Многие из этих отчаявшихся женщин провели всю свою жизнь за стеной, никогда не покидали гетто. Тиша верил в существование стены, которой он никогда не видел. Он не знал, состоит ли эта стена из бетонных плит и камней, или столь часто упоминаемая стена является лишь умственным образом, фигурой речи. Тиша понимал главное: стена является непреодолимой преградой, отделяющей мир нищеты и страха от мира достатка и благоденствия. Никто не может пересечь эту преграду без риска для жизни. Исключением является Яхо. Да, женщины часто добротой поминали Яхоэля, и это лишь увеличивало тоску Тиши по нему. Время текло, и Тиша стал думать, что мама не права, что Яхо устал от жизни в гетто, навсегда остался за стеной и больше к нему не вернётся.
В результате всех этих событий Тиша пришёл к следующим выводам:
1. Метин Хузурсузлук жаден и рассматривает Тишину семью, как товар, на который должен найтись богатый покупатель. Метин Хузурсузлук жесток. Он избивает мать Тиши за любую провинность. Бьёт сильно по голове и лицу. После каждого избиения женщина всё больше уходит в себя, становится всё более забывчивой, не чувствительной к голоду и жажде, всё более неопрятной. Метин Хузурсузлук трус, потому что он боится собственных товарищей – рыжего Дастина и Шимона Сенкевича, которого мама почему-то называла то Сенькой, то маслом-масляным. Три товарища под стать друг другу. Метин Хузурсуллук очень жаден, Шимон Сенкевич тщеславен и болтун, ну а рыжий Дастин просто зол, как чёрт.
2. Смуглые и голодные, но вооружённые до зубов обитатели пыльного гетто – узкой полоски у берега тёплого моря, обнесённой забором с колючей проволокой под высоким напряжением, – слушались всех троих одинаково. Метин, Шимон и Дастин – все трое чужаки – являлись тем не менее их вожаками. Все трое хорошо знали военное дело, имели боевой опыт и кое-какие связи за стеной, помогавшие им добывать оружие, медикаменты и пищу сверх того, что доставляли волонтёры. Дастин и Шимон, кроме того, достаточно внятно говорили по-русски.
3. Владеющие столькими необходимыми навыками главари умные, а обитатели пыльного гетто – дураки, не могущие должным образом организовать собственную жизнь за стеной. А ведь всего-то и надо избавиться от плохих командиров – Дастина, Метина и Шимона. Надо заменить их хорошим командиром Яхоэлем, и тогда… Нет, Шимона, пожалуй, можно было бы оставить, ведь это он не раз приносил матери еду и воду, он пытался защитить маму Тиши от побоев, хоть у него это и плохо получалось.
К исходу декабря 2023 года наголодавшийся и натерпевшийся страха и жажды Тиша сделался нетребовательным к еде, очень аккуратным и замкнутым. Тиша стал присматриваться к людям вокруг, прислушиваться к разговорам, ничего не принимая на веру. Он уже давно привык к звучанию иврита и арабского языка. Знал, как приветствовать, как благодарить, как сказать «мама», «папа», «хлеб», «вода», «небо», «земля». Помня наствления потерянного отца, быстро усвоил он и те слова, которые ни при каких обстоятельствах лучше не произносить.
Тиша терпел. Тиша верил в возвращение Яхо и в удачу отца, который обязательно их найдёт и выручит.
Глава седьмая. Конец безыдейного времени
Они двигались, шли, бежали несколько часов. У каждого были свои мотивы: отчаяние, надежда, чувство долга. Верховодил Иероним. Авель и Саша оба, не сговариваясь, сочли разумным подчиниться. Так новобранец, оказавшийся впервые в непривычной ему боевой обстановке, инстинктивно подчиняется опытному старшине, даже если превратности военной планиды лишили того знаков воинских отличий.
Иероним говорил: работайте! И они работали. Разгребали руины, рыли могилы, участвовали в сооружении времянок для потерявших кров и близких людей.
Иероним говорил: бегите! И они бежали. Под бомбовыми разрывами по битому кирпичу и стёклам, не обращая внимания на вой сирен.
Иероним говорил: прячьтесь! И они прятались. Несколько днёвок среди каких-то вонючих завалов закалили волю Авеля. Он приучился терпеть голод и жажду, не обращал внимания на зловоние и чувствительный по ноябрьскому времени ночной холод.
Иероним ориентировался в Газе так же хорошо, как хозяйка на собственной кухне, и это несмотря на то что из-за частых обстрелов конфигурация руин ежедневно менялась.
Иероним имел какую-то цель. Возможно, он искал лазейку, через которую они могли бы выбраться из ада Газы в чистилище Израиля. Впрочем, Саша сразу и с несвойственной ему безапелляционностью заявил, что без жены и детей из Газы никуда не пойдёт. Саша почему-то был уверен в том, что его семья находится именно в Газе, а не в каком-нибудь другом месте ойкумены, и Иероним всячески поддерживал в нём эту уверенность. Художник ссылался на нарисованный им самим портрет, который позволяет ему каким-то неведомым образом определить место нахождения модели. Авель думал, что у старика от пережитых испытаний помутился разум. Ему хотелось бы спросить о Мириам. Он так же, как и Саша, предпочёл бы остаться в Газе, лишь бы соединиться с ней.
