– Слушай, любимая, слушай! Сейчас самое интересное.
– «Но далее судьба связала костромскую обитель с другим царским родом, она стала колыбелью дома Романовых.
Здесь, в кельях святой обители, построенных в 1583 г., более шести лет проживали изгнанные Годуновым Михаил Федорович Романов со своей матерью монахиней Марфой. И с приходом к власти Михаила Романова Ипатьевский монастырь приобретает новых могущественных покровителей.
Когда на Земском соборе в феврале 1613 г. Михаил Романов был избран царем, именно сюда, в монастырь, явилось посольство из духовенства и бояр, и именно здесь, в Троицком соборе Ипатьевского монастыря 14 марта 1613 г. был совершен торжественный обряд призвания на царство Михаила Романова.
По указу царя Михаила Романова на территории монастыря строится Новый город. Его обносят высокими стенами с тремя башнями. Западная Надвратная башня с восьмигранным каменным шатром была заложена на том месте, где остановился крестный ход, провожавший Михаила Федоровича в Москву после его избрания на царство.
Представители династии Романовых почитали Ипатьевский монастырь как свою фамильную святыню. При вступлении на престол каждый из царей считал своим долгом посетить обитель.
В 1910–1913 гг., по случаю празднования 300‑летия дома Романовых, в Ипатьевском монастыре были произведены реставрационные работы. Во время празднования юбилея сюда приезжал последний император Николай II».
– И? – они приотстали от группы, и Даша внимательно посмотрела на Акима, – так за что «вот это» вы воюете?
– А ты не поняла? Именно здесь рождалась наша Россия, понимаешь – Рос-си-я! Не Новгородское княжество, не Киевское. И даже не Московское царство Ивана Грозного, которое по величине уже было больше всех европейских королевств вместе взятых: слон в мышиной семье.
Так они ощутили себя в Европе тогда, мышами. Когда над ними нависло Московское царство, приросшее Поволжьем, Уралом, Сибирью.
Поэтому на Грозного и вылили тут же столько помоев. От ужаса.
Все эти английские лекари, французские посланники, голландские шпионы…
Но именно Романовы начнут отвоёвывать Малороссию и Новороссию у поляков и турок.
Начнут как раз там, где мы и бьёмся сегодня. Опять с теми же поляками и с теми же турками – турки хоть и не в окопах, но их «Байрактары» по нам стреляют будь здоров, да и не только «Байрактары»…
Смотри сама, Иван Грозный основал Бахмут, Алексей Михалыч Харьков и Сумы, а Екатерина Великая уже твой родной Мариуполь…
Но начиналось всё здесь, понимаешь?
Даше было не очень интересно. Она спросила про другое:
– Почему ты не остался военным журналистом, а ушёл на фронт? Ты же всё знаешь, писал бы об этом, рассказывал…
– Все всё знают, только вот сидят по домам. Кто-то и воевать должен! – отрезал Аким давно для него ясное. Но спохватился:
– Понимаешь, не мог я дальше сидеть в Москве, на неделю-две выезжая на передок, посмотреть, поснимать, потом показать всё это на ТВ. Просто физически не мог. Там мои друзья гибли, а я… Даша понимала. Любила и понимала.
Любовь, как горе, обняла их на волжских берегах, и прижала друг к другу, соединила.
– Ну всё, мои дорогие, у кого какие будут вопросы? – закончила экскурсовод. – Если нет вопросов, очень рекомендую вон там, через дорогу от монастыря – рыночек.
Там можно купить прекрасные льняные вещи, наши, костромской работы. И недорого!
Акимов купил Даше кружевной льняной платок. Удивительный.
Она, смеясь, повязала его по-русски.
– Алёнушка, как пить дать Алёнушка! – улыбнулся Аким.
– Васнецовская или с шоколадки?
– Моя, мариупольская…
– А тебя не смущает, что твои таблетки пахнут, как кошачий лоток? – ёрничала Даша.
Характерный запах «Витензима», выписанного Акиму для скорейшего заживления внешних гематом и внутренних ушибов после перелома рёбер, смущал его самого.
– Ну да, кошки, мышки… Город Мышкин, любимая – это финальная точка нашего круиза!
– И мы с тобой, как две мышки – на корабле… Или уже бегущие с корабля… – Даша стала серьёзной и грустной.
– Девочка моя, не говори так! Ты же знаешь, у нас с тобой здесь время, как там. День за год, а то и больше. Пойдём!
Город Мышкин полностью оправдывал все связанные с ним надежды и домыслы путешественников. В Музее мышей их встречал Мышиный король с королевой и мыши стражники в доспехах и с алебардами.
История человеческой эволюции – от мыша до человека.
– После обезьяны Дарвина я уже ничему не удивляюсь, – легкомысленно и достаточно громко сказала Даша.
– А Вы никогда не задумывались, почему в качестве лабораторных животных для всякого рода опытов и апробации медицинских препаратов использют именно мышей? – повернулся к ней сотрудник музея. – Потому что строение внутренних органов мышей и человека идеально совпадает.
Вы даже не представляете, сколько миллионов людей обязаны жизнью простым лабораторным мышкам…
– Мы с тобой тоже лабораторные мышки, – совсем тихо шепнула Даша Егору, – и кто-то на нас что-то испытывает…
– Мы любим друг друга, девочка! Это самое главное испытание. После всего, что мы потеряли там…
Затем у них был Музей валенка, удивительный и тоже, как и Музей мышей, – единственный.
