— Они же сумасшедшие… — со всей ясностью поняла наконец Леся.
— Да. — Демьян больно сжал ее локоть, дохнул звериной пастью в лицо. — Это тебе не в спасительницу поиграть. Мы их ведем в сумасшедший дом. Там им самое место. Уяснила?
Леся кивнула.
— Нечего с ними разговоры вести. Нечего ими меня страшить. Видела кинжал у той, что сейчас пену пускает?
Еще один кивок.
— Сегодня ты ими грозишься. А завтра поутру отыщем тебя с этим кинжалом в брюхе. Или меня. Или брата моего. А может, они друг друга порешат. А может, и доведем их. Может, обойдется. — Демьян притянул ее к себе и зашептал горячо: —Хочешь, чтобы обошлось? Слушаться меня будешь. Я их выведу. И тебя выведу. Мне ваша кровь ни к чему. Поняла?
Леся тяжело сглотнула, дернулась, освобождаясь. Ничего не ответила. Глянула в последний раз — Тата утирала пену, натекшую ей на руки, кабаниха притихла, скорчилась на земле, мелко подрагивая.
— Чего расселся? — окликнул брата Демьян. — Идти надо, вечереет быстро.
Лежка спрыгнул со ствола, посторонился, уступая волку дорогу. Леся подождала, пока тот отойдет подальше, догнала Лежку и сходу приноровилась к его шагу.
— Долго нам еще? До дома? — спросила она, опасливо поглядывая на безумиц, что тащились за ними след в след.
— Завтра к вечеру придем, — пообещал Лежка. — Чего это тебе Демьян шептал? — Он помялся. — Стращал небось?
— Стращал, — согласилась Леся. — Только он прав. На этот раз. Безумные они. — Кивнула в сторону, где Вельга тянула на ходу заунывную мелодию без слов. — Увести их скорее. Сдать тем, кто поможет.
— Думаешь, там их спасают, что ли? — Лежка покачал головой. — Слышал я, что там с ними делают. Колют, ремнями привязывают. Таблетками пичкают, чтобы не видели ничего, не слышали… — Тяжело сглотнул. — Ни воли там, ни свободы.
Леся почувствовала, как морозит ее от этих слов, обхватила себя за плечи — шаль грела, не из дырок одних да трухлявой шерсти была связана. Рукотворное тепло прогоняло зябкий ужас далекого дома.
— Сам-то откуда знаешь?
Лежка дрогнул уголками губ.
— Батюшка рассказывал. Про сетку на заборе, про бетонные стены, про кашу на воде, а еще про то, как там лечат… Не лечат даже, убивают медленно. Разума лишают. Вот куда мы их ведем, — закончил он и отвернулся. — Ничего их там не ждет.
— А здесь? — спросила Леся, сама удивляясь, отчего ей так горько.
— А здесь они под кустиком сдохнут или в ямку упадут. — Мимо пронеслась Поляша, зыркнула насмешливо. — Или зверь какой разорвет. Мало ли волков ходит, — щелкнула она пальцами. — Наш-то где?
— Пошел место под ночлег искать, — нехотя ответил Лежка.
— Вот и умничка. — Мертвая ощерилась. — Не дай лес, лапы промочит, простудится еще Хозяин наш!..
Захохотала и побежала по тропинке, перескакивая с сухого на мокрое.
— Все мы тут безумицы, — задумчиво проговорила Леся, глядя, как развевается на ветру темный от грязи и крови саван Поляши. — И лес вместе с нами.
Лежка обернулся к ней, посмотрел с изумлением, даже рот приоткрыл.
— Сама-то слышишь, как говоришь? — спросил он. Улыбка поползла по серому от усталости лицу. — Мы, наш… Остаться решила?
Леся только поморщилась. Не успела ответить, как в лесу, далеко, за болотиной и сырым бором, вскрикнула вдруг и пронзительно запела птица. Трель ее, чуть слышная, но отчетливая, все тянулась и тянулась, даже Вельга оборвала мычание, вытерла губы и задрала голову, чтобы лучше расслышать песню. Леся показалось, что вокруг тонкой шеи безумицы обернулась тень, густая и злобная. Леся сморгнула, чтобы прогнать морок. Тот растворился нехотя, медленно, словно насмехаясь. А невидимая птица все пела и пела.
— Это кто? — спросила Леся, когда свист смешался с шепотом листьев и стих.
— Иволга, — с улыбкой ответил Лежка. — Вся желтая, а крылья черные. Клюв еще красный. Красиво поет, только пугливая очень, близко не подойти.
— Она далеко была, только пела громко. — Леся подхватила сползшую с плеч шаль.
— Далеко, — согласился Лежка, помогая ей забраться на сухую кочку. — Болото в бор пришло. Нечего иволге здесь делать.
— Вот и мне нечего, — проговорила Леся. Внутри у нее сжалось и пронзительно заныло, а что — она и сама не разобрала.
…К ночлегу они вышли в густых сумерках. Лес погрузился в темную воду — стволы потемнели, листва обернулась зыбкой пеленой, подвластной движению холодного ветра. Под ногами тревожно всхлипывала влажная земля, кочки норовили выскользнуть, стоило только ступить на них, неловко размахивая руками, чтобы не повалиться лицом в топкую жижу. Леся то и дело отставала от остальных. Непривыкшие к долгой дороге по лесу ноги сводило судорогой.
— Зато мошкары нет, — подбодрил ее Лежка, но и он, осунувшийся и бледный, шел вперед на одном только упрямстве.
— Даже мушки эти проклятые устали, — недовольно пробормотала Леся. Ругаться сил не было, усталость притупила все мысли и тревоги, голод заслонил сомнения, осталась лишь необходимость перебирать ногами да выхватывать среди темных стволов волчий образ, ведущий их к ночлегу.
