дый раз примерно через два месяца. Одной жертвы не хватает, чтобы уложиться в схему. Между серединой и концом марта. Куда же она делась? Если бы с подобной теорией выступил друг капитана, профессор философии Федор Алексеев, капитан Астахов подверг бы его осмеянию, а теорию назвал мутной. Но то профессор, а то он, капитан Астахов. Менделеев тоже предсказал неизвестные элементы в своей таблице и даже оставил для них место. Умозрительно, как говорит Философ. А ведь сработало.
Капитан дал задание стажеру обзвонить больницы и морги. На всякий случай, хотя понимал, что без толку. А сам углубился в оперативные сводки за март. Ничего. То есть было всякое, но не то, что требовалось. Капитан не собирался сдаваться и принялся за архив звонков от неравнодушных граждан о всяких нарушениях. Даже если звонящий не назвал себя, звонок регистрируется.
На подходящий звонок капитан наткнулся почти сразу. Он поступил в два тридцать утра двадцать шестого марта. Звонивший сообщил, что видел, «как неизвестный мужчина вынес из машины предположительно мертвую женщину и положил ее на тротуар на углу Чешской и Ильинской, после чего сел в машину и уехал». Имени своего звонивший не сообщил. Патрульная машина выехала по указанному адресу, но ничего подозрительного там обнаружено не было. Обыскали на всякий случай соседние дворы – с тем же результатом.
Капитан позвонил дежурному, который принял сообщение. Тот после некоторых умственных усилий вспомнил звонок, сказал – обычный ложный вызов. Личность звонившего устанавливать не стали, мало ли дураков. Правда, перезвонили, но абонент был не то вне зоны, не то недоступен. Больше звонить не стали. Вот если бы сообщили про бомбу, тогда из-под земли бы достали. На вопрос, кто звонил, женщина или мужчина, дежурный сказал, что не знает, может, женщина, может, подросток. Голос был приглушенный и невнятный, связь прерывалась. Звонок поступил двадцать шестого марта в два тридцать утра; патруль был на месте спустя двадцать минут, но ничего на указанном месте не обнаружил.
Куда же делось тело?
Тут появился стажер с отчетом и доложил, что по больницам и моргам все чисто. Капитан с трудом вспомнил имя очкарика. Глеб!
– Спасибо, кадет, свободен, – сказал капитан, но стажер топтался на пороге и не уходил. – Что? – спросил капитан.
– Может, травмпункты проверить? – спросил курсант.
– Проверь. Молодец. Начни с Заводского района. И не звони, они часто не берут трубку, а сходи лично. Знаешь, где это?
– Я найду! – Стажер неловко козырнул, развернулся и исчез.
Капитан подумал, что можно опросить жителей домов… Придется опросить. Он слабо представлял себе угол улиц Чешской и Ильинской, где-то рядом с частным сектором, и вместе с тем до центра рукой подать… кажется, рядом Управление архитектуры и градостроительства.
.
Через час стажер доложил, что в три пятнадцать утра двадцать шестого марта в травмпункт Заводского района была доставлена женщина с травмами в области шеи, избитая. По ее словам, на нее напали. Ей измерили давление, вкололи кордиамин и велели посидеть, так как состояние ее было удовлетворительным. Спустя полчаса она подошла к приемной сестре и сказала, что ей лучше и она уходит. В полицию они звонить не стали, решили, что она позвонит сама, если надумает.
– Имя есть?
– Зубова Виктория Павловна. Я проверил, такая в городе не проживает.
– Черт! – сказал капитан.
– Приемная сестра сказала, ее привезло такси, записала номер. Вот! – парень протянул капитану клочок бумаги.
Капитан некоторое время рассматривал стажера, потом сказал:
– Ну, ты силен, кадет! Молодец! Свободен.
Капитан потер руки – день прожит не зря – и взял клочок, оставленный курсантом.
Водитель такси был на месте, жив-здоров и согласился встретиться с капитаном через полчаса в кафе «Лавровый лист», где обычно обедал.
– Помню я ее! – с чувством сказал водила, рослый парень в черном костюме с галстуком. Костюм сидел на нем как на корове седло, ему больше подошла бы спортивная куртка и футболка. – Полгода прошло, а я забыть не могу. Выскочила на дорогу, ну чисто привидение! Ниоткуда! Я думал, под кайфом, думал, проскочу, не хотел связываться… Мало ли. Она страшная была, растрепанная, светлое пальто грязное… Смотрю, а она плачет и руками машет. И что-то кричит. Двадцать шестого, как сейчас помню, ночью. Около трех. Я со смены ехал. Пожалел, остановился. Чувствую, что не надо бы, и остановился, не смог проскочить. Она села, всхлипывает, слова сказать не может… Потом говорит, что на нее напали и избили… А потом ей плохо стало, глаза закатывает, падает на сиденье… Она сзади села. Меня самого чуть кондрашка не хватил – думаю: а ну как помрет? И на рысях в травмпункт, сдал с рук на руки, а сам, поверишь, повторяю: спасибо, господи, спасибо, господи, пронесло, живую доставил! Остановиться не могу. И что интересно, спиртным не пахло, в смысле, не из таких… Что она там делала в три ночи, хрен ее знает. Сначала ждал, что выйдут на меня ваши, если что, а тут все тихо, никто не звонит, я подумал, что ничего не случилось, все о’кей. Полгода, почитай, прошло. А что с ней? Жива?
