– Не надо! – Я отталкиваю его руку. – Я же сказала, ничего не говори. Пожалуйста. – Потянувшись к перилам позади, я промахиваюсь, когда волна от проплывающего корабля встряхивает наш катер. Спотыкаясь, отступаю назад, чуть не упав, и новый слой стыда добавляется к предыдущему.
Рука Джейка берет меня за локоть и направляет к перилам, чтобы я могла схватиться.
– Спасибо, – бормочу я, кожу на локте покалывает от его прикосновения. Рука исчезает, и он засовывает их обе в карманы.
Стоя плечом к плечу несколько минут, мы молчим. Он, кажется, знает, что мне это нужно; в животе все трясется и перекатывается, поэтому я стараюсь взять себя в руки, чтобы не наблевать ему на кроссовки.
Я смотрю в темноту волн, пока не успокаиваюсь. С Джейком я чувствую себя лучше. Есть в нем какая-то обнадеживающая уверенность и твердость.
Чтобы разрядить обстановку, я поддразниваю:
– Ну что, делал еще что-нибудь на слабо?
– Например?
– О, я не знаю, – я думаю секунду, а потом предполагаю игриво: – Например, плавал до берега, чтобы доказать, какой ты хороший пловец, как однажды хвастался.
– Не веришь, что я смогу? Да ладно, я же морпех.
Наклонив голову, я смотрю, прищурившись, на берег, поджимая губы.
– Не сможешь, – говорю я. – Слишком далеко.
– Хочешь поспорить? – Он скрещивает руки на груди. Смеясь, я качаю головой.
– Нет, не г-глупи, – заплетающимся языком говорю я.
– На что спорим?
– Ни на что.
– На поцелуй? – Он поднимает бровь, на щеке появляется ямочка.
На секунду я теряю дыхание и дар речи и не знаю, что ответить. Он только что сказал «поцелуй»? Нет, я пьяна, я, должно быть, это придумала. Как когда у тебя грипп и ты не знаешь, что реально, а что нет. И все равно мысль о нашем поцелуе вызывает… странные ощущения, и сердце делает сальто. Мне не нравится это чувство: как будто я не контролирую свое тело. Как когда ты кружишься и потом не можешь идти прямо, а весь мир вокруг вращается как сумасшедший.
В ответ на мое молчание он запрокидывает голову и смеется.
– Не бойся так! Я просто шучу! – Он шутливо касается кулаком моей руки и отодвигается.
– Оу. – Я издаю смущенный смешок. С облегчением. С разочарованием?
– Но я принимаю вызов. – Он стягивает майку через голову.
– Что? – Я смотрю на его подтянутое тело и широкие плечи, открыв рот.
Достав телефон из кармана, он сует его мне в руку и раздевается до трусов.
– Джейк! Что ты вообще д-делаешь? – Я икаю.
– Доказываю. – Он усмехается. – Я редко отказываюсь от вызова. Скажи Оуэну, что мы увидимся с ним на берегу. С днем рождения, Джонс. – Он перемахивает через перила и ныряет в неспокойное синее море, которое кажется почти черным в темноте.
Я в изумлении наблюдаю, как он уплывает от катера длинными ровными гребками. И ни разу не оглядывается. Его голова повернута к берегу, и он просто продолжает плыть. На секунду меня охватывает полный ужас, и я соображаю, не бросить ли в воду спасательный жилет или позвать кого-то из экипажа. Но потом понимаю, что он служит на флоте, а мы, наверное, всего в километре от полуострова. Его темные волосы сливаются с чернильным морем, и мне его уже не видно. Я качаю головой, живот скручивает. Что мне делать?
На палубу выходит Оуэн: поднимает майку и джинсы Джейка и, щурясь, находит глазами своего друга.
– Это Джейк там плывет к берегу?
– Эм, да. – Я сую ему в руку телефон Джейка. – Вот. Он… он сказал, что встретит тебя на берегу.
– Да-а, – задумчиво говорит он, засовывая телефон в карман, и оттягивает мочку уха.
– Мне стоит волноваться? Может, нужно сообщить кому-то? – Я прикусываю губу.
– Не, он более чем способен о себе позаботиться. Все будет в порядке. – Он снова трогает ухо; его долговязая фигура нависает надо мной. – Эм, а зачем он вообще решил прыгнуть за борт?
Колеблясь, я убираю прядь, что лезет в глаза, и завязываю ее в узел.
– Кажется, я взяла его на слабо. – Я делаю паузу. – Но я не думала, что он правда это сделает.
Он смеется, потом испытующе смотрит на меня.
– Ну, он никогда не может удержаться от вызова. А еще иногда любит выпендриться, когда старается кого-то впечатлить.
– Не понимаю, зачем ему впечатлять меня. – Хватаясь рукой за рот, я чувствую, как что-то горячее поднимается вверх. Развернувшись, я перевешиваюсь через перила, и меня выворачивает наизнанку. И в этот момент я понимаю, что не поблагодарила Джейка за открытки.
Ох, я вела себя как полная идиотка прошлой ночью. Чувствую себя ужасно. Физически, эмоционально, мысленно. Выгляжу тоже ужасно. Моя кожа, обычно бледно-молочная, сегодняшним утром практически прозрачная. Волосы грязные, несмотря на то что я их мыла пьяная в час ночи, потому что они испачкались в рвоте. Достав зеркальце из сумочки, я рассматриваю серые круги под глазами – почти в цвет радужки. Мне сегодня наконец восемнадцать, и я должна прыгать от радости. А вместо этого я лежу в кровати, мечтая умереть поскорее. «Зачем я продолжала пить?» – со стоном спрашиваю я у потолка своей спальни, вспоминая вчерашнюю пьяную ссору с Кэмероном. Он исчез, как только мы причалили, и перестал отвечать на телефон. Какой козел! Но я знаю, что вела себя как отчаянная истеричка, не очень привлекательно.
