– Ты хотел о чем-то поговорить? – спросил Житков. – Чего позвал?
– Да так, Славич, ни о чем. Настроение нахлынуло, подумал, как хорошо, что мы сбежались тогда. Эд пришел… После дня рождения я его не видел, да и то заскочил всего на полчаса. Как-то пересеклись, звал к нам, да он отказался. Хорошо было, пообщались, посмеялись. Надо бы почаще. Старая дружба не ржавеет. Ты вообще как?
– Нормально. А вы с Ритой? Мне показалось, она изменилась. Не болеет?
– Рита?.. А что ей сделается? Мы все меняемся, не молодеем, болячки, лень, суета. Нет чтобы остановиться, осмотреться, отделить зерна от плевел… Ведь на что жизнь переводим, если подумать! – он вздохнул преувеличенно громко.
Житков кивнул; был он сосредоточен, говорил скупо; задерживал взгляд на лице приятеля… Присматривался, словно видел впервые.
– Детей не думаешь рожать? А чего, молодая жена… – Белецкий хохотнул. – Как у вас?
– Пока нет. Мне еще Ленку и Костю на ноги ставить. У нас… нормально.
– Как Светка? Успокоилась? Вы общаетесь?
– Иногда. Когда ей нужны деньги.
– Не жалеешь, что разбежались? Она у тебя нормальная, помню, все смеялась. Чуть скажешь что, она и покатилась. И дети хорошие. – Он помолчал. – Я по-хорошему тебе завидую, Славич… Ты не поверишь! Влюбился – и обрубил концы. Наверное, так и надо. Жесткое решение.
– Ты тоже принимал жесткие решения… Помнишь, как ты Эда опустил? – с ударением сказал Житков. – Не жалеешь? Мы были друзьями…
Белецкий задумался.
– Ты меня осуждаешь? – произнес не сразу.
Житков пожал плечами.
– Что уж теперь… Тогда осуждал. Помню, Эд черный ходил, институт бросил. Поступок не самый благородный, скажем.
– А то, что он трахнул какую-то дешевку – это как? Мне Ритку стало жалко.
– Это тебя не касалось, – заметил Житков.
– Расскажи еще про кодекс чести и мужскую дружбу. Ритка заслуживала лучшего, что он мог ей дать? Нищеброд из предместья, а корчил из себя наследного принца.
– Я думал, мы друзья.
– Друзья, конечно, никто не спорит, но надо быть реалистом. Ты же шахматист, у тебя голова варит – дай бог всякому. Ты же понимаешь, что целесообразность часто выше кодекса чести. Я любил Ритку, а Эд брал у меня ключ, говорил, не отсвечивай, Игореха, вернешься в десять, и трахал ее на моем диване. А я шлялся вокруг, подстерегал их… Видел, как они выходят, как она на нем виснет, а у него рожа довольного кота. Да у меня внутри все переворачивалось! А что бы ты сделал на моем месте? Промолчал?
– Не знаю. Я не был на твоем месте. Не жалеешь? – повторил Житков.
– Не знаю, Славич, – не сразу ответил Белецкий. – Молодой был, горячий. Ревновал, завидовал… А ведь если подумать, баб вообще навалом. Сейчас, наверное, промолчал бы. Ритка сильно переменилась, видел, какая постная физиономия? Возраст на них сказывается больше, чем на нас. Были бы дети, а так… Сидит дома, смотрит дурацкие сериалы… Даже говорить с ней не о чем. Домработница. Поверишь, старик, не хочется домой идти. Ты вот влюбился, пошел на баррикады, все сначала… Завидую. Я отяжелел, обленился… Давай за нас!
Они выпили.
– Все чаще я думаю, что не встретил свою женщину, понимаешь? Ритка… Ты прав, не надо было… Не надо. Ревность – страшное чувство, старик, помню, я ненавидел Эда, одна мысль была: отобрать Ритку! Убить готов был. Молодые, горячие, дурные… Эх, жизнь моя! Ты вот встретил Соню, а я нет. Если бы встретил, может, решился бы что-то поменять…
– Неужели за все двадцать лет у тебя никого не было? – спросил Житков, не глядя на Белецкого.
– Ну почему же… были. Много. Как увижу интересную женщину, какой-то азарт сразу. Какая она, думаю, в этом самом смысле, в постели?.. Как она это делает, понимаешь? Кричит, смеется, царапается, что говорит… даже ее запах заводит. Ритка, например, любила красное – хлопнет стакан, опьянеет и… – он махнул рукой. – Начинаешь обхаживать, знаки внимания, комплименты, взгляды, то-се… Она должна почувствовать, что ты ее хочешь, понимаешь?
Житков угрюмо смотрел в стол, не отвечал.
– И наступает момент, когда она готова… Ты понимаешь, что она готова! Тебя трясет от нетерпения… Ты себе не представляешь, Славич, эти первые минуты узнавания, азарт… Это супер! Особенно когда ты знаком с ее благоверным, смотришь на него и думаешь: а ведь я тяну твою телку, лузер! А она, верная супруга, тут же, рядом, делает вид… Иногда подмигнешь ей за спиной. Да что там! – он махнул рукой. – Ты, Славич, всегда был цельной натурой, не разменивался, тебе не понять. А потом оказывается, что все уже было. Уже неинтересно. Месяц-другой, от силы три, и баста. Тут главное – плавно свалить, чтобы без обид. Ты не представляешь себе, на что способна обиженная баба! А потому надо, чтобы остались друзьями… Иногда позовешь на кофе, или по старой памяти куда-нибудь, или прямо в кабинете… Тоже искусство… – Он помолчал. – Давай за наших женщин!
Он разлил коньяк, и они выпили.