– Пока не знаем, – сказал капитан. – И часто у тебя такие истории?
– Книгу можно писать! – с чувством ответил водитель. – Опасная профессия. Ты не поверишь, капитан, привык. Женка уговаривает к брату в бизнес, а я как подумаю… он торгует сырьевым оптом, так с души воротит.
– Почему не поверю? Поверю. У меня та же история: брат зовет в бизнес, деньги обещает хорошие, нормированный рабочий день… И никакой идиот пулю не всадит, а меня с души воротит.
– Расскажу женке, – обрадовался таксист, – а то мозги напрочь выносит. Видать, не один я такой дурной. Мне главное, чтобы интересно было. Бывает, такого наслушаешься – на голову не налазит. Я с клиентами запросто, если надо чего, подскажу, а как же, вот они и делятся.
На улице они тепло распрощались.
– Да, – вспомнил вдруг таксист, – она оставила в машине свою цацку, пойдем отдам. Зацепила, и он порвался. Я потом собрал.
– Браслет! – загадал капитан и выиграл. Таксист достал из бардачка полиэтиленовый пакетик с зелеными бусинами – браслет был разорван; в глаза бросился знакомый брелок – Будда белого металла на короткой цепочке.
– И еще! Она велела везти себя на Горького, восемь, а потом, когда ей стало совсем плохо, я самолично дунул в травмпункт, думаю, от греха подальше. Восьмой номер около центрального парка, сталинка…
Глава 13Бойцы вспоминают минувшие дни…
– Привет, ребята! Ритка, все цветешь? По какому поводу пьянка? Неужели днюха? Нет вроде, была недавно. Ну-ка, признавайтесь, черти!
Высокий мужчина с волосами, собранными в пучок на затылке, обнял хозяйку дома, небольшую тонкую черноглазую женщину, и громко чмокнул в макушку. Как читатель уже понял, ее звали Рита. Была она женой Игоря Белецкого.
– Новую тачку обмываем, – сказал хозяин дома. – Молодец, что нашел время, а то сразу – занят, не могу, то-се! Сто лет не виделись. Дай я тебя облобызаю! Да отцепись ты от Ритки, охальник! При живом муже… Совсем стыд потерял!
От Белецкого пахло спиртным. Громкая речь, размашистые жесты – все говорило о том, что хозяин дома уже принял на грудь. Мужчины обнялись. Похлопали друг друга по спине, затопали по прихожей, сметая барахло с вешалки.
– Мальчики, мальчики, осторожнее! – закричала Рита. – Дом разнесете! Давайте в гостиную.
– Эд, ты? Сколько лет, сколько зим! – с дивана навстречу новому гостю поднялся представительный мужчина с залысинами.
– Славич! – тот, кого назвали Эдом, обнялся с мужчиной с залысинами. – Рад, рад! Все лысеем и толстеем, финансовый директор? – он похлопал мужчину по животу. – Деньги все уже заработал?
– Ты на себя посмотри, чучело! Богомаз несчастный! Почем опиум для народа?
– Как всегда. С учетом инфляции. Кстати, могу написать твой портрет, хочешь?
– Я что, мазохист, по-твоему?
– А кто? Супружница на сорок лет моложе – конечно, мазохист. Могу изобразить на пару, будешь вспоминать…
– Тебя, что ли?
– Ее! Когда сбежит.
Слава помрачнел и не нашелся что ответить. Белецкий хихикнул и закашлялся.
– Прошу всех за стол, садимся, а то в горле пересохло. Эд, угомонись!
Шумно усаживались, шумно двигали стулья. Эд упал около жены Славы Сонечки, хорошенькой молодой женщины с личиком славной кошечки; схватил ее руки, смачно чмокнул одну, другую.
– Солнышко! Свет очей моих! Я уже говорил, что люблю тебя? На хрен тебе этот старый… гм… финансовый директор? Давай сбежим!
Сонечка смутилась – она не умела подхватить Эдиков треп, – взглянула на мужа. Она была чужой в их спетой компании, их остроты, приколы и воспоминания из студенческих времен летели мимо – она просто их не понимала. Сказывалась разница в двадцать с лишним лет – другое поколение.
А Эд все не унимался.
– Чего-то ты грустная, солнышко! Славка забижает? Ты только скажи, я этому козлу мигом рог сотру! Тебя на руках носить надо, пылинки сдувать, поняла? Смотри у меня, Славич, достану. Иди ко мне, моя красавица! – Он привлек Соню к себе, поцеловал в макушку. Ему нравилось целовать женщин в макушку.
Соня затравленно взглянула на мужа. На лице Славы промелькнуло раздражение. Эд часто перегибал палку и в выражениях не стеснялся, ему обидеть человека – одно удовольствие.
– Ну-ка, убрал лапы! – сказал Белецкий. – Не твое, не трожь!
– Соня, не обращай внимания, – прокомментировала происходящее Рита. – Мальчики так шутят. Это у них чувство юмора такое. А наш Эдуард всегда был злюкой, его ни одна женщина не выдерживает, все сбегают.
– Не все, – возразил Эд. – Некоторых я сам прошу покинуть помещение. Завидую тебе, Славич, такую жар-птицу схватил за хвост… Смотри не выпусти, как тот парень из сказки.
– Эд, угомонись! – прикрикнула Рита. – Как говорится в рекламе, иногда лучше жевать, чем говорить. Давай жуй!
…Новый год они встречали здесь же, у Игоря и Риты Белецких. Их первый выход на люди…