– Понимаю. Тебе жалко мать, – проговорил Яхо. – Я пошутил. Тебе, конечно же, надо вернуться.
– И сестру тоже жалко. Она маленькая. Её очень жалко.
Последний раз всхлипнув, Тиша открыл глаза. Верблюд и Яхо смотрели на него с одинаковым сострадательным выражением. При этом верблюд, подогнув ноги, опустил своё мохнатое брюхо на землю, а Яхо уже засунул в карманы ветхого бархатного седла пластиковые полные водой бутылки.
– На дорогу надо ещё раз напиться, – проговорил он, протягивая Тише всё тот же ковш зеленоватого металла.
К колодцу приблизились какие-то люди. Смуглые, в сильно заношенной одежде, они тоже пожалели Тишу и дали ему галет. Каждый считал своим долгом обязательно погладить обоих мальчиков по голове. Один из них сказал:
– Яхоэль уже большой и должен взять в руки оружие.
Другой покачал головой и возразил первому:
– Оружие нашего Яхоэля его доброта.
Чужие люди говорили ласково, но Тиша всё равно относился к ним с опаской, ведь все они были вооружены. Они отпустили Яхо, Тишу и верблюда, пообещав каждый день оставлять для них еду у колодца, прятать её меж корней огромной оливы. Один из двоих, назвавшийся Наасом, показал, как именно будет прятать. Обещал вполне конкретные вещи: галеты и чёрный шоколад. Объяснил: эти продукты долго не портятся даже без холодильника. Галеты всё равно что хлеб, прекрасно утоляют голод, а чёрный шоколад просто полезен для маленьких детей. Прекрасное, великодушное обещание. Тиша навек запомнил странную курчавую и чёрную бороду доброго незнакомца и его ясные голубые с тёмным ободком глаза. Однако как же справиться с Метином Хузурсузлуком, который может озлиться из-за Тишиного долгого отсутствия? Он будет топать ногами, замахиваться кулаком, а если мать вступиться, то наполучает пощёчин и заплачет. Жадный и злой Метин и еду может отнять. Как же поступить?
Заметив Тишино долгое отсутствие, Метин Хузурсузлук действительно озлился ужасно. Он хватал Тишу, приподнимал, тряс и ругал. Тиша тряпичной куклой болтался в его руках, но не плакал, ведь Яхо обретался неподалёку. Яхо объяснил Тише намерения Метина и его подручных, которые никогда-никогда не сделают Тише, его матери и сестре ничего по-настоящему плохого. В притихшем подвале все отводили глаза, никто не хотел заступаться за непослушного мальчишку. Получив вдоволь воды для питья, мать немного ожила и, вспомнив на время о долге, принялась протирать влажной тряпочкой тельце своей маленькой дочери.
Яхо бродил между людьми, раздавая воду, но его, казалось, никто не замечал. Метин Хузурсузлук, ругавший Тишу на арабском, иврите, английском, а также ещё на одном, неизвестном Тише языке, почему-то совсем не замечал Яхо. Яхо вообще мало кто замечал, потому-то парень приходил и уходил беспрепятственно.
Метин Хузурсузлук наконец успокоился и отпустил Тишу. А потом Яхо исчез, растворился, испарился, пропал. У Тиши плохо получалось считать часы. Он быстро сбивался со счёта, через некоторое время ему стало казаться, будто Яхо и не бывало никогда, будто Яхо являлся сном, просто светлым сном.
Следующий день ознаменовался безобразнейшей стычкой.
Яхоэль и Метин всегда вдвоём и всегда уединённо каждый день творили молитву. Яхо называл её намаз. Кто не боится тычков и затрещин Метина, тот может подсматривать. Тиша не боялся, потому что Дастин Принкл, называемый также Колючкой, тысячу раз твердил Строптивому Метину, дескать, и сам Тиша, и «его женщины» – именно так он выражался – стоят incredible money[15]. Тиша недолго ломал голову над переводом слова incredible. Однако впечатления от жизни в мире Газы сменялись одно на другое с бешеной скоростью, не давая возможности подолгу размышлять над трудными вопросами.
Итак, Яхо и Метин молились или совершали намаз, выбрав среди руин укромный, скрытый от посторонних глаз уголок и обратив лица на восток. Делали они это ежедневно и в определённые часы. Тиша так же дисциплинированно подсматривал за ними. Он хотел бы присоединиться к ним, но Яхо объяснил, что их с Метиной действие – это ритуальное таинство, а участие в ритуальных таинствах возможно только после исполнения десяти лет и только после получения разрешения от отца. Так продолжалось до тех пор, пока Дастин Колючка не раскрыл их занятия.
Тиша плохо запомнил эпическое явление Дастина Колючки во время намаза. «Словно шайтан выскочил из ада» – так выразилась одна из женщин, живших в подвале. «Дьявол спустил его с поводка» – так выразился добрый Яхо, потому что в момент драки Дастин был пьян.
– Я сниму вас на видео. Замрите! Сейчас включу свой GoPro, а потом выложу всё в TikTok, как вы тут расшибаете свои деревянные лбы. Метин, ты, наверное, женат на женщине? Может быть, даже не на одной? Твой Аллах не любит тебя, иначе почему попускает нечистым жидам убивать мусульман? Вчера твой приятель Наас хоронил пятерых своих товарищей. Все правоверные. Помолитесь за них. А Абдаллах-ага из пятого квартала на этой неделе схоронил старшую дочь и обеих внучек. Младшей из них два месяца. В связи с этим я спрашиваю: куда смотрит твой Аллах и почему попускает подобное? Разбей себе лоб, не ешь, не пей, не спи, только молись, но твой Аллах не услышит молитв. А ты, Яхо! К тебе тоже есть вопросы. Ответь: мальчик ты или девочка? Ты с этим делом уже определился? Ха-ха-ха!!! Из каких ты краёв? По виду ты не араб, не перс, не ливанец. Тогда кто же ты? Египтянин? Кто твои родители? Как ты оказался в Газе? Я разузнавал: ни один из жителей соседних кварталов никогда не видел ни твоего отца, ни твоей матери… Ха-ха-ха!!!
