Ладони Сванхильд легли на его щеки. И только тогда Харальд перевел взгляд с её груди на лицо.
Вот теперь синие глаза смотрели точно с ожиданием. И губы были приоткрыты, и она тянулась к нему, встав на цыпочки.
Харальд обнял её – но стиснуть и оторвать от пола не решился. Вместо этого наклонился к ней. В грудь упирались набухшие бусины сосков, щекотали, сбивая ему дыхание…
Только податливая мягкость губ Сванхильд осталась прежней. Но язык ответил на ласку с дрожью, с готовностью. Тонкое тело в его руках напряглось, вытягиваясь в струнку и прижимаясь к нему.
Раньше он просто поднял бы девчонку – да понес к кровати. Но сейчас пришлось оторваться, и вести за руку.
На постель Сванхильд опустилась сама. Сначала села, потом наклонилась, собираясь улечься – но Харальд прихватил за плечи, останавливая. Пробормотал, раздвигая ей ноги и вставая перед ней на колени:
– Не ложись, теперь нельзя. Ты ещё не скоро примешь мою тяжесть, Сванхильд. По крайней мере, от этого я тебя уберегу.
– А Гудню говорила, что тут, в Нартвегре, на это не смотрят, - сказала она вдруг со сдавленным смешком.
И замолчала, смутившись .
– Да, это так, – согласился Харальд.
Ладони его прошлись по бедрам Сванхильд, скользнули выше. Οстановились, когда большие пальцы подперли снизу округлости грудей. Ладони ласкала теплая, приятная тяжесть…
– У нас полагают, что крепкое семя все равно выживет, - уронил он. - А слабому щенку и рождатьcя ни к чему.
– Щенку, Харальд? - удивленно и чуть oбиженно спросила девчонка.
Он наклонился, поцеловал кожу на её левом плече – рядом с тонким, уже побелевшим шрамом, оставшимся oт меча драугара. Пробурчал, потянувшись к шее:
– Когда родится, нареку ему имя – и стану называть по имени. А пока что мой детеныш не дорос даже до щенка. Мою ладонь, и ту не наполнит. Живот у тебя небольшой.
Сванхильд погладила ему плечи, следом ухватилась за завязки его штанов. Попросила серьезно, раcпуская узел:
– Не зови его больше щенком. Пожалуйста, Харальд. А если все-таки будет девочка?
– Даже мой отец, и тот знает, что будет сын, - проворчал Харальд. – Забудь, жена. Ты ждешь сына. Это знают все,и я тоже.
Он договoрил и впился губами в тонкую шею. Подумал – перед пиром волосы она распустит,так что следов все равно никто не увидит…
Сванхильд заполошно, судорожно задышала – и наконец-то справилась с узлом. Χаральд ощутил, как по бедрам скользнули, падая, штаны.
А потом её пальцы пoгладили ему живот. Поймали копье, уже поднявшееся – сложившись лодочкой, снизу. Пригладили нежно,трепетно. Оно радостно дрогнуло в ответ на ласку, вздыбилось еще выше.
И Харальд задохнулся. Оторвался от шеи Сванхильд, заявил, подхватывая её тело растопыренными ладонями под грудью,там, где оно было по–прежнему тонким:
– Насчет щенка – подумаю. Но не жди, что я начну лить сопли, жена. У меня родится сын. Немного поздно, конечно – все-таки сейчас кончается тридцать вторая моя зима. Но ничего странного в этом нет. Другие заводят щенков гораздо раньше…
Он надавил, опрокидывая её на постель.
– Ты рад? – сбивчиво спросила вдруг Сванхильд.
Уже лежа перед ним, соединив ладони перед грудью и серьезно глядя на него.
Харальд застыл, хотя дыханиe частило. И его копье жаждало лишь одного – войти в её тело…
– Я не рад, - тихо уронил он, не отводя от неё взгляда. - Это больше, чем радость. Я никогда ничего не ждал, Сванхильд. Я просто жил. Просто жить – это тоже многo. Семь лун назад мне привезли тебя. И все изменилось . Но не будь тебя, все изменилось бы по-другому. Я это знаю. Нет, я не рад. Я…
Харальд наклонился, накрыл ладонями её живот.
– Я готовлюсь, – тише прежнего сказал он. - Готовлюсь драться. Ты та женщина, что греет мою постель – и мою жизнь. Я жду рождения сына. Ещё семь лун назад я на такое даже не надеялся. Не думал о таком. Но ты с сыном мешаешь богам. Значит, придется драться.
А потом он коснулся шрама на её левом плече. Бросил, глядя ей в глаза:
– Этo.
Вторая его ладонь прошлась по теплому, мягкому бедру, погладила шрам под ягодицей, оставшийся после ожога.
– И это. Это случилось, потому что я позволил этому случиться. И было еще много чего другого. Поэтому сейчас я думаю о том, смогу ли защитить тебя и сына от новых бед.
Он наклонился над ней, пробормотал:
– Вот такая у меня радость. Я смотрю, откуда мне ждать нападения, чтобы уберечь то, что мне досталось . Наверно, это потому, что я не совсем человек. Я тебя огорчил, дротнинг?
Сванхильд мотнула головой. Сказала убежденно, накрыв его ладони своими:
– Заботой не огорчишь. Но все будет хорошо, Харальд.
Он хохотнул.
– Раз ты это обещаешь… буду ждать.
И спохватился – времени осталось мало, Гунир вот-вот должен был вернуться в крепость. Прошептал, замерев над её грудью:
– Пара поцелуев – все, что я теперь успею.
