Изо рта вылетают все нецензурные слова, которые я только знаю. Сейчас совсем неподходящее время, это абсолютно невозможно. Я не готова завести ребенка, и Рики тоже. Мы встречаемся всего несколько месяцев – мы никак не можем стать родителями.
И ведь ничто не предвещало этого. Я сделала тест только потому, что меня постоянно тошнило, а вес прибавлялся, поэтому хотела вычеркнуть беременность как возможную причину, прежде чем омрачать кабинет терапевта своими предположениями о чем-то зловещем. Но это оказался ребенок. Потрясающе.
Нет, нет, нет. В холодном поту я завернула тест в туалетную бумагу, положила его обратно в коробку и кинула в аптечный пакет. Выбежав из дома, я запихнула его глубоко в мусорный бак, под черные пакеты с вонючей едой. Если этого не видно, значит, этого нет. Я выбросила мусор на день раньше, просто чтобы быть уверенной, что муниципальная служба Брайтона-и-Хоув его заберет.
Хотя быстрые подсчеты сказали мне, что я беременна, возможно, уже пару месяцев, я решила занять себя учебой и рисовать все свободное время. Я придумывала оправдания, чтобы не видеться с Рики. Как я должна была ему рассказать и смотреть, как он справится с этим, если сама с этим справиться не могу? Мне удавалось оттягивать это целых две недели, игнорируя приступы тошноты, боль в груди и возросшую чувствительность к запахам. Забавно, на что мы способны, когда в отчаянии.
И вот я здесь, на своем месте. Получаю, что заслужила. Пустой взгляд устремляется за горизонт, мимо изящной арки Дердл-Дор.
Потянувшись к карману, я достаю старинный айпод, который никак не могу выбросить, и выбираю плейлист, который Эл составила для меня много лет назад. Она время от времени пополняет его, в основном когда меня бросают. Ей и правда круто удается находить песни для расставаний. Я горько смеюсь, осознавая, что их тут довольно много. Распутав наушники, надеваю их, надеясь, что музыка будет достаточно громкой, чтобы перекрыть этот виноватый голос, который вот-вот захватит мою голову. Как только начинается песня You Could Be Happy[11] группы Snow Patrol, я понимаю, что совершила ошибку.
Слезы наполняют глаза, когда все частички боли и утраты, которые я настойчиво гнала прочь, возвращаются в сознание, и меня душат беззвучные рыдания. Слезы текут по лицу – нежеланные, непрошеные. Мне больно физически – господи, кажется, я не могу дышать, – и я хочу свернуться калачиком и исчезнуть. Думаю, именно такую боль в груди испытывают люди при сердечном приступе. Я подтягиваю колени к подбородку, обхватываю их руками и обнимаю себя, потому что больше некому – здесь никого нет. Нажав кнопку повтора, я слушаю песню снова и снова, позволяя музыке и словам выпустить мое горе.
На четвертом повторе на мое плечо в тонкой джинсовой куртке ложится рука. Я подпрыгиваю. Выдернув наушники, поднимаю взгляд и в тот же момент понимаю, что уже темнеет.
– Джейк? Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, неловко ощупывая руками распухшее лицо.
Присаживаясь рядом, он набрасывает мне на плечи клетчатый плед.
– Я знаю, – просто говорит он, глядя на море, которое погружается в сумерки. – А твой папа волновался, потому что не мог до тебя дозвониться. И волновался, что ты убежишь, как твоя мама. Извини, если это звучит бестактно. Это его слова, не мои. – Потом он добавляет тихо: – Я подумал, тебе не помешает компания.
– Я совсем не такая, как она, – отвечаю я напряженным голосом, кутаясь в плед. – Может, я раньше и пропадала время от времени на пару часов, когда была подростком, но только тогда, когда хотелось побыть одной или порисовать. – В тот же миг, как я произношу эти слова, мне становится стыдно. Я не говорю всей правды. Я вспоминаю ту ночь, на память о которой ношу свой шрам, жар, темноту и дым, наполнившие комнату. – Папе не о чем волноваться. И что ты знаешь?
– Что ты беременна, – отвечает он. – А еще – что ты не уверена, что с этим делать, но, возможно, ребенка не оставишь. Отец с тобой грубо обошелся, и ему жаль. – Он делает паузу и задумчиво смотрит на меня. – Ему искренне жаль, Джонс.
Открыв рот, я на какое-то время лишаюсь речи. Папа рассказал ему? Но это личное. Потом я понимаю: учитывая, что папа – один из самых скрытных людей, которых я знаю, он наверняка вне себя от беспокойства, раз уж решился поделиться с Джейком. Я специально оставила телефон в машине, чтобы мне никто не звонил. Я не хочу никого видеть. Мне просто нужна была тишина. Теперь я чувствую себя виноватой, но очень скоро это чувство заглушает цунами эмоций, с которыми я сражаюсь. То, что Джейк сидит рядом и терпеливо ждет, не дает мне сосредоточиться.
– Я была беременна, – тихо говорю я, и мой голос ломается. – Но теперь уже нет.
Его глаза округляются – один зеленый, другой коричневый, – и я вижу в них сочувствие, которого не заслуживаю.
– Что случилось?
