– Религия, возвещённая Христом, была религией угнетённых, но теперь, когда угнетения нет… – проговорил Саша из-под майки.
Ему почему-то хотелось казаться просвещённым перед этим странным человеком.
– Да, религия, возвещённая Христом, была религией угнетённых. Христос был великим утешителем. Он показывал путь спасения личности, но не общества. Учения Будды и Христа впоследствии стали идеологиями воинственных царств, приземлённых и хищных. Но эти последствия никак нельзя связывать с самими пророками. Они к этому не стремились и не призывали. Мухамед был пророком иным. Имена родственников пророка Мухамеда нам известны. Его неофиты не были угнетёнными. Религиозная система, разработанная им, отлично приспособлена для создания земного, сплочённого и агрессивного государства. То, что сделали последователи Будды и Иисуса после смерти пророков, Мухамед сделал сам. Он был воинственным суровым вождём. Его армии уходили в походы при жизни пророка. Будда и Христос оставляли ученикам слова, надежды и сомнения. Мухамед учил не сомневаться. Нищие апостолы, тайком проповедующие учение, – это не ислам. Ислам – это молодая феодальная империя. Учение Мухамеда было обращено к полководцам и купцам, которые спешили мечом утвердить молодую религию и утвердить торговые монополии. Если б у Будды был сын, он стал бы таким же бездомным мудрецом, как отец. Был бы сын у Христа, стал бы мучеником и погиб, как многие из ранних христиан. Родственники Мухамеда – это феодалы, знать духовной империи.
– А вы хорошо говорите по-русски. Не хуже любого лектора в московском гуманитарном вузе… – Саше хотелось казаться внезапным и остроумным, но Иероним отреагировал на его эскападу обидным спокойствием.
– Всё объясняется просто, – проговорил он, улыбаясь. – Я учился в России. Причём именно в гуманитарном вузе. А рисунок… Это так. Забыл русское выражение…
– Для поддержания штанов в трудное время, – проговорил Саша.
– Именно так!
– В Израиле траур, – продолжал художник. – Погибло много людей. И люди продолжают гибнуть…
– Траур? Это не наш траур. Мы с женой нынче пойдём на концерт… этот супермодный рэпер из Харькова. Как его?.. Жена знает…
– Его зовут Авель. Библейское имя, но кормится он от сатанинских дел…
– ???
– Разве вам не известна биография этого Авеля?
– Я не интересуюсь биографиями комиков.
– Авель вовсе не комик. Наоборот. Скорее трагическая фигура. Его отец… он… – художник умолк, подыскивая нужное слово.
– Денежный мешок? Олигарх? Постоянно живёт в Лондоне? А сынок скачет по израильским пляжам, потому что в Британии русский рэп никому не интересен?
Саша усмехнулся, иронизируя, но Иероним оставался трагически серьёзен.
– Смешной вы человек! – проговорил Саша. – У таких вот рэперов папы-мамы всегда денежные мешки. Кем же ещё может стать дитя олигарха? Им одна дорога – в шоубиз.
Иероним покачал головой.
– Авель художник, как и я, – проронил он. – Но мои родители бедны.
– По-вашему выходит, этот Авель – настоящий поэт?
Художник молчал. Скорбь на его лице была непонятна Саше и пугала его.
– Что-то не так с его отцом?
– Про Святослава Гречишникова мало что известно. Всего несколько статей. «The New York Times» тоже писала о нём…
– Что же она писала?
– Поставки оружия. После развала СССР на территории Украины осталось много военных складов. Кто-то хорошо нагрел руки на торговле советским оружием.
– Гречишников?!
– Чем, вы думаете, вооружены ребята из сектора Газа?
– Я не разбираюсь в оружии… не интересуюсь…
– В ближайшие десятилетия в этом мире выживет и даст потомство лишь тот, кто разбирается и интересуется оружием, – назидательно произнёс художник, и Саша ещё раз подумал, что под длинным балахоном бедуина может прятаться и несколько РГД, и АКМ, а может быть, где-то поблизости среди лежаков и пляжных зонтов припрятано и нечто покрупнее.
Насте не нравятся ни слова, ни назидательные интонации художника. Она забирает детей, вытряхивает из их одежды песок, любуется рисунком. Саша расплачивается с художником. Тот принимает шекели с поклоном. Саше приятно чувствовать себя щедрым.
– Будет дождь, – говорит художник, собирая свои пожитки.
Он снимает с мольберта рисунок, покрывает его листом тонкого пергамента, сворачивает в трубочку, перевязывает лентой и торжественно вручает Насте.
Рисунок получился удачным. Монохромный, но очень живописный. Настя выглядит счастливой и спокойной, но Саша привык к перепадам её настроения.
Саша с Настей стряхивают с босых ног песок и поднимаются на набережную Ашдода. Детей несут на руках. Саша оборачивается, чтобы ещё раз посмотреть на удаляющуюся фигуру пляжного художника. Его светлые одежды полощутся на ветру. Где же он прячет свой автомат?
– Послушай! – тихо говорит Настя, и Саша покорно склоняет ухо к её губам.
Настя чрезвычайно нервна. Расстояние от полного и безоблачного счастья до гневной истерики порой исчисляется минутами. Настя любит внимание и заботу, при отсутствии которых становится вспыльчивой. Саша старается заботиться, старается быть внимательным.
