Боевые, с опозданием, но всё же полученные позволили семейству перевалить в двухтысячные.
Жили они с Леночкой, по словам матери, натужно, но дружно.
К нулевым даже как-то приспособились и начали жить неплохо, самаркандские повадки жены оказались востребованы в челночном бизнесе, она взяла себе место на Центральном рынке и освоила хорошо известные по «девяностым» туристические маршруты в Турцию и обратно с клетчатыми безразмерными баулами.
Игорь из шиномонтажки ушёл и, как ветеран боевых действий, устроился охранником в супермаркет, работа, прямо скажем, стариковская: походи вдоль касс, собери пустые корзины и отгони брошенные коляски на место.
Вот и всё.
В общем, отрастил на пятом десятке животик.
Пил пиво и болел за сборную России по футболу.
Правда, иногда клинило. Особенно по пьяному делу.
А ещё потому, что жена зарабатывала намного больше. И жила какой-то своей отдельной и презрительной к нему жизнью – со складами, арендой, братвой, чёрными и обрывочными фразами:
«Я потом отдам».
«Сам знаешь как…»
Говоря словами Анны Михайловны, «натужно» из их жизни ушло. Но вместе с ним ушло и «дружно».
Дочь тоже как-то особенно с отцом не считалась, одетая матерью с ног до головы, уже в старших классах школы она гуляла, как хотела.
Поэтому когда Леночка ушла от Игоря, Анна Михайловна не удивилась.
Затем и Анечка уехала в Москву, Леночка сказала, что на учёбу.
Но для бабушки девочка пропала. Да и для отца тоже.
После развода с женой Игорь стал как-то стремительно сдавать.
Уже вовсю катились десятые годы нового века.
Странно, конечно, уходить от мужа, когда тебе сорок.
А с другой стороны, и не странно – дочь выросла, муж охранник, а вокруг вьются улыбчивые ахмеды и арсланы в масле. Не только работа, но и отдых уже давно и без мужа – в Турции, маршруты пробиты, контакты налажены, на точке стоят молодые дуры из области.
Совсем не странно состоявшейся женщине пожить для себя.
Собственно, из-за ахмедов всё и случилось.
Возвращаясь с дежурства, Игорь зацепился с тремя азербайджанцами.
Слово за слово, те за ножи, а Игорь в Чечне в разведбате служил, там его хорошо поднатаскали.
В общем, одного из нападавших он задвухсотил, другие сбежали.
Подключилась диаспора. Нож горячих южных парней из материалов следствия и вещдоков куда-то пропал, записи с камер тоже. А вот данные экспертизы, что Неустроев был в подпитии, – сохранились.
И превратились в отягчающее.
Леночка пыталась помочь бывшему, занесла и адвокату, и следакам.
Но, видимо, другая сторона занесла больше.
Игорь получил двенадцать.
И, что хуже всего, с лишением боевых наград.
Отобрали афганскую «отвагу» и «мужика» за Чечню. Последнее обидело особо.
Орден Игорю дали за то, что целую ночь гасил чехов из ПК, закрепившись на перевале, не давал бойкам спуститься вниз, где дымила и орала, постепенно затихая и истекая кровью, группа спецназа, угодившая в засаду.
Он был из второй группы, выдвинувшейся на помощь.
Стрелкотня была настолько плотной, что ни мы, ни духи не могли подойти к попавшим в засаду.
Игорь был ранен, но от пулемёта не отошёл.
Утром прилетели вертушки, и тех, кто дожил до утра, эвакуировали.
Игоря тоже.
Кстати, в Чечне он и стал Узбеком.
…В Киеве уже во всю скакал Майдан, когда Неустроева посадили.
Анна Михайловна как-то окаменела после этого. Она вроде бы уже привыкла к непростой и забористой судьбе сына.
Не то, чтобы привыкла, но утешилась.
Во время его первой командировки в Чечню она вошла в храм.
По настоящему.
И уже не выходила.
Когда стало тяжело ходить на службы, молилась дома.
«Вместе с патриархом», – говорила Анна Михайловна. То есть с включённым телевизором, по которому показывали патриаршее богослужение.
Но суд и тюрьма будто добили её.
Всегда общительная, даже в старости, Анна Михайловна как-то замкнулась.
А тут ещё и глухота…
И вдруг пошёл снег.
Без мороза, на мягком ноле.
Над Бахмутом и вдоль всей линии фронта от Клещеевки до Курдюмовки и дальше на юг – на Горловку и Ясиноватую – закружил, повалил неровными хлопьями чистый, липнущий к одежде и броне снег.
Он засыпал изрытые воронками поля и срезанные артой почти до корешков лесополки, неубранные тела бойцов, выжженную изнутри технику.
Снег покрывал желто-рыжую глину развороченного «Казбека», откуда торчали вырванные доски и лохмотья маскировочной сети, заполнял пустые выпотрошенные цинки для патронов, а главное – закрывал и примирял своей белизной разномастный камуфляж, который в несколько слоёв пестрел на бруствере и вокруг бывшего опорника.