– А если она захочет за тебя замуж? Угрожает, что расскажет жене? – спросил Житков.
– Ну… тогда надо включать мозги. Тогда поиск решения и адреналин… Тоже острые ощущения. Поверь, есть вещи острее секса. Намного острее.
– Какие, например?
Белецкий взглянул на него с улыбкой, подмигнул. Был он уже пьян, лицо покраснело, жесты стали размашистыми, улыбка какой-то мокрой и жалкой, несмотря на браваду. Житков смотрел на него в упор со сложным выражением – смесью гадливости и неприятия…
Глава 31Шибаев и Эмма
Уехать на другой день не получилось. И на другой после тоже не получилось. Эмма что-то виновато лепетала в трубку, и Шибаев, недолго думая, поехал к ней. Он боялся за нее, эта дуреха не понимает, что убийца пойдет на все, так как опасается, что она и Варга были сообщниками. Пока он не знает, что промахнулся, но ведь может узнать! Удивительно другое: она видела его двадцать шестого марта, с тех пор прошло более полугода… Чего он ждал? Он убрал Варгу еще в июне, почему же тянул с Эммой? Занят был? Она вполне беззащитна, на виду, что его останавливало? Он влез в ее квартиру… Зачем? Ответ напрашивается сам собой: собирался дождаться ее там и… решить все проблемы.
Если влез, конечно. На замке царапины, то ли старые, то ли новые… Твердого мнения на этот счет у Шибаева не было. Равно как и твердого мнения насчет того, кто за ней ходит. Может, никто, может, нервы. Эмма – женщина эмоциональная, вся на нервах. С бизнесом не ахти, Варга доставал, его супруга вполне могла набить сопернице физиономию.
Но, допустим, он существует, и, допустим, действительно влез в квартиру. Влез, и что дальше? Ничего. Как влез, так и вылез. Пошарил по ящикам серванта, сдвинул с места журнальный столик… Вытянув ноги, сидел на диване? Что же могло его спугнуть? Могло, не могло… Черта с два поймешь, что у него на уме. Дохлый номер.
Он позвонил. Эмма спросила из-за двери:
– Кто там?
Шибаев ухмыльнулся – она видит его в глазок, но все равно спрашивает. Молодец, проявляет бдительность.
– Эмма, это я. Открой.
Дверь открылась, и Шибаев вошел. Она уставилась на него неуверенно.
– Все в порядке, просто шел мимо. Ты собралась?
– Я… нет еще, – выдохнула Эмма виновато. – Понимаешь, вчера приходила баба Аня, принесла продукты и осталась ночевать… Мы всю ночь проговорили. Кушать хочешь? У меня жаркое, будешь?
– Буду, – сказал Шибаев. – А потом я помогу тебе собраться, поняла? Еще пару дней, и все кончится. Но сейчас нужно уехать.
– Ты уже знаешь кто?
– У нас есть подозреваемый, скажем так.
– Это он их всех?
– Не знаю. Пока мы знаем только то, что он был знаком с жертвами.
– Он был знаком со всеми жертвами? С той, которую я видела в марте, и с этой, из машины? Знаком близко? А Толик Варга и Кристина? Он же их не знал!
– С кем-то ближе, кого-то не знал, – Шибаев не стал вдаваться в подробности.
– Ужас!
– Поэтому тебе надо уехать. Сегодня. Поняла? И не реви! – приказал, заметив, что Эмма собирается заплакать. – Ты сказала, у тебя жаркое? Можно на кухне. Хлеб есть?
– Я сейчас, – Эмма вытерла слезы. – Хлеб есть. Пошли!
Шибаев сел за стол. Эмма расставила тарелки, разложила вилки и ножи.
– Сейчас подогрею. У меня есть пиво, хочешь?
– Хочу.
– Саша, почему он их убивает? – Она сидела напротив и смотрела, как он ест. – Что они ему сделали? Он что, псих?
– Все убийцы – люди с отклонениями. Псих, наверное.
– Знаешь, я уже не рада, что позвонила тогда дежурному. Если бы я не позвонила, он не убил бы Кристину. И баба Аня так думает, говорит, никогда не надо лезть! Всю ночь учила меня уму-разуму.
– А если бы та женщина была еще жива? – Шибаев перестал жевать, уставился на Эмму.
– Но она была мертвая, я же видела, – сказала Эмма. – Ей уже было все равно.
Шибаев смотрел на нее, словно раздумывал. Эмма спросила:
– Что?
– Та женщина не была мертвой. Она была жива.
– Как?! – ахнула Эмма. – Он ее не убил?
– Вернее, не добил. Так что ты правильно позвонила. А твоя баба Аня – старая дура.
– Значит, я ее спасла?
Шибаев замялся.
– В каком-то смысле… – сказал осторожно.
– Что значит… Она что, умерла?
– Нет, она жива. С ней все в порядке. Ты ее спасла. Ты сказала, есть пиво?
– Достань в холодильнике. Саша, может, я останусь? Буду сидеть дома. Попрошу бабу Аню пожить у меня. Там холодно, и дров, по-моему, нет. Ты когда-нибудь топил печку?
– Не топил. Только костер.
– Мы собирались его продать… Дом! Название одно. Никто не захотел купить. Сейчас крестная присматривает. Муж его любит… Там пруд рядом, караси есть. Ты ловишь рыбу?
– Иногда. У Алика тоже есть дом, получил в наследство. На Магистерском озере.
– Хороший?
– Вроде твоего. Я сплю в спальнике снаружи, боюсь, что хибара может завалиться. Но печки нет. Значит, хуже твоего.
– А рыба там есть?
– Не знаю. Я всегда беру с собой. Сгоняешь с утречка на базар, купишь несколько карпиков, и порядок.