам перебраться и найти себе мужика, то хорошо. А если не захотят — так и быть. Насильно ведь мил не будешь.