– Послушай! – тихо повторяет Настя. – Тиша заговорил!
– Как так? Тебе не послышалось? Что он сказал? Папа или мама? Прости, как я мог сомневаться. Конечно, мама!
– Он сказал «чайка». Только почему-то на иврите.
Набережная Ашдода. Какие-то цветущие кусты. Пальмы, между которыми снуют прохожие. В нижних этажах домов первой линии магазины и магазинчики. Чуть правее – отдельно стоящее приземистое здание под неоновой вывеской – знаменитый на всё побережье бар, где выступают знаменитости. Нынче на щите возле входа в бар объявление. В чёрно-белой цветовой гамме изображена всеми местными узнаваемая Кремлёвская стена со Спасской башней. На этом графическом фоне кроваво-красным выведены латинские буквы A'vel и чуть ниже чёрными буквами по-русски: «Советские песни в новом украинском прочтении».
На набережной многолюдно. Люди гуляют. Бабули выгуливают друг друга. Дедули выгуливают собак. Гуляющие обмениваются короткими репликами. Обсуждают болезни, неудачи и радости, детей и внуков. Барышни и тётки катают коляски с детьми. Эти тоже переговариваются. Большинство из них не мамаши, а няньки. Среди нянек встречаются очень симпатичные, совсем молоденькие. Но есть и настоящие дуэньи. И повсюду русская речь. И повсюду мусор.
В мини-маркете продавец на кассе демонстративно курит. Так и выпускает струю дыма прямо в лицо покупателю. Женщина с двумя детьми шарахается от струи дыма. Её мужик рядом с ней, но он инертен. Слишком погружён в собственные мысли.
– В Москве такого беспредела нет, – бормочет она. – Чисто и никто не курит, где попало.
Пара с детьми становятся в хвост небольшой очереди сразу за A'vel. В их корзине бутылки с питьевой водой, пиво, чипсы, мороженое. Женщина конечно же обратила внимание на его дрэды и блестящие леггинсы, уделив особое внимание желтоватому бриллианту в его правом ухе. Лицо A'vel узнаваемо. Он выглядит в точности так, как на афишах, которым обклеены все столбы в Ашдоде.
Мамаша приблизилась к A'vel, и тот сразу смекнул, что перед ним русская. Причём русская из недавно приехавших, а не местная. Да и не еврейка она, а именно русская. Совсем русская, без местных изысков, связанных с частичным или полным объевреиванием. Однако женщина заговорила с ним на иврите.
– Мне очень понравился здешний пляж. Delila Beach, – проворковала она. – Сначала меня смущало, что за пляжем присматривает ливанская семья, но чуть позже разобралась, что они сильно отличаются от арабов. Современно одетые, темнокожая красивая девушка в футболке с красной звездой и странном, совсем не похожем на хиджаб, тюрбане, её отец, а может быть и дед, судя по повадкам, главный на этом пляже. Порадовало, что они заботятся о пляжных котиках, покупая им корм. Мужчина показал нам большой пакет корма в своей машине. Пляж чистый, так как мусор, ракушки и водоросли регулярно убираются. Море чистое, рыбаки ловят рыбу. До пляжа можно добраться на велосипеде. Мы живём в коттедже на улице Ирушалайм. До пляжа на велосипеде десять минут. Дороги в округе хорошие. А раньше я ездила на велосипеде чуть дальше, до Zikim Beach. Дорога тоже хорошая. Лес, птички поют. На поле пшеница зреет. Дорога ведёт к ближайшему кибуцу, а потому машин на ней немного. Да, я действительно ездила от Ашдода на велосипеде. Тут если по прямой, то километров восемь, ну а дорогами, конечно, дольше. И муж со мной ездил. – Её речь пресеклась. На глаза навернулись слёзы. – После седьмого октября я на этих пляжах не чувствую себя в безопасности, – быстро проговорила она.
Дети увивались возле её ног. Двойняшки или погодки – не разберёшь. Пол тоже не ясен. Оба в бесформенных одёжках радужной расцветки. A'vel ещё раз посмотрел на девушку. Белая, без гейских ужимок, без тату на лице, подтянутая, не жирная, задницей не тверкует. Лицо совсем русское, красивое, на безымянном пальце левой руки обручальное колечко с розовым ценным бриллиантом, однако мужик её на богача не похож. Просто какой-то Ваня, позабывший дома очки. Наверное, они из Новосиба или из Тюмени. До войны A'vel успел побывать и в Новосибирске, и в Тюмени, а потом…
– Мы недавно прилетели из Гамбурга, – угадав его мысли, проговорила девушка. – Пережили настоящий ад. Мы в Гамбурге, дети здесь. С няней бегают в бомбоубежище. Билетов до Тель-Авива нет… Ужас! Ужас!!!
При последнем восклицании муж красивой русской обернулся. A'vel заметил озабоченность и тревогу на его лице. Всё ясно. Жена истеричка – и он её боится. Только истерики сейчас не хватало! A'vel не выносил женских истерик.
– Какие милые детки! Близнецы? – быстро проговорил он.
– Нет.
– Погодки?
– Нет!..
– Всё равно, какие милые девочки! Какие платьица! Радужные оттенки сейчас в моде.
A'vel ожидал, что красивая мамаша растрогается. Как же! Известный рэпер A'vel заинтересовался её детьми. A