Яхоэль, стоявший до этого на коленях, поднялся во весь свой невеликий рост. Рядом с громоздким Принклом он выглядел жалким и скособоченным.
– Успокойся, мистер Дастин, – проговорил он. – Вдали от дома, среди чужих людей иной для тебя веры ты очень одинок. Занятый чёрным делом, ты устал, и ты страдаешь. Позволь мне пожалеть тебя…
Сказав так, Яхо раскрыл объятия и сделал шаг к Дастину Колючке.
– О, чудный Яхоэль! – воскликнул Дастин. – Ты – самое чудное из созданий, которое может встретить на своём пути настоящий мужчина! Я согласен обнимать тебя с раннего вечера до позднего утра!
Услышав такое, узрев, как Дастин Колючка тянет свои крючковатые лапы к прекрасному Яхоэлю, Метин кинулся в атаку.
Свара с Метином была жестокой и едва не стоила Дастину правого уха, в которое Метин вцепился зубами. Он рвал Дастина, мотая головой из стороны в сторону, как пёс. Он душил Дастина обеими руками. Он бил Дастина коленями в пах. Он рычал и выл, как тиранозавр из фильма о парке Юрского периода. Ух и кровищи же пролилось!
Шимону-масло-масляное (Тиша слышал, как Шимон говорил его маме на чистом русском языке, что на самом деле его зовут Сенькой и родители его родом из СССР, то есть из России, а мама сказала Шимону тоже по-русски, что Шимон и Сенька одно и то же, а потому масло масляное) стоило немалого труда и многих синяков разнять обоих. Метина скрутили скотчем и сунули подальше от греха в дальний угол, где он поминутно звал Аллаха и задавал своему товарищу Сеньке-Шимону самые ужасные из непростых вопросов: «Как ты, последователь авраамической религии, правоверный иудей, мог встать на сторону английского пидарасаа?», или: «Достоин ли жизни тот, кто покусился на таинство молитвы?»
Порой Метин Строптивый адресовал подобные вопросы Тише, но тот отмалчивался, в то время как Яхо поил Метина с немалым трудом добытой водой и мазал какой-то мазью из тюбика лиловые синяки на его и без того противном лице. Тиша знал наверняка: добрый Яхо искренне жалеет Метина Хузурсузлука, которого больше никому, совсем никому не жалко.
На третий день при самом активном посредничестве Сеньки-Шимона противники помирились. Сошлись на том, что Метин выплатит Дастину крупную неустойку за порванное ухо (на этот счёт торговались долго и отчаянно), а Дастин обязуется уважать приверженность своих товарищей к традиционным авраамическим вероисповеданиям.
Тогда Тиша понял, что тумаки, тычки и рваное ухо тоже стоят немалых денег и не он один способен монетизировать собственные страдания.
Однажды Яхо исчез. Тиша считал дни, но, кажется на пятом, сбился со счёта. Женщины в платках и мать Тиши очень сожалели о его отсутствии, да и Метин бесился чаще обычного. Каждый день заканчивался стычкой Строптивого с Колючкой, бились зло, но только до первой крови. Через пять, кажется, дней стали поговаривать о том, что Яхо ушёл за стену и больше не вернётся. Тиша плакал, думая об этом, но мама, вдруг очнувшись от своего обычного полузабытья, словно специально сообщила Тише, что ангелы навсегда не исчезают и Яхо обязательно вернётся.
Дни проходили в обычных заботах. Тиша вертелся в толпе на площади. Женщины, старухи, подростки ждали приезда пикапа с продуктами. Это ожидание составляло смысл всей их жизни. Толкаясь в гомонящей толпе, Тише удавалось иногда добыть кое-что из прибывшего синего пикапа. Голодные, обезумевшие от страха женщины иногда ругали Тишу, гнали его. Они утверждали, что Метин-турок обязан кормить своих заложников, что заложники Метина не имеют права на доставляемую им гуманитарную помощь. А ещё они замышляли убийство рыжего англичанина Дастина. Шептались по углам, строили планы. Дастина и двух его подручных ненавидели и боялись. Женщинам не нравилось, как Дастин верховодит их мужьями и сыновьями, доставляя им оружие и боеприпасы. Женщинам не нравилось, как Дастин вербует их дочерей, превращая их в смертниц. Говорили также о враждующих бандах, каждую из которых возглавляет какой-нибудь англичанин. Жители гетто казались Тише слишком злыми и склочными, склонными к действиям исподтишка и воровству, а англичане подливали маслица в огонь, натравливая одну группировку на другую. Однако между собой эти англичане дружили. Тиша не один раз наблюдал втихаря, как Принкл бегал на свидания к такому же, как сам, веснушчатому типу. Они болтали по-английски, курили одну на двоих сигару и пили крепкий алкоголь из красивой бутылки. На следующий день на Метина напали двое каких-то ребят в чёрных масках. Метин, конечно же, убил обоих. По этому случаю в соседнем квартале случился траур, а Дастин Принкл сообщил Шимону, что теперь, после убийства самых молодых и отбитых боевиков, его товарищу станет легче управляться с остальными.