– У нее был ключ от вашей квартиры?
– Нет.
– А у кого был?
– Не припомню. Я же сказал.
– Сказали. А это вам знакомо? – капитан пододвинул к Белецкому пластиковые кейсы – три с индийскими браслетами, один с обручальным кольцом Полины Сличенко.
– Что это?
– Посмотрите внимательнее, Игорь Семенович.
– Посмотрел. Я не знаю, что это. Никогда раньше этого не видел.
– То есть вы утверждаете, что никогда раньше не видели эти предметы?
– Да, я утверждаю, что никогда раньше их не видел.
– Кольцо вам тоже незнакомо? Посмотрите внимательнее, Игорь Семенович.
Что-то снова промелькнуло в лице Белецкого – он взял пластиковый кейс с кольцом, поднес к глазам.
– Узнаете? У нас есть свидетели, которые смогут опознать кольцо.
– Узнаю, – сказал Белецкий. – Ну и что?
– Кому оно принадлежит, не скажете?
– Не могу сказать точно…
– Ну хоть приблизительно, – сказал капитан, вкладывая в свои слова изрядную порцию яда.
– Я думаю, это кольцо принадлежит моей знакомой…
– Кому именно, не припомните?
– Не припомню.
– Возможно, Полине Андреевне Сличенко?
Белецкий пожал плечами.
– Возможно.
– Сличенко бывала в вашей квартире на Лесопарковой?
– Я не вижу, почему это должно вас интересовать.
– А почему вы не вернули ей кольцо?
– Я не знал, чье оно.
– А может, некому было возвращать? Вам известно, что двадцать седьмого июля Сличенко была убита. Задушена.
– Известно. Все банковские знали. Ну и что? Что вы хотите этим сказать? Что это я ее убил? – Белецкий лез напролом.
– Я этого не сказал. А скажите, Игорь Семенович…
Капитану не удалось закончить фразу, так как взорвался его мобильный телефон. Звонил дежурный.
– Я занят, – сказал капитан. – Что у тебя?
Дальше он молчал и только слушал. Придвинул к себе листок с именами друзей Белецких. Попросил повторить фамилию. Взглянул на Белецкого.
– Что? – спросил тот.
– К сожалению, Игорь Семенович, я вынужден прервать нашу беседу, – капитан поднялся. – Я распоряжусь вернуть вам мобильный телефон, можете позвонить адвокату.
Глава 34Взрыв
Будет прав, кто театром наш мир назовет,
Все мы куклы, а кукольник – сам небосвод.
На ковре бытия он нам даст порезвиться
И в сундук одного за другим уберет…
– Кто вам позвонил? – спросил капитан Астахов участкового.
– Вот она, – молодой парень указал на пожилую женщину, сидевшую в прихожей на табурете. – Милита Олеговна. Из двадцатой квартиры. В девять пятнадцать утра.
Коля представился. Спросил:
– Как вы попали в квартиру, Милита Олеговна?
– Собирала деньги на елку во дворе, позвонила несколько раз… Свет горит, я видела с балкона, прибиралась там и увидела. Я живу этажом выше, – она ткнула пальцем в потолок.
– Во сколько это было, не помните?
– Во сколько? Ну… Во сколько, как увидела с балкона, так сразу и пошла… – Она сосредоточенно смотрела на капитана, речь ее была невнятной, она с трудом подбирала слова.
– Лисица! – позвал капитан. – Есть у тебя что-нибудь? Валерьянка?
– Как вы себя чувствуете, Милита Олеговна?
– Как… не знаю, – она все так же пристально смотрела на капитана. – Зашла, а он там лежит…
– Как вы попали в квартиру?
– Она открыла…
– Она – это кто?
– Соня, его жена, и открыла. Я говорю, собираю на елку, а она смотрит и молчит. Потом отступила, и я вошла. В прихожей разглядела, что она вся в крови… Соня, спрашиваю, а у самой ноги подкашиваются, что случилось? Где Слава, а она показывает рукой на кухню… Я туда, вижу… батюшки-светы! Слава лежит весь в крови, а рядом пистолет… – она всхлипнула. Подскочивший Лисица протянул ей стакан; резко запахло валерьянкой.
– Когда это было, не помните?
– Помню! В девять утра. Как увидела свет, так и пошла… сразу. Я говорю, Сонечка, деточка, что случилось? Это он сам себя? Почему? А она отвечает: тетя Миля, я убила Славу… А голос такой мертвый, и тоже вся в крови… И стала падать на меня. Я как закричу! Кое-как привела ее в гостиную, усадила на диван… Соня, говорю, очнись! Что случилось? А она смотрит, как будто не понимает, и молчит. А я не знаю, то ли «Скорую», то ли еще кого… Голова кругом, руки трясутся. В сторону кухни посмотреть боюсь… Потом сообразила, что надо участковому, Андрюше, он у нас дельный парень. Не понимаю, они так хорошо жили… Слава, конечно, постарше, солидный… а Сонечка совсем девочка… и вдруг такое! Уму непостижимо…
…Капитан Астахов обошел труп мужчины, лежащий около кухонной двери. Присел на корточки. Мужчина лежал на спине, разбросав руки и запрокинув голову; блекло-голубые глаза его смотрели в потолок. Он был застрелен. Как понял капитан, было произведено не меньше двух выстрелов в живот. Возможно, больше. Кровь на рубашке и на полу подсохла и почернела. Небольшой пистолет с отделкой из красного дерева валялся на полу рядом.
– Что это? – спросил капитан.
– Американец, Sig Sauer, пэ двести тридцать восьмой, – ответил криминалист. – Классная игрушка!
