Но вокруг него люди переговаривались только на арабском. Их серые лица ничего не выражали. Никто не обратил на его реплику внимания. Лишь одно из серых лиц уставилось на него с каким-то особенным вниманием. Авель! Он в компании нескольких таких же серых фигур рылся в куче мусора неподалёку.
– Работай. С мамой поговоришь потом… – проговорил он почему-то на арабском языке.
И сразу снайперски точный широкий прыжок, неприятный хруст битого стекла под тяжёлыми подошвами, и вот Авель уже рядом. На сером лице хищно алеет смеющийся рот. Грязная в ссадинах рука хватает Сашу за шиворот. Авель жарко шепчет в ухо уже по-русски:
– И не болтай по-русски, полиглот. Спалишь нас всех! Мамочка потом. Сейчас работай! Понял?!
И Саша принялся за дело. Израненные руки ныли. Уставшие от многочасового напряжения суставы отзывались на каждое движение резкой болью. Цементная пыль скрипела на зубах. Саша постоянно испытывал жажду, требовал воды, и чьи-то отзывчивые руки совали ему пластик с опреснённой водой. А ведь когда-то в кафе и супермаркетах он употреблял воду только из стеклянной тары, требовал для себя и для семьи определённые бренды, разлитые в стекло. Не имея привычки долго выносить физический дискомфорт, Саша страдал ужасно. Однако, по странному стечению обстоятельств, физическая боль, постоянная жажда и смертельная усталость застили и ужас от потери семьи, и отчаяние относительно безысходности его личной жизненной ситуации.
Так продолжалось до тех пор, пока он не наступил на что-то мягкое.
– Ах! Что это?! – воскликнул Саша опять по-русски.
Авель тут же подскочил к нему, по-собачьи порылся в обломках, отгрёб в сторону бетонное крошево и извлёк из него нечто длинное и увесистое. Этот непонятный предмет Авель, не разглядывая, сунул в какую-то дыру, образованную хаотично наваленными бетонными обломками. Через минуту им на помощь набежали несколько серых фигур. Вокруг безжизненно торчащей из руины руки завертелась суета.
– Это Ибрагима рука…
– Да не болтай ты! Это женская рука.
– Это мужская рука, но это не Ибрагим.
– Это мертвец. От него ни вреда, ни пользы… А нам следовало бы перекусить…
– Как ты будешь есть, если под нашим домом ещё остались мой брат и его жена?.. Они, может быть, живы!..
– Твой брат – бандит. Он был в той банде, что громила кибуц Беэри. Седьмого и восьмого октября его не было дома, а девятого он вернулся, победно размахивая флагом. Полны карманы шекелей. Кого-то ограбил – это точно.
Ответом на столь дерзкие слова стала увесистая оплеуха. Серое окрасилось красным. Покрытый цементной пылью человек заплакал, и щёки его сделались полосатыми от слёз. Кто-то вступился за обиженного. Серые фигуры замахали руками. Затрещала разрываемая одежда. Небольшую толпу поглотило облако серой пыли. Все и думать забыли о торчащей из-под завала руке. Все, да только не Авель. Этот продолжал рыться в бетонном хламе, откладывая на руки Иерониму найденные предметы. Они быстро и деловито переговаривались, но Саша, нетвёрдо знавший идиш, плохо понимал их. Тем временем снова заныла сирена. Оглушающий тягучий звук вызывал ломоту в зубах. Саша зорко следил за Авелем, который, как ему показалось, уже полностью экипировался.
– Вот! Это тебе! – и он бросил в Сашу какой-то длинный и увесистый предмет.
Саша поймал. Через запылённый брезентовый чехол ощущалась твёрдость металла.
– Нынче утром евреи ударили по бандитской хазе. Под этим завалом много боевиков и много оружия, – проговорил Авель. – Теперь надо быстро смыться.
Сказав так, Авель с сомнением уставился на Сашу.
– Я с тобой? – осторожно поинтересовался тот.
– Тебя возьму с собой только в том случае, если обещаешь подчиняться, как в армии. Служил в армии?
Саша отчаянно замотал головой. Какая там армия! Жить в казарме? Ни за что! На то он и Сидоров, чтобы заниматься лингвистикой. Ну, ещё немного философией. Авель слышал о Славое Жижеке[13]? Так вот, Саша Сидоров последователь и почитатель Славоя Жижека и…
Тем временем Авель извлекал из груды цементных обломков какие-то гремучие железные ящики, стряхивал с них цементную пыль. «5,45 гсПС 1080 шт» – прочёл растерянный Саша родные русские буквы. Авель же продолжал копаться в смердящем мусоре с энтузиазмом оголодавшей дворняги. Наконец, он выгреб откуда-то пыльные тряпки, оказавшиеся при ближайшем рассмотрении рюкзаками. Пять рюкзаков он нагрузил цинками с патронами. Два из пяти достались на долю Саши, отчего тот сразу сделался похож на черепашку-ниндзя из мультика. Два рюкзака Авель навесил на себя. Пятый передал Иерониму.
– На абстрактные темы будем трепаться потом, – проговорил Авель, хватая Сашу за плечо.
На руинах между тем назревала нешуточная драка. Серые человечки хватали друг друга за грудки. Кто-то уже валялся на щебёнке. Серый цвет руин всё обильней окрашивался рубиновыми оттенками свежей крови. Люди разевали алые рты под аккомпанемент воздушной тревоги. Наконец, земля под ними дрогнула. С полуразрушенного дома неподалёку сорвалась бетонная плита. Она приземлилась почти бесшумно, подняв в воздух высокое облако пыли. Уши заложило. Вдали, над кровлями пока ещё целых домов, вырастало огромное пыльное облако.
