При подобных разговорах Волк, если был в палате, оживлялся.
Сам не говорил, нет, но будто впрок наслушивался.
А потом прошёл слушок, что всех «кашников», разбросанных по отделениям в Одинцово, повезут в Сергиев Посад, там режим построже.
И Волк наутро исчез. Ещё до завтрака.
Шуму, конечно, было, когда после ужина его не оказалось в палате. Приходил дежурный по госпиталю из приёмного, звонил куда-то.
На следующее утро к ним явились из военной контрразведки двое. Вежливые, молодые. Но толком Акиму со Шреком и сказать-то было нечего.
Ни с кем особо не общался, про себя не рассказывал, планами не делился.
Постоянно с кем-то созванивался.
Сказать, чтобы что-то откладывал, готовился – нет. В палате это заметили бы.
А уйти под забор – дело не хитрое, чай не зона. Колючка хоть и шла поверху, но кто хочет, тот всегда найдёт.
Вот они, к примеру, со Шреком не хотели, они лечатся, а Волк ушёл.
Ждал его за забором кто-то, к бабке не ходи, ждал.
Ищите теперь, товарищи особисты, мы бы и рады помочь, да нечем.
Аким со Шреком не то чтобы сопереживали Волку, но чем-то их раздражали сытые и здоровые тыловые спецслужбисты и госпитальные охранники, что-то недоговоренное при встречах с ними оставалось в душе.
И прорывалось сквозь зубы:
– В окопы бы вас!!!
Так думали многие фронтовики.
По случаю очередной годовщины чего-то там показывали молодёжный концерт.
Телевизор работал в палатах у раненых если и не все 24 часа в сутки, то уж как минимум 16, это точно. С перерывами на сон.
На этот раз в телеке скакал какой-то певунчик, в кожаном панцире.
У его ног колыхалась рыдающая толпа восьмиклассниц…
– Во у него бронежилет! – заметил Аким.
– А как они от него писаются! – добавил Шрек.
– Его бы в окопы! – подал голос Серёга с апмутированной левой.
– Тогда он сам писаться начнёт… – загоготал, подытоживая, Шрек.
Особое фронтовое братство ещё царило здесь.
Ещё вовсю обсуждались летние бои за Клещеевку, Работино, Угледар.
Ещё не остыло.
Ещё не отболело.
Да и выписывались все по-разному: кто на инвалидность и в мирную жизнь, а большинство обратно на фронт.
Причём многих никто не гнал, доброволов, к примеру, ни срок за уклонение, ни присяга.
Ан нет, спешили братцы обратно – к своим, будто мёдом им там намазано было…
А вот Яша стал звездой…
Жернова судьбы крепко его зацепили, и если в поле под Курдюмовкой он успел выскочить, оставив в окрававленных зубьях половину своей ноги, то в Москве его захватило и поволокло уже бесповоротно.
Завотделением ростовского клинического госпиталя своё слово сдержал: Шрек, Аким и Яша полетели в Москву одним бортом.
А вот дальше их судьба была разной.
В Чкаловском Яшу отделили от них и повезли на «скорой» в Бурденко.
Случайно, нет ли, а всё ж колёсики уже закрутились.
Получилось же вот как.
Когда разведчики «Вихря» вынесли Яшу с минного поля и передали своим военмедам, у Викинга возникла резонная мысль:
– А не зайти ли нам на позиции к хохлу, которые перепахала наша арта, вглубину разве что самую малость не добравшись до земного ядра?
Если там кто и уцелел, уже давно ставит рекорды по бегу в районе Часов Яра, а то и Крамоторска.
Группа «Вихря» всё так же, за дымами, зашла на оставленные позиции к хохлу и много чего интересного там нашла.
Ну, то что разведчики затрофеили из оружейки – перечислять долго, а вот то, что у одного из чубатых гестаповцев нашли телефон, на который он заснял, как выгоняют пленных на минное поле, это в судьбе Яши сыграло роковую роль.
Телефон Викинг передал замполиту бригады как доказательство зверств украинских нацистов, а тот возьми и выложи в интернет.
За сутки видео набрало полтора миллиона просмотров, его показали все центральные каналы, пропаганда включилась на полную катушку, и в Москву прилетел уже не растерянный и подавленный тридцатилетний калека из Ростовского госпиталя, а национальный герой.
Поэтому и повезли в Бурденко.
Такое внимание Яшу поначалу испугало. Он боялся, что сейчас насядут особисты и пойдут вопросы: сколько пробыл в плену? да что рассказал врагу? а не врёшь ли? Ну и так далее.
Но первым к Яше уже на следующее утро пришла корреспондентка «Комсомолки», раненый хотел послать её туда, куда обычно посылают корреспондентов в окопах (если те до окопов добираются), но девушка оказалась хорошенькой и смешливой, и вскорости лёд был растоплен.
Поначалу Яша вздрагивал, когда его просили рассказать о его подвиге, и не понимал, про что это?
Даже пару раз пытался рассказать, как вывозил под обстрелом трёхсотых на своём БМП, но его перебивали и просили рассказать про минное поле.
Подвига там Яша, по его разумению, никого не совершал, тем не менее с каждым разом его рассказы становились всё красочнее, враги всё безобразнее, они с погибшим Тротилом – всё безупречнее.
