– Я шучу, милая! Мы справимся. Мы с Рэем можем готовить для себя и разделить домашние дела. Я еще найду кого-то для генеральной уборки раз в неделю. Ты хорошо о нас заботилась последние пару лет, но теперь тебе пора улетать из гнезда. Ты должна жить своей жизнью. Мы не хотим тебе мешать. Так что даже не думай об этом. Мы просто будем скучать по тебе, вот и все.
– Я тоже. – Я моргаю, чтобы смахнуть слезы, и протягиваю левую руку. – Можешь пристегнуть шарм?
За последние пару лет мои ненависть и обида на маму стали меньше и сменились на что-то похожее на благодарность – за то, что она ушла. Наверное, она не могла бы заботиться обо мне так же потрясающе, как это делал папа последние семь лет. Я все еще иногда скучаю по маме, и иногда старая знакомая злость пробирается обратно, но она уже не такая сильная – как неяркий свет солнца, закрытого облаками.
Папа быстро пристегивает новый шарм к браслету, и я встряхиваю запястьем, любуясь им, словно он всегда там был. Словно всегда там висел и просто ждал, пока я замечу. Эта мысль одновременно радует и печалит, но я решаю сфокусироваться на радости.
– Так, – папа прерывает наши мрачные мысли, – твой дедушка еще не скоро вернется, а ты есть не хочешь. Сегодня твой день рождения. Чем займемся?
Поднявшись, я осушаю свой стакан и заставляю себя сделать глоток. Ощущение такое, словно я до сих пор в море и меня качает на волнах. Когда это уже закончится?
– У меня есть идея, – говорю я. – Если пообещаешь ехать очень медленно и с открытыми окнами.
– Конечно. – Он с готовностью встает, схватив ключи от фургона.
Сорок пять минут спустя мы подъезжаем к парковке у Дердл-Дор.
– Уф, слава богу, это закончилось. – Я вываливаюсь из фургона и поворачиваюсь к папе. – Ты пойдешь прогуляться по пляжу? Тут потрясающий вид.
– Если не возражаешь, я посижу здесь с чаем и почитаю газету. – Он поднимает термос.
– Хорошо.
– Или ты предпочла бы компанию?
– Нет, все в порядке. Честно. – Солнце слепит глаза, поэтому пришлось надеть солнечные очки. Мы оба светловолосые, нам непросто справляться с жарой. – К тому же если бы мне не хотелось быть одной, я бы взяла с собой Флер. – С моим похмельем я даже представить себе не могу, что бы я делала с ней, она такая энергичная. На секунду я задумываюсь – может, так и стоило поступить? – но мысль посидеть на камнях возле живописной скалы, пока море нежно омывает берег, а в лицо дует свежий ветерок, так заманчива. Я достаю бутылку воды и оладью из сумки-холодильника. – Скоро увидимся.
Чуть позже я с легкой одышкой спускаюсь по ступенькам, вырезанным в скале, к знаменитой арке. Жду не дождусь, когда смогу упасть на пляже. Ноги дрожат, и вода, которую я выпила по пути, просится обратно. Но море относительно спокойно, бриз развевает мне волосы, ласкает щеки. Прохладный ветер освежает, и на долю секунды, прежде чем тошнота возвращается, я чувствую себя не так уж паршиво.
Сделав глубокий вдох, я ступаю на галечный пляж, оглядываю разноцветные камешки и замираю.
– Чудесно.
Еще один человек, перед которым я должна извиниться за свое идиотское поведение прошлой ночью. С другой стороны, теперь я хотя бы знаю, что он жив.
ДЖЕЙК31 августа 2008
Джейк слушает музыку, когда внезапно видит ее. Он стонет и выпрямляется. Он пришел сюда подумать. Что она здесь делает? Он еще не придумал достойное оправдание тому, что спрыгнул за борт. Он сам не понимает, зачем ему понадобилось так выпендриваться. Он перед ней разделся, в конце концов!
И не то чтобы он слишком много выпил. Всего лишь пинту, чтобы взять себя в руки. Он совсем завязал с алкоголем, пока был в море. В отличие от некоторых сослуживцев.
Служба на флоте, по идее, учит думать стратегически и принимать во внимание общую картину, а не действовать импульсивно. Если понадобится, он даже под огнем может принимать быстрые решения. Но она же не держала пистолет у его виска? Такая отговорка не сработает.
Он вытаскивает наушники, пока она устало идет к нему.
– Привет. Не возражаешь, если я сяду? – Она указывает на камни позади.
Джейку она кажется уставшей и бледной, но воздушная белая юбка и красный топ без рукавов ей к лицу. Она выглядит моложе в своих солнечных очках, с собранными в свободную косу серебристыми волосами на плече. Словно они впервые видят друг друга.
– Конечно садись, – отвечает он.
Она усаживается лицом к горизонту, кидая между ними бутылку воды и завернутую в пленку оладью.
– Спасибо.
Они какое-то время молчат, глядя на море и солнце, мерцающее на волнах. Несколько человек гуляют вдоль берега, но для семейных пикников еще рановато, так что здесь не слишком людно. Белая пена волн обрушивается на берег вдоль пологого изгиба бухты.
– Так красиво, – шепчет она.
– Да, – соглашается он, наклоняя голову, чтобы незаметно взглянуть на нее. – Это правда. Что ты тут делаешь?