– Бежим!
Команда Авеля просочилась через ватную глухоту, но ноги не подчинились Сашиной воле. Проросли к земле его ноги, а тело, сделавшись вдруг свинцово тяжёлым, потянулось к низу.
Иероним успел подхватить его и поволок в тот момент, когда чуть левее первого облака выросло второе. Авель тем временем уже бежал по направлению ко взрывам.
– Постой… постой… – бормотал Саша. – Не тащи меня. Мои ноги…
– Ты не ранен и можешь идти, – Иероним крепко удерживал его под мышками, не давая упасть. – Это паника. Бывает…
– Может быть, мы уже мертвы и это ад?..
Иероним подтолкнул Сашу вперёд, и тот вынужденно сделал несколько шагов. С каждым шагом ему хотелось прилечь, но Иероним снова и снова толкал его, пинками и тычками заставляя перемещаться.
А вокруг них под вой тревожной сирены спиралями закручивался хаос. Во всех направлениях бежали вопящие люди. Под ноги им бросались перепуганные дети. Саше несколько раз казалось, будто он видит своего сына Тишу. В такие моменты он застывал монументом, переставая реагировать на пинки и тычки Иеронима.
Авель несколько раз оборачивался на бегу. Рот его широко открывался, мускулы лица напрягались. Он беззвучно вопил, но вопль его не мог преодолеть ватную преграду глухоты, отделявшую Сашу от ада, творящегося вокруг. Один только раз, в минуту странного затишья, когда крики человеческого ужаса, грохот недальних взрывов и вой сирены на минуту прекратились, через ватную полость прорвался голос Иеронима:
– Богобоязненность твоя не должна ли быть твоею надеждою, и непорочность путей твоих – упованием твоим? Вспомни же, погибал ли кто невинный, и где праведные бывали искореняемы? Как я видал, то оравшие нечестие и сеявшие зло пожинают его; от дуновения Божия погибают и от духа гнева Его исчезают. Рев льва и голос рыкающего умолкает, и зубы скимнов сокрушаются; могучий лев погибает без добычи, и дети львицы рассеиваются[14].
Авель возник перед Сашиным взором внезапно, словно из-под земли вырос. В тот же миг на голову Саши посыпались пощёчины и затрещины. Авель бил не щадя, и скоро Саша почувствовал на губах вкус крови. Тогда он заплакал:
– За что? Оставь меня!..
– Вот не подумал бы, что пожалею и стану спасать какого-то там кацапа!..
Свою короткую реплику Авель закончил площадной бранью, где «жид» и «москаль» были самыми ласковыми из прозвищ. Свою тираду он завершил мощной оплеухой. У Саши перехватило дыхание.
– Если ты не пойдёшь следом за мной прямо сейчас, то я тебя просто убью! – Авель проорал в ухо Саши и показал ему кусок пыльной арматуры, которой собирался проткнуть Сашу в случае, если тот не станет повиноваться.
Саша, рыдая, поплёлся следом за Авелем. Замыкал шествие счастливый Иероним. Саша недоумевал: чему можно радоваться, когда вокруг царят хаос и смерть? Вот она, восточная загадочность. Кто же толковал Саше об этом?
– Я радуюсь, потому что вижу любовь, – внезапно произнёс Иероним.
Саша остолбенел. Наверно, от страха и тяжких испытаний у старика помутился разум.
– Я вовсе не старик, – проговорил Иероним. – Хоть Мириам мне и внучка, мне всего пятьдесят лет.
Саша в изумлении уставился на него.
– В пятьдесят лет у тебя уже взрослая внучка?
– Конечно! Родители женили меня в шестнадцать лет. Отец Мириам – мой первенец, а всего у меня девять детей и четырнадцать внуков. Ты удивлён? Не удивляйся. Младшее поколение не такое, как мы. Мириам двадцать один, но она и не помышляет о замужестве, в то время как её мать в таком возрасте уже имела двоих детей…
– Девять детей и четырнадцать внуков, – проговорил словно выросший из-под земли Авель, а ведь ещё минуту назад он бежал далеко впереди. – И все они бандиты…
– Не говори так. Ведь сам не без греха…
Авель усмехнулся.
– Да, я воевал ровно три месяца. Против русни. Февраль и март 2022-го – тяжелое время. Пот, кровь, грязь. Мы стояли под Харьковом, который русские так и не смогли взять. Я командовал отделением батальона «Кракен»…
Сказав так, Авель уставился на Сашу.
– Что ж. «Кракен» так «Кракен», – пробормотал Саша, прикрываясь рукой, словно опасался очередной пощёчины.
– Я убивал русских, – многозначительно добавил Авель.
Саша болезненно сглотнул. Мучительно хотелось пить. Пусть невкусной воды из опреснителя, лишь бы пить. А ещё лучше окунуться в море, утонуть в нём. Смерть – как спасение от забот…
– А может быть, ты еврей? – не унимался Авель. – Тогда посмотри вокруг. Вот дело рук твоих сородичей!..
Сашу снова спас Иероним.
– Кажется, я знаю, где мы можем найти Мириам… – проговорил он.
Авель и Саша разом обернулись к нему. Старик сжимал в ладони вибрирующий смартфон. Саша заметил на экране подрагивающий алый сигнал входящего вызова и лицо девушки, снятое крупным планом. Он запомнил эту смуглянку с ярким румянцем, выразительными губами и глазами. Такая не затеряется в толпе. Совсем недавно он видел её на пляже Ашдода. Настя и дети тогда были с ним.