Капитан опустился на колени, пытаясь рассмотреть перстень на безымянном пальце правой руки убитого – серебряный, с мутно-красным камнем.
– Звук как у хлопушки, поэтому никто не слышал, – продолжал криминалист. – Схватил три пули в живот, в упор.
– Понятно, – капитан поднялся с колен. – Лисица, когда его?
– Навскидку – около десяти часов назад, точнее – позже, сам знаешь.
– Знаю. Где она?
– В гостиной.
– Можно с ней поговорить?
Лисица пожал плечами.
– Ты особенно не напирай, похоже, ее ударили. Лицо разбито. На шее синяки… Загляни в кухню сначала.
Капитан заглянул. Там царил беспорядок. Опрокинутый табурет, разбитая чашка, две литровые бутылки виски – одна, полупустая, на столе, другая, опустошенная, на полу.
– Похоже, он пил, – сказал Лисица. – Почти полтора литра…
– Похоже.
…– Софья Юрьевна Белецкая? – спросил он, рассматривая молоденькую растрепанную женщину, сидевшую с ногами на диване. Она была в туфлях и пальто, видимо, не сообразила снять. Вид у нее был странноватый, и он подумал, что она не в себе.
Соня подняла на капитана затравленный взгляд. Он увидел ссадину на левой щеке.
– Расскажите, что случилось.
– Я убила Славу, – она сглотнула и закашлялась. Он видел, как на ее шее напряглись жилы и налились краснотой пятна… Следы пальцев?
– Владислава Житкова?
– Да. Я убила мужа, Владислава Житкова.
– Каким образом?
– Выстрелила из пистолета… Несколько раз.
– Когда это произошло?
– Вчера около одиннадцати вечера… или позже. Не знаю.
– Чей пистолет?
– Мой. Слава подарил. Учил стрелять. Он любил оружие. У нас четыре ружья… – Она нечетко произносила слова, откашливалась и мучительно сглатывала. Голос был сиплым. Ей было трудно говорить. Она поминутно трогала рукой щеку и горло… Смотрела мимо капитана, куда-то в пространство.
– Где хранился пистолет?
– В сейфе.
– То есть вы взяли его из сейфа?
– Нет… Он был в сумочке…
– Вы держали его в сумочке?
– Да. В тот вечер…
– Когда вы взяли его из сейфа?
– Днем.
– Зачем вы взяли пистолет из сейфа?
Она пожала плечами.
– Вам кто-нибудь угрожал?
– Нет.
– Зачем вы положили пистолет в сумочку?
Она не ответила.
– Что случилось, когда вы вернулись домой?
– Я убила Славу.
– Почему вы его убили?
– Почему… Испугалась, что он меня убьет, – она снова потрогала горло.
– Что с вашим лицом?
– Слава ударил…
– Вы поссорились?
– Да.
– Во сколько вы вчера вернулись домой?
– Поздно… в одиннадцать.
– Где же вы были?
Соня молчала.
– Почему вы поссорились?
– Слава много пил… Я хотела уйти от него… Он…
– Он бил вас?
– Нет… один раз. Зимой и вчера… Я не хотела идти домой…
– Где вы были вчера? – повторил капитан.
– Гуляла. Потом в кафе.
– Название помните?
– Нет. Около площади.
– Вы были одна?
– Нет.
– С кем вы были?
Она замотала головой и закрыла лицо руками…
…Она уже полчаса сидела на лавочке во дворе. Не могла заставить себя пойти домой. Она надеялась, что мужа нет дома, он часто уходит куда-то, возвращается поздно, когда она уже в постели… Но в окнах был свет, и она сидела на лавочке и смотрела на освещенные окна квартиры, зная, что Слава ждет. Говорила себе: иди! И не могла. Чувство тупика, безнадежное, безвыходное, безжизненное. Чувство ошибки, страшной, непоправимой…
…Как-то в середине января Соня столкнулась с Белецким на улице. День был прекрасный, снежный и солнечный, она купила совершенно изумительные туфли, очень дорогие, представляла, как покажет их Славе – наденет и пройдется перед ним, а он скажет: ах ты умница моя…
Белецкий обрадовался, расцеловал ее, затащил на «перекус» в «Белую сову», рассказал, что они смотались на неделю в Зальцбург покататься на лыжах. Правда, каталась в основном Рита, а он сидел в баре, пил пиво. Он взял ее руку, заглянул в глаза, сказал со вздохом, что завидует Славичу. Как этот увалень ухитрился… «Ума не приложу», – сказал Белецкий. Соня сначала смущалась, а потом, после рюмки красного вина, охотно смеялась его шуткам, а он держал ее за руку и заглядывал в глаза. Правила охмуряжа включали в себя также легкость необычайную в обращении, восхищение в глазах, ласковость в обволакивающем голосе…
Соня летела домой как на крыльях…
Он позвонил ей на другой день, и они пили кофе в баре «Тутси». Он попросил принести им четыре пирожных, самых вкусных; она запротестовала, сказав, что не ест пирожных, а он возразил, что женские губки должны быть сладкими. Он так сказал это, что Соня вспыхнула…
…А потом он позвал ее на «явочную» квартиру, принадлежащую банку, сказал, что угостит своим фирменным блюдом – ризотто. По собственному рецепту. На Лесопарковую, шестнадцать. Она приняла приглашение; с горящими глазами и колотящимся сердцем поднялась на третий этаж, нажала красную кнопку звонка. Белецкий втащил ее внутрь; они целовались прямо в прихожей, она, как была, в шубке, румяная и холодная с мороза, он – в синем клетчатом фартуке, нетерпеливый, разгоряченный, от плиты…