– Сегодня утром пошла кровь после ссоры с папой, – я говорю отрывисто, дежурно перечисляя факты, чтобы вынести это. Такими вещами я никогда не стала бы делиться с парнем, но по какой-то причине мне комфортно рассказывать это Джейку. – Она шла все сильнее, стало хуже. Потом у меня начались судороги, и я пошла в больницу. Провела полдня там. Это одна из причин, почему я не отвечала на телефон. А потом в больнице мне сказали, что у меня был выкидыш… – я запинаюсь. – Мне ни с кем не хотелось разговаривать.
– Господи, Джонс. Ты прошла через это в одиночку?
– Не надо. Не надо жалеть меня, сочувствовать. Я н-не могу, – я плачу. – Я не хотела этого ребенка. Или, может быть, не думала, что хочу. Не будем об этом говорить, ладно?
Он легко кивает, переводя взгляд на арку перед нами. Солнце садится и светит через нее как через замочную скважину.
Прежде чем я успеваю это осознать – и, возможно, потому, что он не смотрит на меня, – я выпаливаю:
– Ты, должно быть, думаешь, что я ужасный человек, потому что не хотела ребенка, – у меня перехватывает дыхание, но я продолжаю, – или, по крайней мере, не уверена, что хотела. А теперь его нет, у него даже шанса не было, потому что я не справилась. Я не смогла сделать единственную вещь, для которой созданы женщины. Я не уберегла его, – я всхлипываю, – может, потому что не хотела. – Его рука находит мою, но он ничего не отвечает, и я продолжаю говорить. Говорить, потому что не могу остановиться. – Это нечестно. Я… Я не знала, я не хотела ему навредить; я не знала, чего хочу. – Меня душат соленые слезы, заливаясь в рот. – А теперь его нет, и я чувствую пустоту. Живот болит, и меня по-прежнему тошнит, и я просто хочу, чтобы все прошло. Хочу, чтобы это осталось позади, но не могу думать ни о чем другом! Все в жутком хаосе, а в последний раз, когда я тебя видела, я отвратительно себя вела; а теперь ты сидишь здесь, такой добрый. И я этого не заслуживаю. Я не могу больше!
Набрав пригоршню камней, я швыряю их, чуть не попадая в чайку, наблюдающую за нами с коряги. Это зрелище доводит меня до истерики, и я разражаюсь слезами. Джейк кладет руку мне на спину, позволяя поплакать. После нескольких минут мой плач утихает, шум волн успокаивает меня.
Худшее позади, самое сильное чувство сейчас – облегчение, за которым тут же следует усталость. Я прячу лицо в плед и шепчу приглушенные слова благодарности. Когда я поднимаю голову, Джейк обеспокоенно смотрит на меня.
Он подталкивает меня плечом.
– Твой папа сказал, что у тебя были отношения с другим студентом, что у тебя есть парень, – мягко говорит он. – А он чего хотел?
– Ну, когда я наконец рассказала ему, оказалось, что ему не нужны ни ребенок, ни я, – говорю я мрачно. – Думаю, на него больше нельзя рассчитывать.
– Да, это непросто. Сложная ситуация. – Не обращая внимания на мое заплаканное лицо, он смотрит мне в глаза. – Я уверен, он не имел в виду…
От его слов у меня сжимается сердце. Он что, на стороне Рики?
– Так теперь ты его защищаешь? Не было там двойного смысла. Он действительно имел это в виду. Ясно сказал. – Ярость пронизывает меня, подстегивает, заставляя нанести удар. Ее слишком много. Она добавляется к той злости, что я уже чувствую. Доктор сказал, что гормонам беременности понадобится несколько недель, чтобы выйти из организма, так что мое настроение будет какое-то время резко меняться. Ужасная ирония. Симптомы все равно остаются, даже после того как их причины больше нет. – Почему вы, мужчины, постоянно друг за друга заступаетесь? Рики велел мне перестать реветь и со всем разобраться, а папа на меня даже смотреть не может. – Поднявшись, я швыряю ему плед и ухожу. Все, чего я хочу, – это уйти.
Джейк встает, подходит ко мне: широкие плечи выделяются на фоне заката.
– Мне нужны мои подруги, не ты. Кто-то, кто не будет оправдывать парня, которого даже не знает. – Мне больно, и я ужасно хочу его оттолкнуть. Не нужно ему быть возле меня сейчас – ничего хорошего из этого не выйдет. – В конце концов, мы же не друзья, разве нет? Потому что ты опять бросил меня, не попрощавшись, и опять даже не написал. Ты не можешь больше появляться и исчезать, Джейк, и ожидать, что мы продолжим с того места, где остановились. Я никогда не знаю, какие у нас отношения.
Он вздрагивает.
– Это несправедливо. Это моя работа!
– Я понимаю, – говорю я, обхватывая себя руками, – но что насчет общения? Ты нашел способ делать это с дедушкой, отправляя ему письма. Что насчет открыток, которые ты раньше присылал? Ты просто прекратил это делать!
– Извини. – Он смотрит на меня. – Но как я мог знать, что ты хотела их получать? В последний раз ты вполне ясно дала понять, что я тебя взбесил и перешел какую-то грань. Если бы я знал, что твои чувства другие, ну… Ты говоришь, что не знаешь, какие у нас отношения, – пока он говорит, я молчу, – но ты должна знать, что я твой друг. У нас было несколько ссор за эти годы, но мы давно общаемся. К тому же ты мне нравишься, Джонс. Ты должна это знать.