Жизнь медленная шла, как старая гадалка,
Таинственно шепча забытые слова.
Вздыхал о чем-то я, чего-то было жалко,
Какою-то мечтой горела голова…
…Он услышал легкие шаги за дверью, и у него потемнело в глазах.
– Проходи, – сказала Виктория, с улыбкой глядя на него.
– Ничего, что я… – пробормотал капитан, странно смущенный.
– Пролетал мимо, решил зайти, – она рассмеялась. – Ничего.
В гостиной был накрыт стол. На двоих.
– Ждешь кого-нибудь? – опешил капитан.
– Жду. Тебя. Ты опоздал на полчаса.
Глаза их встретились… Капитан поставил пакет с вином на диван, чувствуя, что дрожат руки. Притиснул ее к себе, впился в рот… Она чуть вскрикнула – больно! Шлепнула его по губам. Здоровенный черно-белый котяра утробно взвыл и спрыгнул с дивана.
Капитан Астахов, издевавшийся над Философом, когда тот смертельно влюбился, до зеленых соплей и полного сноса крыши, кажется, сам попал. Он не знал, что так может быть… Честное слово, не знал. Когда Савелий начинал рассусоливать о любви, капитан непременно говорил какую-нибудь гадость про «бабские» книжки. Сейчас же земля под ним горела, губы сохли, он все время пил воду и невпопад отвечал на вопросы коллег. Его трясло, и неприятная тяжесть свивалась клубком в желудке, в диафрагме, в ребрах, в… короче, везде. С трудом дождавшись шести вечера, капитан позвонил Ирочке и сказал, что вернется неизвестно когда, так как предстоит важная работа и ему абсолютно необходимо… «Ладно, – перебила Ирочка, – тогда без ужина, я тоже вернусь поздно, у Люсика день рождения». Капитан в любое другое время вдоволь потоптался бы по Люсику, а заодно по всему Дому моделей… В любое другое, но не сейчас! Он снова забормотал что-то про то, как страшно занят, забыв, что избыточный треп выдает преступника с головой. Стиль капитана – «да», «нет», «раз-два, левой» и «отбой», и если бы Ирочка хоть чуточку обладала интуицией, она бы насторожилась. Но она была девушка простая и бесхитростная, всецело занятая собой, а потому снова перебила капитана, бросив: «Ага, ладно, привет!», и отключилась. Капитан вытер взмокший лоб: врать – тяжелая работа. Не то чтобы он считал, что надо хранить верность до гроба, и теперь испытывал угрызения совести – даже не смешно! Бывали и у него всякие интересные моменты в жизни, но впервые его так мотало и трясло при мысли о женщине…
– Ты голодный? – Виктория вывернулась из его рук. – Пошли за стол.
– Потом! – капитан дернул ее к себе. – Потом…
…Они лежали, разбросав руки, приходили в себя.
– Я сейчас умру… – простонала Виктория. – И виноват будешь ты. Я так и знала, что этот город меня доконает. В первый раз, и теперь…
Коля прижал ее к себе:
– Мы пробьемся.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– Поймаешь этого гада?
– Поймаю.
– Послушай… – Виктория привстала на локте, заглядывая ему в лицо. – А почему только сейчас?
– В смысле? – Коля сделал вид, что не понял, хотя все время ждал, что она спросит. Не хотелось ему рассказывать ей все.
– Почему вы стали искать его спустя полгода? – сказала она медленно и раздельно, пристально глядя на него. – Смотри мне в глаза! Ну!
Он заглянул ей в глаза. Она смотрела на него, требовательно нахмурясь.
– Пересматриваем старые дела… – сказал он неопределенно.
– Не ври. Он еще кого-нибудь убил?
– Да. Но тебе нечего бояться…
– Это женщины? Одна? Две? В магазине говорили про машину с утопленницей… Это тоже он? Да отвечай же ты! – она схватила его за плечи и потрясла. – Сколько их?
Коля сел, подсунув под спину подушку.
– Три. О которых мы знаем. Ты была первая. С тобой четыре.
– Поэтому вы стали искать?
– Поэтому мы стали искать. О тебе вообще никто не знал. Когда приехала патрульная машина, тебя там уже не было. Решили, что вызов был ложный.
Виктория прижалась к нему, прошептала:
– Мы все ходим по краю… – Дыхание ее было горячим и влажным. Она потрогала пальцем его губы. – Нужно ценить каждую минуту…
Они лежали обнявшись.
– Ты женат? – спросила она.
– Нет.
– Один?
– Нет. А ты?
– Нет.
– Нет – что?
– Не одна.
– Понятно, – он ощутил укол ревности; ему хотелось спросить: «Кто он?», но он не решился и вместо этого спросил: – Что ты собираешься делать с квартирой? Не хочешь переехать сюда? Твой Зареченск – дыра… Был я там однажды. Ты жила здесь когда-то, город тебе не чужой.
– Меня здесь чуть не убили. Я стараюсь не выходить лишний раз из дома. Иду по улице и чувствую, что он идет за мной. А ночью еще хуже…
– Я буду тебя стеречь.
– Согласна, – она прижалась губами к его плечу. – Ты показывал браслет… Почему? Что за браслет?
– Он оставляет их на месте преступления…
– Ты хочешь сказать, что он надевает на них браслет? Убивает и надевает браслет? Ужас! Это маньяк?
– Пока трудно сказать…
– Значит, тот браслет, из нефрита, мне надел убийца? Почему же я выжила? Остальные не выжили, а мне повезло… Почему?
