Вернулась через несколько минут с нарезанным лимоном и горкой крекеров на фарфоровых дощечках.
– За Толика! – она опрокинула рюмку одним глотком. Шибаев пригубил. – Золотой человек был, царствие ему небесное. Мы жили душа в душу, все завидовали. А теперь я одна, неприкаянная… – Она пригорюнилась, потом махнула рукой: – Давай еще по одной!
Шибаев разлил. Она снова заглотнула коньяк, сморщилась, схватила кружок лимона.
– Он меня очень любил, говорил, Света, я с тобой такой счастливый! Что бы я без тебя делал? Мы были как голуби… Честное слово! Всю жизнь за руку… Вы не поверите! Толя был добрый, честный… По теперешним временам таким трудно, сами знаете. А он все в дом… до последней копеечки… и подарки! Никогда не забудет, когда день рождения или годовщина…
Шибаев вздохнул. Женщина была одинока, ей хотелось выпить и поговорить. В своей позолоченной скорлупе она была одинока… Вряд ли есть подруги – ликвидированы, чтобы не завидовали. Она придумывала для гостя свою счастливую жизнь с налоговым инспектором, раскрашивала картинки в яркие тона… Видела себя и мужа любящими, дружными, прекраснодушными…
Язык ее уже слегка заплетался, речь сделалась бессвязной, скулы вспыхнули багровым румянцем. Он не ошибся, она прилично закладывала. Шибаев испытывал к ней жалость пополам с брезгливостью, ему хотелось уйти, но оставалось еще несколько невыясненных вопросов.
– Светлана Андреевна, я хочу спросить…
Она с трудом сфокусировала взгляд на его лице, кивнула на бутылку. Шибаев, чертыхнувшись про себя, снова разлил.
– Постарайтесь вспомнить, может, вашему мужу угрожали?
Она бессмысленно смотрела на него.
– Может, он делился своими проблемами по работе? Может, конфликт с коллегами?
– Конфликт? – она покачала головой. – Не было… Не угрожали. Ну, были неприятности… У него всегда неприятности! Начальник – зверь, заставлял сидеть чуть не до утра: то отчеты, то планы. Толя очень беспокоился, спать перестал. Я проснусь, а он на кухне сидит, коньяк достанет, пьет… Я спрашиваю: ты чего? А он говорит, что сейчас многое решается. Я спрашиваю: повышение? На завотдела? А он: угадала! Потому и сидел допоздна, выслуживался. Да не вышло. Нервы ни к черту стали… Бывало, стоит под окном, высматривает, да еще с биноклем. У нас хороший, военный, кум подарил…
– Значит, не было никаких телефонных звонков или писем? Не припоминаете?
Она задумалась. Вдруг взглянула остро и осмысленно.
– Каких звонков? Не было никаких звонков.
«А вам тоже не было?» – вертелось на языке у Шибаева, но он, разумеется, не сказал этого вслух.
– Может, незнакомые люди попадались на глаза?.. Или во дворе чужие?
Она покачала головой:
– Не припоминаю. Вы… а зачем вам?
– Вам не приходило в голову, что гибель вашего мужа была неслучайной? – он пошел ва-банк.
Она облизала губы, задумалась. Взглянула на него, словно спрашивала, можно ли довериться. Сказала после паузы:
– Ты не поверишь, я спать перестала, все думаю, перебираю в голове, вспоминаю. Толя сильно боялся перед смертью… Я не дура, все видела. Спрашиваю, а он: не выдумывай, мать, пробьемся. Он, когда волновался, ногти грыз… Я же вижу. Вот ты спросил, а я даже думать боюсь… Замки поменяла, на улице хожу, оглядываюсь. Дочка Лидочка приезжала на похороны, хотела погостить, так я отправила обратно. Вот, даже пить стала теперь…
Насчет последнего вряд ли, конечно, – не теперь.
– Чего же вы боитесь, Светлана Андреевна?
– Не знаю… А хоть тебя. Ты кто такой?