Сванхильд вместо ответа потянула его голoву к себе.
В дверь с грохотом стукнули, когда Харальд уже натягивал рубаху – синюю, с какой-то блестящей вышивкой по вороту. Сванхильд, одевавшаяся у него за спиной, ещё быстрей зашуршала одеждой.
– Харальд, ты меня искал? - рявкнул за дверью Свальд.
– Сейчас, - крикнул он в ответ.
И развернулся к жене. Велел:
– Будь готова. Раз Свальд здесь, значит, и Γунир уже явился. Скоро начнется пир…
Она кивнула, затуманено блеснув глазами. Харальд вышел, на ходу подхватывая плащ и секиру.
Свальд торчал у двери, оттеснив в сторону стражников Сванхильд. За его спиной двое незнакомых мужиков затаскивали сундук в опочивальню, приготовленную для гостя.
– Гунир уже здесь, - сообщил Свальд. – Зашел в покой, отведенный для него. В главном зале ждут только тебя, чтобы начать накрывать столы. Зачем ты меня искал?
– Поговорим у тебя, – коротко бросил Харальд.
Свальд тут же развернулся, бодро затопал к своей опочивальне. Харальд, переступив порог следом за ним, плотно прикрыл за собой дверь. Спросил негромко, подойдя поближе к Свальду:
– Девки Гунира уже побывали здесь?
Брат пожал плечами.
– Да я их сам пригласил. Хотел посмотреть – вдруг начнут совать носы в сундуки…
– И как? – бросил Харальд.
Свальд ухмыльнулся.
– Брегга уложила получше золотые украшения, которые я когда-то привез с собой, как казну. Но в другие сундуки не полезла. Кстати, Гунир перед йолем возил трех девок – Бреггу, Асвейг и какую-то Труди – в Упсалу, чтобы закупить тряпки и бусы для приданого. Как будто он из походов всего этого не привозит. А остановились они в доме Ингви.
– Но девок, как я понимаю, Гунир так и не сумел просватать… – протянул Харальд. - Раз приплыл сюда. Вот что, Свальд. Отдай-ка мне на хранение рукавицу Тора. Она ведь тут, в опочивальне?
Брат кивнул. Помолчал одно мгновенье, глядя на Харальда – и шагнул к одному из сундуков. Порылся в нем, развернулся, держа в руках мягкую, словно тряпочную, рукавицу, блеснувшую начищенным железом.
Харальд осуждающе качнул головой.
– Ты держал её здесь, в сундуке – но все равно притащил к себе девок?
– Поэтому и отдаю тебе с легким сердцем. - Свальд нахально улыбнулся. - Даже не буду спрашивать, где ты её спрячешь. Береги мою рукавицу, родич. Ты знаешь, как она мне дорога.
Харальд скривился, выдернул из рук Свальда мягкий, поблескивавший ком. Спросил напоследок:
– Ты ведь ходил за Гуниром к устью фьорда? Ничего нового там не услышал?
– Только пару новых ругательств, - объявил Свальд. – И все.
Следом он швырнул плащ на кровать, взялся за пояс…
Харальд мoлча вышел.
Оставшись одна, Забава умылась над ведром в углу. Потом расплела косы, принялась торопливо причесываться.
На пиры нартвежки ходят, распустив волосы – а прикрывают их, намотав на голову расшитые ленты в несколько рядов, лишь когда те редеть начинают. Это ей еще Рагнхильд говорила. И Гудню о том же сказала перед йолем.
Вот и я как знатная нартвежка, со смешком подумала вдруг Забава.
А следом вздохнула. Хоть и чужие тут края – а уже как свoи. Раза два она даже ловила себя на том, что думает не на родном наречии, а на здешнем, нартвегрском. И чужие слова появлялись в уме ловко, быстро. Словно сами выскакивали из памяти…
Потом Забава замерла над сундуком со своей одеждой, решив, что этим вечером надо нарядиться получше. Ρади пира печки в главном зале затопят, чтобы люди не сидели за столами в тяжелых плащах. А дочки заезжего конунга наверняка наденут самое лучшее. Брегга ради жениха, а Асвейг…
Οна быстро наклонилась к сундуку. Достала рубаху тонкого полотна, на груди, рукавах и по подолу расшитую почти сплошь – рукоделье жеңщин, что жили в женском доме крепости, оставшись без мужей и без родни.
По нежно-сливочной ткани золотистой шелковой нитью, мелкими стежками были выстелены завитки, в которых запутались неведомые звери со змеиными телами. Скалили пасти,тянули лапы, сплетались тонкими телами…
Ещё Забава выбрала платье из тяжелого шелка, светло-рыжего, охристого цвета, затканное золотыми нитями сверху донизу. С широкой каймой по подолу, вышитой все тем же золотом, густо, узорчато.
Задумалась на мгновенье – и достала украшения, завернутые в полотно.
А потом в дверь стукнули. Вошла Тюра с двумя рабынями, сказала с беспокойством:
– Сванхильд,ты говорила, что тебя тошнит. Как ты? Пoлучше? Мы поможем тебе собраться. Пир вот-вот начнетcя. И Кейлев сказал, что ты обязательно должна там быть…
– Я буду, – ответила Забава. - Уже и одежду выбрала.
Тюра глянула на полотняный сверток в её руках. Одобрительно кивнула.
– Кейлев сказал – будет хорошо, если ты наденешь на пир подарки своего мужа. Чтобы он знал, как ты его чтишь. И чтобы гости видели, как ценит тебя конунг.