— Поляна там, — сказал Демьян, вернувшись. — Сухая, утоптанная, я на ней ночевал уже, давно правда.
— Незатопленная? — недоверчиво переспросила Поляша.
Укусы мошек и гнилой смрад болотины ее не мучали, но пережидать ночь рядом с топью она отказалась напрочь, только фыркнула в ответ на слабые уверения Лежки, мол, рассвет придет быстро, можно и здесь прилечь, не зазовки же бояться, бор старый защитит. В силу леса верить не приходилось. Леся чуяла, как медленно гниет он, отдавший корни мертвой воде. Как уснуть там, где и вековые сосны не сумели защититься?
— Туда болотине ходу нет, — уверенно ответил Демьян. — Чего стоим? Идти надо.
— И чья там земля чудная? — не унималась Поля. — Лесная будет?
— Лося, — коротко бросил Демьян.
Поляша только головой покачала, но пошла. А за ней и остальные. Что за лось такой, никто не спросил. Леся помнила тяжелый взгляд могучего зверя, виданного ею на картинках в безымянных учебниках. Ветвистые рога, мощное тело и раздвоенные копыта. Рад ли будет лесной зверь лесным людям?
— Лося я никогда не видел, — шепнул ей Лежка, выстукивая перед собой путь. — Медведя видел, волков видел, олениху с дитятками. А лося, нет.
— Так он зверь? — спросила Леся, ежась от тревожной темноты кругом. — Или ряженый?
— Кто ж в лося обрядится? — Лежка глянул на нее с удивлением. — Зверь. Самый старый в лесу. Еще Батюшка к нему на поклон ходил.
— Тот, наверное, сдох давно, — не думая, ляпнула Леся, перешагивая рытвину, полную воды.
Сосна, нависшая над болотиной, взвизгнула и с шумом повалилась, расплескивая по сторонам жирные капли. Тонко вскрикнула Вельга, вцепилась в товарок. Поляша рванула в сторону, скрылась в колючих кустах боярышника, заозирался Лежка, заголосили в кронах вечерние птицы. Леся зажмурилась, пережидая, пока тоскливый гул упавшего дерева не стихнет в топкой глубине.
— Совсем не в себе, девка? — Сильная рука схватила ее за плечо.
Это Демьян в один прыжок оказался рядом, зарычал, ощупывая звериным взглядом притихшую болотину.
— Я же просто… — пролепетала Леся, тяжело сглатывая. — Сказала.
— Здесь ничего просто не бывает, — оборвал ее Демьян. — Про лося не смей даже думать громко. Поняла?
— Да кто он? — не удержалась Леся.
— Лес, — ответил зверь и разжал хватку. — Сам лес.
Леся отвела глаза. Смотреть, как покрывается лихорадочными пятнами лицо Демьяна — нечеловечье, поросшее бородой, темное и злое, — было так жутко, что хотелось кричать. Только звуки застревали в горле. Даже безумицы перестали скулить. До ночлега они шли опасливо. В ночной болоте то и дело что-то всхлипывало, аукало и стонало. Мерцающие огоньки поднимались из топи, вились над тропинкой, сбивали с толку. Леся не следила за их дурманным танцем — боялась, что он заманит ее в сторону, туда, где тропинка обрывалась голодной жижей, прогнившим мхом и топкой землей.
— Морды нацепите, — прошипела безумицам Поляша. — Зайдете в болотину — доставать не станем.
Вельга послушно полезла в мешок. Смятая оленья маска глядела перед собой пустыми глазницами. Правый рог обломился под корень, от левого остался один острый пенек. Вельга натянула морду и стала еще безумнее. Страх, что внушала она в овраге, исчез. Леся исподволь покосилась на ее товарок. Ряженые сбились в кучу, прятали глаза, оттягивали от лиц маски. Жалкие и беспомощные, они растеряли всю мощь, дарованную им Бобуром. Леся отвернулась. Жалость поднялась в ней душной волной и откатилась, уступив место раздражению. Глупые бабы, зачем пришли в лес, если был у них выбор, если могли остаться в тепле и покое, пусть и запертые, пусть и больные. Что им лес? Что им болото? Глупые-глупые бабы.
— Вот так, хорошие девочки, — похвалила их Поляша. Сумрак скрывал ее лицо, но голос насмешничал, Леся почуяла это остро и с трудом сдержала улыбку.
— Все равно голова кружится, — чуть слышно жаловались безумицы, оскальзываясь на кочках. — И душно, мочи нет.
Морды душили их, мешали говорить, заслоняли глаза, но снять их без разрешения они не посмели. Так и шли к лосиной поляне под беззвучные смешки Поляши.
— Ты и для мертвой злая, как гадюка, — проворчал Демьян, выходя на сухую землю. — Снимайте морды, глупые, совсем задохнетесь.
Леся их не слушала. Стоило ей выйти из топи, ощутить под собой твердость поляны, утоптанной мощными копытами, как усталость опрокинулась на нее, будто ушат холодной воды. Тяжесть разлилась по телу, неподъемной стала дырявая шаль, невыносимыми — разношенные ботинки.
— Ты приляг, — предложил ей Лежка, расстилая у вспученных корней старого дуба стеганое покрывало. — Я разбужу, как воду вскипятим.
— А девка за водой сходить не хочет? — ядовито спросил Демьян, усаживаясь на корявый пенек поваленной сосны. — Все умаялись, чего бы ей товарищам не угодить?
— Не пойду я, — буркнула Леся, оседая на покрывало. — Мне воды не надо. Хочешь, сам иди.