Так было у меня поначалу в Москве.
Спать не могла. Я тебе рассказывала…
– Я помню, девочка…
– Вот ты говоришь – Ипатьевский монастырь, Россия… Ты знаешь, за что воюешь. А ты знаешь, что знаю я? Что вы нас в 2014‑м году бросили! Да, ДНР и ЛНР прикрыли, и то не сильно. А нас, весь Юго-Восток, бросили! Одессу, Николаев, Мариуполь, Запорожье, Днепр…
– Днепропетровск…
– Та хоть Днепропавловск! Бросили! И Харьков, и даже Славянск не удержали. Моих родителей бросили!
Соседку, тётю Пашу, которая бегала на плащадь Русскую Весну встречать – бросили!
За ней потом пришли, даже не из областного гестапо, из «Азова»…
Пропала тётя Паша, потом в её квартире нацики свой бордель устроили, девок таскали, наркоту. Она этажом ниже жила… Вот вернёте вы себе юго-восток, и что вы им скажете? Тем, кто ждал?
– Даша, я всё это знаю, девочка моя. Мы сейчас за всё это платим по полной кровью своей. И вашей тоже…
– Мне месяц назад попался соцопрос, российский, не какой-то левый, а от института какого-то там стратегического планирования РАН.
Так вот, там людей, готовых жертвовать чем-то, кто чем может – копейкой, личным временем, привычным образом жизни, комфортом ради сильной России, было десять процентов. Десять! Это много!
Но реально – готовых отдать всё, уехать на фронт воевать, мотаться в зону боевых действий с гуманитаркой – таких около одного процента.
Это тоже очень много! Это почти полтора миллиона… Своих…
Только вот как все эти остальные, которые про Египет, им потом в глаза смотреть будут?
…Аким не единожды впоследствии вспоминал этот разговор. Это было перед Мышкиным. Перед их последним днём.
У Даши тогда прорвалось. Она весь вечер дурачилась, но слова Егора в Ипатьевском монастыре крепко запомнила. И они её мучили.
Вот она и поделилась этой мукой с ним.
«Много ты носишь в себе, девочка моя, – только и подумал тогда Аким», и от этого Даша сделалась ещё ближе, желанней, его нежность к ней стала ещё острее.
Они до самой Москвы больше не возвращались к этому раговору.
Сама их любовь, заслонявшая собой всё до этого момента, забравшая их целиком и бесповоротно, потихоньку отдалялась от них, сливаясь с беспредельным волжским горизонтом, сгущаясь в малиновый, былинный закат над маковкой левитановской деревянной церквушки над Плёсом.
Оставаясь там навсегда.
Междугородний автобус Москва – Луганск марки «Ютонг» был самое то, что надо. Аким терпеть не мог суточного лежания в поезде, где хочешь не хочешь к тебе будут лезть с разговорами, особенно если ты в военной форме и едешь на фронт или с фронта.
Другое дело автобус.
Никто к тебе не лезет разговаривать, на остановках можно попить кофе, поесть. В последнее время даже перестали мучить видеофильмами.
Едешь и думаешь о своём.
Главное, чтобы работал кондиционер, была зарядка под креслом и впереди не расселось какое-нибудь пузатое хамло обоего пола, с привычкой откидываться до упора и давить всех, кто сидит сзади.
Если первое (то есть комфорт) есть, а второго (то есть хамла) нет – двадцати и даже тридцатичасовая поездка превращается в праздник.
Кроме Акима, в автобусе было ещё несколько отпускников.
Но того братства, что бывает, когда люди вместе возвращаются с фронта, – не было.
Каждый вёз своё непростое решение – вернуться на войну – внутри себя. Отдельно.
Выбиться из этой великой отлаженной жизни на войне было легко, возвращаться трудно.
На границе с ЛНР проверили документы, у военных отпускные (у кого были), у кого по ранению – выписные эпикризы из госпиталей.
И вот уже за окнами замелькала Луганщина: Краснодон, Хрящеватое, подбитая «шестьдесят четвёрка» на въезде в него. Выкрашенная в чёрный цвет, заваленная цветами.
Не пустившая укроповские танки в беззащитный Луганск в четырнадцатом году, сжёгшая два из них и сгоревшая сама.
– Ну что, братцы, решили – в больничку Аким, да и хрен с ним? – отпустил Егор давно заготовленную шутку при встрече со своими.
Он не то чтобы удивился – но с радостью и теплотой ощутил, как его и всех тех, кто возвращался на фронт после ранений, как-то по-особенному встречали сослуживцы. По-домашнему.
Странное дело: война, смерть, страдания, а русский солдат выстраивает посреди всего этого свой дом, обживается, обогревает его своим теплом, своей задушевностью, тащит в этот дом всякую гавкающую и мяукающую живность и живёт. И дальше жить собирается – до Победы! И после.
Никаких жестов, никакой красивости, никаких черепов и чёрной смерти, никакого героизма.
Будем жить, братишка!
И умирает также спокойно, с куском колбасы в кармане, прихваченном для лающего собрата…
Дружок Акима, морпех из Севастопольской 810‑й бригады с позывным «Череп» – так тот на Запорожье целый месяц под капотом «урала» гнездо воробьиное хранил, пока птенцы не подросли и не улетели.