Полчаса спустя я плетусь на кухню в хлопковой юбке и майке без рукавов, волосы заплетены в свободную косу. Я уже чувствую себя человеком, но все еще в критическом состоянии. Кажется, не стоит пить просекко в количестве, равном собственному весу, особенно когда ты ростом всего метр с половиной и весом пятьдесят килограммов.
– С восемнадцатым днем рождения, милая! – восклицает папа, когда я вхожу на кухню с чашкой чая в руках. Флер выпрыгивает из своей корзинки, виляет хвостом и крутится, размахивая ушами. Заливается лаем, словно тоже поздравляет меня с днем рождения.
– Уф, – ворчу я, морщась. – Ш-ш-ш. – Машу рукой и нежно отталкиваю Флер, стараясь не смотреть в ее огорченные глаза. Как мне повезло с папой! На стенах и потолке висят фиолетовые шары и флажки с надписью: «С 18-м днем рождения!».
Он бледнеет и ставит чашку с чаем.
– Ты в порядке, милая? Ты выглядишь…
– Дерьмово?
– Я хотел сказать, зеленой.
Фыркнув, я подхожу к нему, чтобы крепко обнять, но от тошноты это не спасает.
– Я знаю. Спасибо, пап. Я ценю твои старания. – Сделав шаг назад, я осторожно сажусь за стол и беру стакан апельсинового сока, который он налил. Флер подходит и садится рядом, кладет свою маленькую шелковистую морду мне на колени. Сжалившись, я глажу ее бархатные коричневые ушки сверху вниз, как она любит. И, как всегда, тут же успокаиваюсь. У нее такая очаровательная мордочка!
– Вечеринка хорошо прошла?
– Вечеринка, – я делаю глоток сока и киваю, когда в кровь попадает сахар, – была богатой на события. – Его лицо бледнеет от моего тона. – Но было круто, да, – добавляю я туманно, – потрясно, спасибо. – Они с дедушкой выложили кучу денег, чтобы я отпраздновала день рождения так, как хочу. Ну или как Эл хотела, чтобы я его отпраздновала. Он не виноват, что я отвратительно напилась и поссорилась с парнем, поспорила с Джейком, что он не спрыгнет с катера, везде наблевала и вообще навредила себе как могла. Все это моя вина. Как только мне станет лучше, нужно написать друзьям и извиниться, а еще найти номер Оуэна или Джейка. С Кэмероном я позже разберусь. – Экипаж был очень приветливый, и мы хорошо повеселились. Мы танцевали, музыка и еда были супер, и всем понравилось просекко. (Особенно мне.) Я вернулась около часа, – оправдываюсь я, продолжая ритмично гладить ушки Флер, – а остальные пошли к Эл.
– Ну мы рады, что ты повеселилась и спокойно добралась до дома. Это хорошо. Завтракать будешь?
– Сейчас никак не могу. Извини.
– Ничего страшного. Может, позже? – Опустившись на старый деревянный стул рядом со мной, он протягивает толстый конверт. – С днем рождения, Лейла. Я знаю, это не очень оригинально, но ты же этого и хотела?
– Да. Спасибо. – Я с благодарностью обнимаю его, зная, что в конверте пачка банкнот. Мне ужасно хотелось взять с собой в универ новые масляные краски и принадлежности. – Абсолютно идеально.
– Вчера тебе пришло это, – тихо говорит он, доставая другой белый конверт из кармана, подписанный буквой «Л».
Сглотнув, я беру конверт в руки, замечая, что на нем нет марки. Значит, она близко: видимо, сама принесла или кого-то попросила. Иногда мои полные имя и адрес напечатаны на конверте с марками и штемпелями. В такие моменты я понимаю, что она путешествует. Я не знаю, что хуже. Когда она далеко или когда совсем рядом, но даже не постучит в дверь. Делая глубокий вдох, я открываю конверт указательным пальцем, надеясь, что в этот раз там наконец будет записка. Заглядывая внутрь, я вижу, что ее нет, но…
У меня перехватывает дыхание. Внутри маленький шарм в виде платинового ключа с цифрой «18» на круглой части – той, за которую обычно держат настоящие ключи. Единица и восьмерка выложены сияющими драгоценными камнями.
– Это что, настоящие бриллианты? – шепчу я.
Он наклоняется, чтобы рассмотреть шарм, когда я поднимаю его повыше: камушки сверкают и отражают солнечные лучи, падающие в окно.
– Похоже, что да, – бормочет он, грустно улыбаясь.
– Извини, пап. Тебе это тоже тяжело. – У него такой вид, словно он собирается сказать что-то, и я наклоняюсь, чтобы снова его обнять; но тут Флер издает протестующий вой, потому что я прекратила ее гладить. – Ох, ну как не стыдно, – мягко говорю я, возвращаясь на свой стул. Я буду скучать по ней, когда уеду.
– Поверить не могу, что ты скоро будешь в универе, – говорит папа дрогнувшим голосом.
Мой голос тоже дрожит:
– Знаю, будет непривычно.
– Что мы будем делать, кто станет убирать и готовить?
– Я знаю, – несчастным голосом говорю я; во мне растет знакомое чувство вины. – Извини.