— А что? Нравится тебе?.. Это «губернская песенка», русская! И-и-и… Сколько там на Юге чудес! Церквей сколько, домов из камня, людей… Ох-сиэ! Ходил я туда… Ты, девка, не думай, что я всегда был такой безногий… Нет, и я был проворен, и меня женщины любили…
— Там тоже якуты живут? — спросила Бытерхай.
— Зачем якуты? — удивился Джанга. — Там русские живут. Нуча!
— А какой он, нуча?
— Нуча — господин. Он белый, сильный, красивый, с густыми волосами вот здесь… Борода называется.
— Красивее якута? — возбужденно спросила Бытерхай.
— Не-е, якуты красивее всех, — уверенно сказал Джанга, и Бытерхай успокоилась.
На озере кое-где еще попадались льдины. Джанга с большим шумом плавал по ометанному месту, загоняя рыбу в сети. Бытерхай, свесив голову, смотрела в воду.
Потом Джанга вытаскивал сеть, и дно лодки гудело под ударами рыбьих хвостов. Бытерхай опасливо поджимала ноги от широко раскрытых щучьих пастей.
— Смотри, Бытерхай! Эта рыба — как мы… От этой рыбы болезнь наша, — сказал Джанга, протягивая к девочке рыбу со странно распухшей головой. — Такую рыбу человек съест и даже не знает, что врага съел. У них вначале, как и у людей, не заметно: только маленькие пятна под чешуей… Зарыть ее надо в землю живьем.
— Мне жаль ее, она как мы… — прошептала девочка.
— И из-под земли черви яд разнесут… Сжечь бы ее надо, да огонь не любит скверноты, сердится, мстит, — рассуждал Джанга.
Возле юрты их окружили и стали осматривать рыбу.
— Пожалуй, хороший будет год, — заметил Грегорей.
— Еще бы речку перегородить, Грегорей! Запаслись бы мы рыбой на всю зиму, — возбужденно сказал Джанга.
— Кости болят у меня. Вода холодная, — уклончиво ответил тот.
— Там городьба уже раньше стояла, — убеждал Джанга. — Не надо глубоко входить!
— Еще свалюсь вниз… Я плавать не умею.
— У меня ноги хуже твоих, а я не боюсь! — обиделся Джанга. — Коли так судить, надо сидеть и заживо гнить!
— Я с Джангой пойду, — робко сказала Анка.
— Иди-иди! Там кусты густые! — засмеялась Мергень.
— А может, ты пойдешь?! Ты ведь крепкая, удалая, — льстиво сказал Джанга.
— Посмотрим, — мрачно сказала она и пошла в юрту.
— Вот как сделаем, — решительно сказала Мергень за завтраком. — Пусть Джанга с Анкой отправляются речку городить, а мы с Грегореем нарежем тальнику и станем плести морды.
— Не-е, я тоже пойду, — вдруг сказал Грегорей. — Колья вам таскать стану. Лишь бы мог я на мостике удержаться, — говорил он, стараясь не глядеть на Мергень.
Та больше ничего не сказала. Она зло сверкнула на Грегорея глазами, бросила ложку и ушла в свой угол.
— Здесь перегородим, — сказал Джанга. — Здесь место самое узкое и неглубокое. К тому же городьба была.
Бытерхай разводила огонь.
И закипела работа. Грегорей таскал бревна, а Анка с Джангой вколачивали их в дно быстрой реки.
— А что? Побоялся! — шепнул Анке Джанга, кивая на Грегорея. — Он знает, что я лют до баб, лютее татарина… Право!
— Рассказывай! — весело смеялась Анка.
Усталые, довольные, они вошли в юрту. Огонь едва тлел.
— Не сварила ужина, проклятая баба, — в сердцах сказал Джанга.
Проснулась Кутуяхсыт.