Шибаев покопался в папке, достал паспорт, протянул. Она махнула рукой:
– Не надо! Толя какие-то дела крутил, на одну зарплату такого не купишь, сам видишь… – она обвела рукой гостиную. – И деньги водились. Я же не дура, все понимаю. Может, придавил кого-то… Хотя власти у него было… – она показала кончик пальца. – Всего-то. Я тут надумала к дочке уехать на пару месяцев, веришь, не могу больше одна. А тут еще эта баба…
– Баба?
– Ну! Позвонила и сказала, что у Толи любовница. Давно уже, в мае, а из головы не идет. Может, из-за нее Толю… Не знаю. Я ее шуганула, ах ты, говорю, прошмандовка такая-рассякая… А она мне адресок, куда он ходит, говорит, сегодня обратно там будет…
– Когда это было?
– В начале мая. Ну, пошла я. Села у подъезда, жду. Пришел! Увидел меня, аж затрусился весь… Не боец был. Ну, я ему и врезала по сусалам! А он стоит, пикнуть боится.
– А любовница?
– А что любовница? Та баба не сказала ни имени, ни квартиры. Можно было бы найти, конечно, но Толя так просился, так обещал, что ни-ни. В семье сам знаешь, как… Ты женат?
– Разведен.
– То-то и оно. Ты еще молодой, а нам куда разводиться? Курам на смех. Толя очень дочку любит… любил. Я и простила, сказала, смотри, узнаю – убью! А как сейчас будет – ума не приложу. Толю любили на работе, весь отдел пришел, венки, начальник рассказывал, какой Анатолий Ильич был прекрасный человек и надежный работник… А я реву, остановиться не могу.
Она уже не казалась ему хабалкой, он перестал замечать хамскую позолоту интерьеров. Перед ним сидела одинокая, пьющая, несчастливая тетка.
– На работу не хотите устроиться? – вырвалось у него. – Будете среди людей.
– На работу? – удивилась она. – Молодым негде работать – куда мне! У тебя какой бизнес?
– Адвокатская контора.
– Ты адвокат?
Шибаев кивнул, не вдаваясь в подробности. Она пожала плечами:
– Не думала даже.
Он поднялся:
– Мне пора.
– Спасибо, что пришел, а то я уже совсем умом тронулась. Если что насчет работы… Даже не знаю. Уборщицей разве?
Он развел руками…
Шагая по улице, Шибаев ухмыльнулся, вспомнив Эмму и ее звонок супруге любовника. Хитра! Ни номера квартиры, ни имени. Соображает. Хотя вычислить – пара пустяков. Детский сад. Вдова сказала, может, из-за любовницы убили… Если это убийство. Похоже, что убийство… Угнанная машина… Но не факт. Угнал алкаш или наркоман и сбил. Эмма боялась Варгу, надоел хуже горькой редьки… Чем не мотив? Мысль вполне здравая. Мотив-то мотив, вполне достаточный, чтобы позвонить жене любовника, но на убийство не тянет. Хлипкий мотив. Почему же она не попыталась найти эту любовницу? Боялась? Она и сейчас боится.
Варга тоже чего-то боялся. Или кого-то. Грыз ногти и рассматривал улицу в бинокль. Пил по ночам, не мог спать. Мелкий чиновник безо всякой власти… Кому он перешел дорогу? И Эмма боится… Какая связь? Стоит у окна и рассматривает улицу. Оглядывается… Кого же она боится? Того же, кого боялся Варга? Почему тот, кто пугал Варгу, теперь пугает Эмму? Откуда он знает о ней? Следил за ними? А что ему нужно? Чего хочет? Если это он, конечно. И если вообще он существует. Хочет получить нечто, связанное с Варгой, то, что сейчас находится у Эммы? А что, не лишено смысла. Ну, Эмма, погоди! Придется поговорить начистоту.