– Эти уроды называют нас ватниками. А вот валенками не называют, и знаешь почему: валенок – это что-то милое, тёплое. Если человека называют валенок – это не обидно, значит, он недотёпа, лопух. Но не враг.
А вот ватник – это ГУЛАГ, штрафбат, уголовники, упыри из НКВД, всё то, чем и нас, и вас кормили все эти годы. Даже не кормили, пичкали.
Вот вы, русские, какие!..
– Смотри, смотри! Валенок – самолёт!
– А вот поезд из валенков…
– Егор, а вот валенок-жених и валенок-невеста! Это мы с тобой! Лопухи и недотёпы…
– Помнишь, в Музее мышей скелет летучей мыши вниз головой?
– Помню…
– Это грушники после ядерного взрыва, – улыбнулся Аким. – Я фотку своим ребятам уже послал, мы же отряд специального назначения, и на шевроне у нас летучая мышь со змеёй в когтях. Змея – символ врага, измены, предательства…
– Постой, Большой, насчёт ядерного взрыва… Всё так серьёзно?
– Не знаю, девочка моя, не знаю. Но пока всё идёт по нарастающей.
В милом Мышкине им в очередной раз повезло с вином для Даши – опять попался южноафриканец, тот же «Сирах», только другой производитель, и на этикетке был уже, кажется, носорог.
Но натуральное виноградное вино было то же самое, возможно, с иными оттенками, но именно оттенками, потому что благородный «Сирах» (он же «Шираз»), спасённый от предприимчивых и жадноватых французов не менее предприимчивыми евреями и англосаксами уже для себя – сохранял свой глубокий, ни с чем не сравнимый вкус за тысячи лье от долины Рона, где он впервые появился на свет.
Теплоход, который шёл шесть дней с большими дневными остановками в великих приволжских городах – в последнюю ночь торопился наверстать всё упущенное время и шёл очень быстро. Они возвращались.
Последняя ночь была грустна.
В ресторане корабля капитан и члены команды поздравляли пассажиров с благополучным завершением круиза, чокались шампанским и чему-то шумно радовались.
Даша с Егором ушли на свою любимую пустынную площадку на корме и, держась за руки, смотрели в тёмные воды Волги, уносившие их счастье куда-то туда, где оно останется навсегда. Нетронутым. Сияющим, августовским, осыпанным ночными звёздами, играющим солнечными зайчиками на стенах каюты по утру.
– Большой, ты мне будешь звонить? – губы у Даши подрагивали.
Егор молчал, чтобы не соврать.
Ему предстояла непростая встреча с женой. И дети, которых он обожал и ни за что бы не оставил. Ни за что!
– Его-ор! – позвала Даша.
Он очнулся.
– Любимая, любимая, любимая… – всё, что мог он сказать сейчас.
Аким целовал Дашу, не отрываясь – в нос, губы, глаза, в маленькие уши и шею.
– Любимая, любимая…
Она стояла подняв голову к нему, вся вытянувшись вверх, к нему, к их любви, к их огромным волжским звёздам.
– Пойми, дорогая, это, всё что с нами было, это навсегда.
Даше пришло очередное сообщение на телефон. Последние два дня ей часто приходили сообщения, на которые она не отвечала.
К себе в каюту она уходила очень, очень задумчивой.
На Северном Речном вокзале встречающих было немного.
Акима, понятное дело, и некому было встречать.
А вот Даша как-то резко изменилась за эту ночь. Побледнела, притихла. Отвечала нехотя и всё больше молчала.
«Наверно, она ждёт от меня каких-то решений… Каких-то слов… Но что, что я могу ей сказать? Врать, как все врут друг другу? Не так у нас с ней, не так… Незачем всё это портить словами!»
– Даша, – всё-таки начал он, подходя к ней, когда теплоход отдал швартовы в Москве.
– А, Егор… – вздрогнула Даша, стоявшая у борта со своим чемоданчиком на колёсах. – Горе моё. И счастье. Не надо, не говори сейчас ничего…
– Я люблю тебя!!!
– Я тоже тебя люблю… И всегда буду любить… Прощай!
И пошла вниз по трапу. Подойдя к дороге, где толпились отъезжающие и сигналили друг другу уже заказанные такси, Даша посмотрела по сторонам и медленно пошла к большой чёрной машине.
«Ленд Ровер» – отметил про себя Аким, спускаясь с корабля.
Когда он наконец выбрался из толпы – ни Даши, ни машины не было.
– Ты знаешь, я не лезу в политику. Когда приехала из Мариуполя в Москву, я вообще не понимала, как так можно жить? Как они все живут?
У тебя нога горит, жжёным мясом воняет, кожа лопается и пузырями пошла, одежда, где не сгорела – прикипела к телу… а человек сидит, отвернувшись от пожара, смотрит в телевизор или уткнулся в мобильник, пиво тянет, по телефону про отпуск в Египте с дружками разговаривает…
В моём родном городе их одногодки гибнут, с той и с другой стороны, глотки друг другу рвут, головы в упор из автоматов мозжат… А эти о Египте…