Снег шёл и ещё кое-где желтел из-под снега натовский пиксель, резал взгляд противоестественный на белом зелёный отличительный скотч на шлемах укропов, в одном-двух местах торчала отечественная цифра.
Но постепенно, взмах за взмахом белых облепленных снегом ресниц впереди и вокруг становилось всё белее и белее.
И странное дело – тише.
То, что авиация и дроны присели с таким снегопадом – понятное дело.
Но казалось, что и арта умолкла…
…У Анны Михайловна в доме тоже шёл снег. Точнее, он шёл за окнами. Но и в душе, и в памяти её тоже шёл снег.
Она сейчас вспоминала, как хоронили её Степаныча.
Погода была такая же, несмотря на январь.
Ноль и снег.
На влажную глину по краям могилы липли снежные хлопья, внизу краснел недорогой гражданский гроб с чёрной оторочкой.
Странное дело, сейчас ей почему-то казалось, что там, в воспоминаньях, над могилой отца стоит её Игорёк. В военной пятнистой форме.
Несколько месяцев назад он ей звонил, сказал, что Родина его простила, что он пошёл добровольцем на войну и заслужил УДО. Что ещё немного – и он вернётся домой с Победой.
Анна Михайловна, как всегда, когда вспоминала что-нибудь из своего прошлого – плакала.
Но это были хорошие слёзы, приятные.
Слёзы прожитой жизни, того настоящего, что теперь будет с ней навсегда: её Степаныч, её Игорёк…
Она знала, что они живы.
Бахмут – Москва,
октябрь – ноябрь 2023 г.
Балканская осеньРассказ
Посвящаю Вере Хорват
В международном аэропорту Белграда Егора встретили. Следующий час, что отделял его от конечной цели их поездки, средневекового города-крепости Смедерево, они провели в радостной и немного сбивчивой болтовне с его сербской переводчицей Миленой.
В Сербии он любил всё и задолго до того, как попал сюда.
Начиная с жутковатых «Песен западных славян» в исполненни Александра Сергеевича и заканчивая Кустурицей, в ту пору ещё Эмиром[3].
Поэтому на Милену Егор поначалу внимания не обратил. Хорошенькая тёмноволосая девушка воспринималась им как милое бесплатное приложение к его поездке по Сербии.
Сербии, о которой он так давно мечтал. О которой так изболелось его сердце, пока её многовековое тело терзали бомбами и крылатыми ракетами новоевропейские и заокеанские варвары.
Прошло уже несколько лет с бомбардировок Югославии НАТО, но память о неотомщённых жертвах необъявленной войны ещё дымилась в сердцах сербов.
– Вот эти дома запретили восстанавливать, – показала рукой Милена, когда они проезжали мимо полуразрушенных, обгоревших многоэтажек в центре Белграда. – Пусть останутся как напоминание!
Её хорошенькое лицо стало жёстким, и сразу обозначилась разница между восточнославянским типом и западными славянами: нос с горбинкой, более узкие скулы и губы, более резкий подбородок.
В мужчинах, кстати, это не так бросается в глаза, возможно, любовь к ракии, свинине и хорошему местному вину умягчает черты мужественных сербов до полной практически неразличимости с русскими, а тем более – с темноволосыми малороссами.
А вот у женщин эта разница резче, миловидные, привычные нам русские женские лица здесь редки и, как правило, результат смешанных браков.
– Откуда такой хороший русский, Милена?
– У меня мама русская, – как бы отвечая его мыслям, подтвердила переводчица.
И тогда Егор пристальнее взгляделся в неё.
Он недавно развёлся, это было первое и сокрушительное поражение в его желании создать семью.
Расставание было резким, с элементами истерики, хотя и без рукоприкладства.
С окончательным оформлением по почте.
Тем не менее это было поражением. Именно так Егор воспринимал свой развод. Поэтому все последующие женщины проходили у него по разряду «сопутствующие потери».
До понимания того, что любовь это не война, ему в его неполные двадцать семь лет было ещё далеко.
Фестиваль документальных фильмов в Смедерево должен был стать завершением сельскохозяйственного и туристического праздника «Смедеревская осень», но муниципальные власти, как всегда, не рассчитали, и киношников удалось собрать уже только в конце октября.
Стояла удивительная балканская послевоенная осень. Удивительная своей пустотой и покинутостью. Их привезли в частный двухэтажный отель на окраине Смедерево. Там не было отопления, к тому же за полтора часа, пока приехавшие знакомились друг с другом, несколько раз пропадало электричество.
Кажется, кроме Егора и хозяев фестиваля, никто из иностранцев не понимал причины этих перебоев, и воспринимали всё как весёлую балканскую фантасмагорию в духе Кустурицы.
Гости фестиваля ещё подъезжали, и Милена – к разочарованию Егора – прекрасно владевшая английским языком, постоянно требовалась для управления этим довольно пёстрым франко-испано-австрийским сборищем. Англосаксов представлял японский режиссёр, уже несколько десятков лет назад покинувший родину и живший с семьёй в Нью-Йорке.
Пикантность такого выбора была очевидна, но опять же – не всем. Толстокожие французы и испанцы веселились так, будто это не их самолёты ещё пару лет назад превращали в пепел сербских детей.