Он вспомнил мимолетное ощущение, что она… не то что врет, а чего-то недоговаривает. То синие, наивно распахнутые глаза в глаза, то взгляд в сторону. По ассоциации вспомнил адвоката с его языком жестов и ухмыльнулся. Вдруг остановился посреди улицы. Ему пришло в голову, что Эмма знает о гибели Варги! И также знает, что смерть его не случайна, а потому ей тоже надо бояться. Потому и наняла его, Шибаева, в качестве телохранителя. Кого бояться? Не факт, что ей это известно.
Мысль была так себе, средненькая по креативу. Иначе, как влиянием адвоката, которого хлебом не корми, а дай повитийствовать, такую мысль не объяснишь. Во-первых, он не телохранитель. Во-вторых, ну, боится она чего-то, и дальше что? Как знакомство с ним поможет ей, если она что-то скрывает? Если она хочет полновесной защиты, то придется признаваться и говорить правду. Как бы то ни было, поговорить надо. Хватит крутить и вилять… Ишь, хитрая какая! Шибаев – не супруга Варги, с ним такие штуки не проходят.
…Рита Белецкая сидела перед трюмо в своей спальне. Игорь ушел. Она была одна. Удивительная тишина стояла в квартире; слабый шелест шагов и голосов с улицы лишь подчеркивал ее. В зеркале отражалась женщина с бледным лицом и усталыми глазами… Как в той старой бардовской песне про бригантину и про то, что надоело любить усталые глаза, а потому – вперед, навстречу ветру.
Морщинки в уголках глаз, морщинки в уголках рта. В уголках усталых глаз. В уголках бледных губ. Ну-ка, встряхнись, приказала она себе. Смотреть противно. У тебя есть все: дом, муж, друзья. Вчера было замечательно. Эд пришел… Не забежал на полчаса, как обычно, а остался до конца и уехал вместе с Житковыми. Три мушкетера, или отпетые, как их называли в институте. Один за всех, все за одного. Красавчик Эд, высокий, широкоплечий, с длинными вьющимися волосами… Ни одна девчонка не могла устоять, бегали следом, ловили взгляд. А он в широченных льняных штанах хали-гали, в белой льняной тунике, с серебряной монетой на кожаном шнурке на шее, капризный, избалованный, злой, с ядовитым языком. От души ненавидящий свою кафедру и преподавателей. Может, потому и злой, что пришлось ломать себя в угоду дядьке, который требовал приличный диплом, а «художества твои никому здесь не нужны!». И никуда не денешься, дядька – кормилец.
Рита достает из тумбы «окончательный» институтский альбом с гербом и картинкой альма-матер, открывает. Их курс, девочек больше, чем мальчиков. Три мушкетера: Эд – Арамис, Игорь – Атос, и оба д’Артаньяны, оба гасконцы, дерзкие, нахальные драчуны и бабники. Эд беден, Игорь сорит деньгами, единственный, у кого своя квартира – подарок отца на двадцатилетие. И Портос – Слава Житков. Большой, степенный, надежный. Никаких девочек, на уме одна учеба. Папа – директор школы, мама – заслуженная учительница. Какие девочки! Всего-то и была одна – Светка, недалекая троечница, смешливая, громогласная, в веснушках. Монстр и красавица, сказал однажды Эд. Красавица – наш Славич, монстр, соответственно, Светка.
Рита невольно улыбается. Прекрасная пара… была. Была да сплыла. Полтора года назад Слава вдруг влюбился, да так, что потерял голову. Недогулял, недолюбил в юности, и теперь эти «недо» настигли его и опрокинули на обе лопатки. Светка сопротивлялась как могла. До смерти напугала и оттаскала за волосья Соню, натравила детей, закатывала сердечные приступы, учиняла скандалы, бегала к ворожее – навести порчу на разлучницу, а мужу подсыпала приворотное зелье. Не помогло. Слава всегда был… как бы это поточнее… крепким орешком. Как решил, так и будет. Неторопливый, спокойный, прекрасный шахматист, долго обдумывающий всякий ход,