Опустив глаза, она набирает в ладонь крошечные камешки и пересыпает их из руки в руку, наблюдая, как они, коричневые, бежевые и белые, перемешиваются, а потом рассыпаются. Наконец она их бросает и смотрит на него.
– Я здесь довольно часто бываю. Ехать далековато, а подниматься обратно на парковку вообще жесть, но виды и чувство умиротворенности просто невероятные. Иногда я прихожу сюда порисовать, если хочется посмотреть на что-то кроме нашего заднего двора.
– Круто. – Он медленно кивает, умалчивая, что это одно из его самых любимых мест на свете, потому что не хочет красть его у нее.
Ее взгляд скользит по его кроссовкам, джинсам и серой футболке. Она хмурится.
– Эта одежда со вчера?
– Нет! – Но потом он потирает щетину, чтобы убедиться, что не слишком зарос. Он не собирается ей рассказывать, что провел полночи на пляже, потому что не смог поселиться в хостеле у берега.
– Да, – настаивает Лейла. – Ты же не проплыл весь путь от катера до Дердл-Дор, правда?
– Не говори глупостей, Джонс. Я хорошо плаваю, но это было бы просто смехотворно.
– Я не говорю глупости! – огрызается она, потом морщится и кладет руку на лоб. – Извини, я чувствую себя ужасно и я не в лучшем настроении. И все же… было бы просто смехотворно, – передразнивает она его. – Ты иногда говоришь как директор школы. Как вообще это возможно, если ты родился на севере?
– Мы часто переезжали, – отвечает он. – Окей?
– О-кей, – она растягивает слово с американским акцентом, словно в каком-то подростковом сериале. – А что ты слушаешь? – кивает она на провода, обвитые вокруг шеи.
– «Оазис». Возвращаюсь к истокам британской поп-музыки. Постоянно слушал ее в море.
– Брит-поп – беспроигрышный вариант. – Она улыбается, затем вздрагивает и поднимает руку, чтобы помассировать висок. – А ты не слишком молод для них? В смысле, мы еще даже подростками не были, когда «Оазис», «Блер» и «Палп» были в моде. Я еще даже в школу не ходила.
– Я почти на два года старше тебя, – напоминает он ей, – отец их слушал.
– Как с ним дела?
Он чувствует, как уголки губ опускаются.
– Ничего хорошего, – говорит он коротко.
– А твоя мама? Она не думает о том, чтобы… уйти? – спрашивает она нерешительным тоном, наблюдая за выражением его лица.
Он никогда не рассказывал Лейле всего, но, судя по ее вопросам, она в курсе, и он чувствует, как лицо начинает гореть.
– Я видела, как он себя с тобой вел, – мягко добавляет она, – и след на лице твоей мамы однажды. Иногда я слышу громкие голоса; и она почти не выходит из дома. Не нужно быть гением, чтобы понять, что происходит.
Румянец на его лице становится ярче. Он не должен стыдиться, но все равно ему стыдно.
Он изучает лицо Лейлы. На нем лишь сочувствие; темно-серые глаза светятся теплотой. Вздохнув, он решает ей довериться.
– Она не уйдет – слишком боится, что он ее выследит, а в полицию мне звонить не позволяет. Мы не так решаем проблемы в нашей семье. – Он вздыхает. – Мы попытались однажды, в прошлом году. Я прислал ей свою премию, там было много. Хватило бы, чтобы начать новую жизнь, снять жилье, пока она будет искать новую работу или запишется на курсы. Но он забрал все, – он качает головой, – до последнего пенни. Я снова начал копить, но это надолго. Я плачу ипотеку, так что обычно немного остается.
– Ты платишь за их дом?
Джейк горько смеется.
– Как только я начал служить на флоте и он сообразил, что я зарабатываю достаточно, то сказал, что мне придется платить, если я не хочу, чтобы с ней что-то случилось.
Она ахает:
– Ах, Джейк. Мне так жаль. Это ужасно. Что за полный… В самом деле, даже слов нет его описать.
– Да, – говорит он мрачно, – правда нет. Так что лучшее, что я могу делать, – это навещать ее, когда возможно, и продолжать думать, как ее освободить. Это сложно.
– Я тебя почти не вижу в увольнительных.
– Потому что я большую часть времени сижу дома. Он нечасто куда-то уходит, только пьет.
– Ох, Джейк, – повторяет она и, вытянув лицо, спрашивает: – Ты когда-нибудь давал ему отпор?
– Нет.
– Как так? – Она еще больше поворачивается к нему, хмурясь. – Ты же, я думаю, натренирован и все такое…
– Потому что, Джонс, – огрызается он, как будто ее вопросы загоняют его в угол, – я боюсь, что если начну, то не смогу остановиться и убью его.
Воцаряется тишина, он сглатывает, широко открыв глаза. Потом закрывает их, не в силах поверить, что произнес это вслух. Что позволил ей увидеть его таким, какой он на самом деле есть. Испорченным, злым.
– Извини, – произносят они одновременно, и он открывает глаза.
– Прости, я тебя не осуждаю. – Она подвигается ближе, наклоняя к нему лицо. – Я понимаю и не виню тебя за эти чувства. Многие бы чувствовали себя так же.
– И тебе не противно? Я думал, ты будешь в моральном ужасе, Джонс. Особенно после того, как ты на пляже обвинила меня в том, что я веду себя как он.