Коля не ответил.
– Это как выигрыш в лотерею. Знаешь, я никогда ничего не выигрываю. А тут прямо джекпот. И с тобой познакомилась… Повезло! Это же с ума сойти, как мне повезло! Мой ангел-хранитель, наверное. Да?
– Да. Послушай, ты жила здесь несколько лет, потом приезжала к тетке… Вспомни, у тебя были знакомые мужчины? Возможно, случайное знакомство или соседи тетки, возможно, кто-то заговорил на улице или подсел на скамейку в парке, на остановке автобуса… Мне нужно все!
– Ты считаешь, что он меня знает?
– Я допускаю, что он может тебя знать.
Она вдруг расхохоталась.
– Ты всех свидетелей допрашиваешь в постели? И подозреваемых? А если они не признаю́тся?
– Ты ведь признаешься?
– Ну-у… – протянула она, – если ты сумеешь меня убедить…
…Они целовались. Ее волосы разметались по подушке. Коля подумал, что они похожи на змей. Маленьких тонких змеек. Он рассматривал ее лицо в слабом свете ночника, смеющийся рот, блестящие зубы, чувствуя, как нарастает в нем мощный пульсирующий ком, и медлил, заглядывая ей в глаза… Пока она с силой не притянула его к себе…
…Они сидели по-домашнему, едва помещаясь в крошечной кухне. За открытым окном светились ранние утренние сумерки. Занавеска шевелилась от холодного уже по-осеннему воздуха. Они пили красное вино и ели… нет, сметали все подряд: мясо, сыр, хлеб, паштет, рыбу. На ней был короткий синий, в мелкие белые цветы халатик… Вполне символический, открывающий больше, чем скрывающий – тем более она не потрудилась завязать пояс; и длинные черные волосы по плечам. Капитан сидел в трусах и рубашке, наброшенной на плечи.
Тут необходимо заметить, что он был пуританином… Стеснялся своего обнаженного тела, закрывал дверь ванной комнаты, когда принимал душ. Он подумал, что никогда не сидел вот так с Ирочкой – полураздетый, за столом, ночью… Никогда. Ему бы это и в голову не пришло. И еще он подумал, что сидеть за столом с женщиной, которая нравится, после хорошего секса, умирая от жажды, пить красное вино, подыхая от голода, глотать непрожеванные, соленые, наперченные, острые куски; сцепляясь взглядами заговорщиков, улыбаясь друг дружке, соприкасаясь руками и коленями, предчувствуя, угадывая и ожидая с нетерпением второй волны, – это чудо, подарок, это… Как она сказала? Джекпот? Джекпот…
– Кофе хочешь? – спросила Виктория.
– Кофе? Ночью? Я потом не усну.
– Уже утро!
Они расхохотались…
– …Послушай, фамилия Белецкий тебе ни о чем не говорит? – Он все-таки спросил, хотя понимал всю неуместность. Действительно допрос!
Она не ответила, и он вдруг интуитивно понял, что вопрос попал в цель.
– Я знаю Белецкого, я брала кредит в его банке, – сказала Виктория после паузы. – Мне пришлось встретиться с ним, потому что были сложности. В феврале я была здесь, ухаживала за тетей, нужны были деньги. Лекарства, врачи, процедуры…
– Ты с ним… – Коля не закончил фразу.
– Я с ним ужинала в «Рубиконе». Один раз. Если ты имеешь в виду, спала ли я с ним, ответ – «нет», – у нее был ровный голос. Слишком ровный. Они не смотрели друг на дружку. Она запахнула халатик…
Кофе допили в молчании.
«Прав Философ насчет… как он это называет? Этический код?» – мелькнуло в голове у капитана. Никаких шашней с подследственными. Если бы не… определенные обстоятельства, он бы вывернул ее наизнанку.
– Мне пора, – он поднялся.
– Послушай, ты здесь ни при чем, – сказала она. – Мы с тобой даже не были знакомы. Это был всего-навсего ужин. Почему ты спросил?
Капитан снова сел. Взвесил все и сказал:
– Утонувшая машина принадлежала Белецкому.
– Это была его машина? – удивилась Виктория. – Не понимаю… Ну и что? Ты его подозреваешь? Ты думаешь, он убил ту женщину и утопил вместе с машиной?
– Не знаю. Помолчи и постарайся вспомнить. Ты шла по улице… Шаги сзади, любой звук, запах, дыхание – что угодно. Когда он напал на тебя, что ты почувствовала?
– Господи, да что я могла почувствовать! – закричала Виктория. – Боль, ужас… Стала задыхаться. Это был всего-навсего один миг!
– Подумай. Запах?
– Нет! Ничего не помню.
Они помолчали. Капитан спросил:
– Ты не помнишь, он носит перстень?
– Нет, по-моему. Не помню. Ты думаешь, он пытался меня убить? Зачем? – на ее лице было написано недоумение. – И надел браслет?
– Постарайся совместить Белецкого и того, кто напал на тебя.
Это был запрещенный прием, он подталкивал ее к «правильному» ответу. Философ называет это манипуляцией. Свидетелем, как и всяким другим человеком, можно манипулировать, да только грош цена таким показаниям.
Она задумалась. Пожала плечами, посмотрела ему в глаза и сказала:
– Честное слово, между нами ничего не было.
– Успокойся, это здесь ни при чем… В смысле ваши отношения.
– Не было никаких отношений! – закричала она. – Он приглашал меня к себе, но я отказалась.