– Во, Шрек, смотри – опять Яшку показывают, – уже не в первый раз произносил Аким, и вся палата снова смотрела и слушала героя.
Что-то нехорошее, не зависть, а что-то вроде сожаления и обиды за товарища закрадывалось ему в сердце.
Потому что то, что рассказывал Яша по телевизору, всё меньше было похоже на то, что все они видели и пережили, и всё больше перекликалось с новостными заголовками и заранее заготовленными темами токшоу.
Яше приобрели суперсовременный бионический протез (и это показали по телевизору), Яша встретился с главой Следственного комитета и лично (на камеру) рассказал о зверствах украинских нацистов, Яша выступил на открытии концерта в честь 80‑летия освобождения Донбасса – и молодёжь, пришедшая на Шамана и Рича, скандировала ему: «Герой! Герой!»
В общем, когда на вопрос о награде для Яши, командующий группировкой предложил «Отвагу», вышестоящее руководство посмотрело на боевого генерала с явным недопониманием.
И дали ему «Героя России». В Екатерининском зале Кремля. Вручал Верховный главнокомандующий, лично:
– Ну как там было в плену? А потом на минном поле? Страшно?
Яша замялся с ответом.
– Но Вы молодцом! Поздравляю с заслуженной наградой!
– Служу России! – отчеканил герой и довольно ровно повернулся, опираясь на свою новую высокотехнологичную ногу.
Не забыли и настоящих героев того скоротечного боя: Викинг и начмед «Вихря», полтора часа прижимавший к себе в раздолбанной «таблетке» потихоньку отходившего Яшу, но всё-таки довёзший его до Светлодарска – получили по «Мужику», разведчики, выносившие его с минного поля – «Отвагу» и «Храбрость».
– Так, дорогие мои мужчины! Кто ещё не загримировался? Идите-идите, девочки уже ждут вас…
Хорошенькая, ещё не старая редакторша центрального военного телеканала хлопотала в комнате, где дожидались эфира гости программы.
Здесь уже собрались примелькавшиеся телевизионные лица, присяжные военные эксперты и те, кто с началом СВО попал в таковые (до этого они были экспертами по ковиду).
– Представляете, Пал Сергеич, – обратилась она к одному не воевавшему, пожилому полковнику артиллеристу, в нескольких последних передачах говорившему про то, что наши новейшие противоракеты нарезают американские «хаймерсы», как нож колбасу, – моему сыну тоже повестка на мобилизацию приходила.
Я чуть с ума не сошла, пока не отбились, пришлось…
В это время редакторша взглянула на Яшу, которого с недавних пор тоже стали приглашать в качестве военного эксперта на этот и другие центральные телеканалы, и запнулась.
Яша, в парадке, с Золотой Звездой Героя России, вздрогнул, но голову не поднял, ещё глубже уткнулся в телефон и промолчал.
– Значит так, дорогие мои, – продолжала редакторша, – про Клещеевку сегодня ни слова! Все всё поняли?
Украинцы говорят, что взяли. Наши молчат. И мы помолчим.
Ясно?
Говорим про то, что Запад не даст Украине F-16, потому что у них нет обученных пилотов, отстутствуют логистика по запчастям, аэродромная инфраструктура, в общем все всё знают.
– Ясно, Катенька, ясно, не переживай, – сказал отставной артиллерист, нарезавший «хаймерсы», как колбасу. И подошёл к столику, на котором стояли кофемашина и бутылка коньяку, лежали шоколадные конфеты и пакетики с чаем.
– Евгений, дорогой Вы наш герой, а не выпить ли нам немного для куражу? – обратился он к Яше, которого в миру звали Женя. – Вам же можно?
– Без разговоров, товарищ полковник! – Яша всё ещё не без труда поднялся с кресла, но твёрдо подошёл к столику, – без разговоров! И можно, и нужно.
Акима часто навещали в госпитале. Оказалось, что у него много друзей, настоящих. Это не говоря о родных.
Вот только жены с детьми не было…
Он ещё из Ростовского госпиталя, перед отправкой в Москву, позвонил ей.
Но вместо тревоги или радости услышал в голосе напряжение – Аким понял: жена смертельно боялась, что он скажет сейчас что-нибудь такое, что ей придётся ехать к нему в Ростов.
Менять свои планы на отпуск, сдавать билеты, отменять бронь в отелях.
Короче, всё перетасовывать, а главное – объяснять своей маме, почему та не сможет отдохнуть с дочерью и внуками там, куда они давно уже собрались поехать на целых семь дней, в Петербург.
Всё это Аким понял мгновенно.
Жена настороженно молчала, но он-то чувствовал, как всё у него внутри пришло в движение, и что если сейчас не прервать разговор, то взорвётся.
Не такого, совсем не такого он ожидал…
– Да всё нормально, – поспешил отговорится Аким, – контузило, зацепило по лёгкому голову и руку. Наверное, скоро в Москву отправят…
Про то, что дышать не может, поворачиваться и вставать больно – не сказал. Да и что бы это изменило?
Сдала бы она билеты и помчалась к раненому мужу?
Смешно.
Тем более что в уши ей наверняка сейчас вливалось, что всё с Акимом хорошо, лёгкие царапины, не надо мешать врачам.