— С голоду я уснула, — объяснила она. — А Мергень все унесла. Взяла лучший котел, топор, нож, вещи собрала в узел — и пошла. Спрашиваю ее: куда? Молчит, точно не человек… Лучший котел, топор, нож, вещи собрала все, еду… Куда, говорю? Молчит… — бормотала старуха.
— Нож, топор, котел лучший… — Джанга бегло осматривал хозяйство. — Ох-сиэ! Да она и сеть лучшую взяла. Ведь, пожалуй, и лодку увела! Надо сети, что стоят, забрать! Надо плот делать! — возбужденно говорил Джанга.
— Постой, — остановил его Грегорей. — Наверное, уже взяла их… Только ночь зря промаешься. Ну ее к черту!
— Может, и лучше, что ушла. Спокойнее будет… Если нам скот вернут, все хорошо выйдет.
— Как же… Вернут тебе!.. Разве что сама пойдешь! Как же мы без лодки-то, без сетей? — не унимался рыбак.
— Взяла лучший котел, нож, топор, вещи собрала в узел… Говорю ей: куда?.. — бормотала Кутуяхсыт.
На землю опустился туман. Джанга и Бытерхай шли к городьбе.
— Скажи, Джанга, а что, если мы столько поймаем рыбы, что не унесем? — спрашивала Бытерхай.
— Не болтай! Промышленник никогда не должен сказывать! Пусть только Бог даст, а мы как-нибудь. — Джанга остановился.
— Стоит кто-то, — опасливо сказала Бытерхай.
— Не-е, не стоит… — неуверенно сказал Джанга.
— Зато ходит… Слышишь, трещит.
— Молчи!
Они прошли еще чуть-чуть. Речка была совсем рядом, но сквозь ее явственный шум было слышно что-то еще.
— Ходит… — напряженно прислушиваясь, сказал Джанга.
Девочка от страха присела к земле.
Крепкий ветер время от времени рвал сплошную туманную занавесь. Один из таких порывов на мгновение обнажил столбы и мостики городьбы. На них стояла темная, низко склонившаяся фигура. Раздался всплеск и сопение.
— Медведь, — сказал Джанга, и они побежали.
— Медведь! — заорал он, врываясь в юрту. — И ловко мы удрали! Я и не думал, что ноги мои могут так… — возбужденно говорил тунгус.
— Не идет, не слышно! — вбежала возбужденная Бытерхай.
— Морду он нашу осматривал. Рыбы хотел поесть, — говорил Джанга.
— Мергень бы не съел, черт… — сказал Грегорей.
Анка быстро взглянула на него.
— Тихо! Нельзя про него так, — сказала Кутуяхсыт. — Где бы он ни был, он слышит, что мы здесь говорим, как человек. Даже лучше человека! Кто знает, кто он такое? Сдерите с него шкуру и увидите, как он похож на женщину…
— Эх, была бы лодка, подплыли бы по речке… Посмотрели издали, — сказал Грегорей.
— Давай сошьем тунгусскую берестянку… — неуверенно предложил Джанга.
— Корья-то откуда возьмем? Пусть лучше Анка пойдет к князю, о скоте похлопочет, — предложил Грегорей. — Не убьют ведь… А так помрем все.
Анка тоскливо взглянула на мужа и промолчала.
Джанга с Грегореем пугали медведя.
Они шли вдоль озера, били палками о кастрюли и глядели на крошечный остров посередине, над которым вился сизый дымок.
— Да, хорошо выбрала! Всюду близко, — сказал Джанга.
— Ладно, пусть сидит!.. А мы достанем коров, и нам тоже будет хорошо, — говорил Грегорей. — Анка пойдет. Я-то уж знаю, она пойдет! Сено будем косить…
— Сознайся, Грегорей! Бросишь меня, если он выскочит? — спросил Джанга.
— Должно быть, брошу, — сознался Грегорей. — Уж больно я медведя боюсь…
— Тогда он съест меня. Куда я денусь на моих ногах… Даже на дерево не влезть мне.