А как улетели, говорит, скучно стало, сроднился уже с ними, каждое утро заглядывал, как они там?
Это ещё до укроповского контрнаступа было, когда машину не так часто гоняли…
«Только русские солдаты, – думал Аким, – помимо позывных, задушевно зовут друг друга Михалычами, Сергеичами, Алексеичами – это тоже от дома. Который они вопреки всему строят себе на передовой».
Долго рассиживаться на ПВД среди своих Егору не пришлось.
– Здоров? – спросил его при встрече Викинг.
– Норма, командир, рёбра зажили, голова работает, рука не очень…
– Она тебе в ближайшее время не понадобится. Выдвигаешься завтра в качестве офицера связи с первой ротой на «ноль», на ротацию, там будете менять второе хозяйство на новых позициях. Дальше по обстоятельствам.
– Принял, – ответил Аким и уточнил, – работаем на бригадных Хитерах или на наших Моторолках?
– И на том, и на том. Частоты узнаешь в штабе. Как обычно – держишь связь с эвакуационной командой, артой и бригадой. Ну и за своими следи, чтоб эфир не засоряли. Недавно у нас один упырь открытым текстом начал комментировать укроповские прилёты, вот, говорит, метров восемьсот до нас не добили. В эфире.
Чего уж, тогда надо сразу свои координаты давать, чтоб хохол голову не ломал!
…Трёхосный «урал», в обиходе «крокодил», забрал две группы разведчиков с двумя ПК, тепловизорами, БК, провиантом на несколько дней и пошёл петлять по дорогам Луганщины.
После Светлодарска начались до боли знакомые места.
– Так что, новые позиции – это хорошо забытые старые? – уточнил Аким у командира группы с позывным «Восьмой». – Напротив Матроса?
– Ну да, только уже за железкой. От Матроса хохол наших отжал, за железку.
«Это как раз те проклятые два километра», – подумал Егор и вспомнил Дашу.
Водитель «урала» попался опытный и безжалостный.
Как только выехали на открытку, вдавил железо до пола!
Тентованный грузовик пошёл скакать по выбоинам от танковых траков и снарядных осколков, вытряхивая из голов бойцов все ненужные мысли.
Вместе с кузовом подскакивали все сидящие на боковых скамьях.
Аким держался за скамью и за раму тента одновременно, помогало плохо.
«Хорошо, что в шлеме! – после очередного подскока вверх радостно подумал Егор, – как раз им и приложился».
Свой штатный «купол» он вовремя заменил на бэушный армейский 6Б47, купленный на «Авито», который был вдвое легче и надёжней.
Но капы от выданного сохранил. Они сейчас здорово смягчали возможные ушибы, а не исключено, что и сотрясения и так уже сотрясённого мозга.
Как пошла открытка и началась скачка на скамьях, всеми без исключения овладела лихорадочная весёлость.
Близость передка, звуки боя, недалёких уже выходов и прилётов, всё это щедро закидывало в бойцов широкими пригоршнями адреналин, за которым тщетно охотятся на гражданке тщательно вымытые шампунем экстремалы.
Но вот «урал» пошёл тише, ровнее. Заехали в посадку.
На повороте машину едва не выбросило в кусты, водила резко успел вывернуть вправо – навстречу на полном ходу вылетела «восьмидесятка», её газотурбинный двигатель был практически не слышен при подъезде и адски ревел, когда она удалялась.
– Отстрелялся танчик, – проводил её взглядом Молот, – поехали воды попить, загрузить БК, а потом обратно – утюжить хохла на нашем направлении.
Наконец грузовик съехал с дороги. Сдал задом в кусты и замер. Из-за деревьев и кустов тут же начали выходить грязные, с закопчёнными лицами бойцы второго хозяйства.
Покуда чистенькие, свеженькие разведчики выгружались, выходившие на ротацию привычно и негромко ругались:
– Зайдёте на пару дней, – говорили нам. – Ага. Неделю с лишним отсидели на позициях.
– Птички разве что по головам не ходят!
– Какой по головам! Утром пойдёшь облегчиться, ямку выкопаешь, так они разве в задницу не заглядывают – нет ли у тебя там геморроя?
– Мобики справа, кажется, опять ушли. Вы там поаккуратнее!
– Как там зеки?
– «Кашники» молодцы, сидят, огрызаются. Похоже, у них за железкой остались двухсотые, ждут погоды, чтобы забрать.
– А триста?
– Этих всех Минор с Шутником забрали. Храни их всё, что там может хранить!
По военмедам тоже прилёт был, на эвакуации. Как сказал Минор: «Минус одна перепонка». Контузило его, опять…
Под эти разговоры отбывшие своё на передке бойцы грузились в «урал».
Те, что ругались и матерились, – вернутся, Аким знал это, а вот те, что молчали и отводили глаза, – это будущие пятисотые, тут и к бабке не ходи!
Вдруг резко начали работать наши «дэ тридцатые», метрах в двухстах от места высадки. Вблизи их выходы мало чем отличались от прилётов, у молодых подогнулись колени – они не поняли: наши это или по нам?
– Один, два, три, четыре, пять… – считал Аким, – да за нами целый дивизион встал!
– Сейчас и по ним полетит, – предрёк Молот. – Командир, что делать будем?