Они подошли к городьбе. Медведя не было.
— Вот гадина! — воскликнул Джанга, осматривая ловушки на городьбе. — Смотри, ножом порезала! Чего она хочет, а?
— Ты же говорил, что медведь! Ты… пустая башка! Людей голодом морил! — вспылил Грегорей.
— Черное было… — оправдывался Джанга. — Туман… Казалось, большое… Нагнулось вот так… Смотри! Наша морда! В тальниках застряла! Даже рыбу не взяла… Вот баба!.. Чего ей надо?..
Орал патефон. Жители юрты весь день проводили за чисткой рыбы и заготовке ее впрок. Каждую рыбу взрезывали вдоль на две половины, очищали от костей и вялили на воздухе или коптили в дыме.
Даже Кутуяхсыт приползла на речку и наперебой с Бытерхай жарила на угольях и ела жирные внутренности рыб.
— Боюсь я, Грегорей, — говорила Анка, разделывая рыбу. — Помню, я была маленькая, пришел к нам в юрту однажды такой, как мы, хотел войти в юрту, отец поймал его за шею вилами и не пускал; он ревел и бился…
— А ты не входи! — убеждал ее Грегорей. — Так, кричи издали. Ведь твой скот! Тебе общество присудило! Или ты Петручану обещала? — вдруг спросил он.
— Нет! Не обещала ничего! Мой скот! — уверенно сказала Анка.
— Будет у нас скот — проживем, — сказал Грегорей.
— А в старости будут нас дети беречь, как у… людей. Я долго еще останусь здорова. А может, и дети наши будут здоровыми… Наполнятся жилища, построятся юрты, размножится народ… Даже если он будет умирать нашей смертью — все лучше, чем теперь. Старость везде скверна, а молодость веселится. Очень я, Грегорей, детей хочу…
— Пошто нам теперь они? — проворчал Грегорей. — Без скота не будет народу.
— Тебе караулить сегодня! — крикнул Джанга, вываливая очередную корзину рыбы.
Грегорей остался караулить городьбу. Для защиты от комаров он развел большой венок огней, сам сел в середину и принялся варить ужин, тихонько напевая.
Вдруг треснула поблизости ветка. Грегорей испуганно схватился за нож, напряженно вглядываясь в серый полумрак полярной ночи. Там стояла Мергень и смотрела на него.
— Убить меня собираешься, Грегорей, — спокойно сказала она и шагнула к кольцу огня. — Забыл уже, как ласкал меня, любил…
— Ты тогда не такая была… Зачем пришла? Зачем губишь нас зря, зачем пакостишь?
— Не вам одним. Вы так, слабые черви. Что с вас взять? Просто хотела, чтобы ты пришел… Пусти, хочу посидеть с тобой, как раньше. Не бойся, оружия у меня нет. Смотри! — Она сбросила кафтан, шагнула сквозь огонь и нагая села рядом на оленью шкуру.
Грегорей нервничал. Он опасливо поглядывал на Мергень, не зная, чего ждать.
— Помнишь, год тому сидели мы так же, — глядя на огонь спокойно говорила она. — Тогда ты хотел меня, Грегорей. А я стала жирнее, тело мое выровнялось, наполнилось кровью. Смотри! — Она вдруг повернулась, встала на колени и заговорила быстро, возбужденно: — Ты еще здоров, Грегорей, тело у тебя чистое — брось ее! Заживем! Поставим на острове земляную урасу. Будешь сидеть в прохладе, в сухости… Я промышлять буду… Пищи у меня пропасть… Я утащила все сети в округе… В меха дорогие одену тебя… Петли, западни, луки по всему лесу устрою… Каждый день мясо есть будешь, лучшие куски жира отдам тебе, мозг костей… Добрая стану, послушная… Стану ходить тихо, говорить медленно… Иди ко мне!.. — страстно шептала она.