Сколько времени они провели среди палестинских руин, среди обширных помоек, заваленных гниющим хламом, где рыскали стаи бездомных собак, у которых порой приходилось не без труда отбивать еду. Авель смеялся, вспоминая харьковских зооактивистов.
Единственным утешением для него было море. Сколько часов он потратил на созерцание вечно волнующейся горько-солёной воды? Едва ли меньше, чем в трагических тризнах над обломками очередного разрушенного здания, похоронившего под собой живых и мёртвых. Раны на его руках не успевали заживать, и он омывал их солёной водой. Душа его обратилась в камень, а вечно голодное чрево в вечный двигатель, ведь на раскопках кормили и поили, как же в таком случае пройти мимо очередной покрытой пылью и копотью команды разборщиков завалов? Ведь магазины в Газе не работают. Еды не купить. Её можно добывать, отбивая с оружием в руках или обретаясь поблизости гуманитарных миссий.
Авель привык к виду спелёнутых в белое покойников. Вкус цементной пыли во рту и запах крови уже не лишали его аппетита. Какой-то тучный брадобрей обрил его голову наголо, на щеках его и подбородке отрастала молодая борода. Он похудел и окреп телом. Семья, молодость, весенние приключения под Харьковом, карьера рэпера – всё отодвинулось в прошлое, всё покрылось прахом палестинских руин. Он приучил себя относиться с опаской к каждому камню, к каждому человеку. Даже белые облачка на бледных небесах не казались ему безопасными. Небо несло угрозу, являясь источником множества смертей.
Однако наибольшую опасность в Газе представляли именно люди.
Парикмахеры, портные, сапожники, повара, официанты и владельцы кафе, мелкие торговцы, рыбаки, водители, полицейские, аптекари, мужчины, женщины, дети и подростки обоих полов, муллы и шейхи – любой человек, встреченный им на улице, мог оказаться боевиком, подручным боевиков или их вожаком.
В первый же день их относительной свободы, при раскопках очередного смердящего сладковатой мертвечиной завала, Авелю удалось добыть мобильный телефон. Смартфон Samsung в розовом девчачьем чехле ему вручил странноватой подросток, одетый по местной моде в широкую и длинную хламиду голубого цвета и синюю куфию. Парень – а может, то была переодетая девчонка? – извлёк из складок одежды мобильник и подал его Авелю с поклоном.
– Возьмите, аму. Вам это пригодится, – произнесло существо на неплохом английском.
Авель понажимал на кнопки, потыкал пальцем в сенсорный экран. Телефон не был заблокирован, не содержал в памяти ни одного контакта. Аккумулятор гаджета был полностью заряжен. Несколько напрягало меню на арабском, но Авель сразу решил, что сможет справиться с этим.
Вспомнился телефон Иеронима и то, как тот поступил с ним. Дедушка и внучка обменялись лишь парой сообщений, при этом Авеля поразило то, с какой точностью Иероним, казавшийся ему непомерно старым человеком, запомнил географические координаты, широту и долготу, переданные Мириам. А потом Иероним бросил дивайс под ноги, чтобы разбить его тяжёлым осколком железобетона. Телефон превратился в бесформенный ком бог знает чего.
– Так-то оно безопасней, – пробормотал тогда художник, поймав изумлённый взгляд Саши.
Авель слишком увлёкся телефоном и воспоминаниями, совершенно позабыв о важнейшем.
– У меня нет денег, – пробормотал он, уже решив забрать телефон безвозмездно и, если потребуется, силой.
Однако парнишка исчез, не оставив никаких следов. Никто не обратил внимания на эту сцену. Все были слишком заняты извлечением из-под цементных обломков очередного заваленного ими бедолаги. Авель сообщил отцу о своих обстоятельствах, вскользь упомянув о Саше и его семье. Отец поначалу никак не прокомментировал сообщение, но через неделю посоветовал Авелю быть к Саше повнимательней.
Некоторое время Авелю удавалось скрывать от товарищей своё приобретение. Он листал иногда социальные сети, присутствуя там инкогнито. Он не интересовался политикой, но всё же иногда читал кое-что. Кое-какую информацию о движении ХАМАС. Инфоцыгане называли это «переобуться в воздухе». Так вот, некоторая часть населения Газы именно переобувалась в воздухе. Причём делала это весьма искусно. Видимо, помогала многолетняя тренировка.
Взять хотя бы брадобрея. Человека этого звали Ахмед и Авелю доводилось встречаться с ним дважды. Первый раз, когда по распоряжению Иеронима тот обрил Авеля и Сашу наголо. Бритая голова служила не только необходимой маскировкой, но являлась и гигиенической необходимостью. Авелю-то ничего, но Саша успел за эти дни завшиветь. Второй раз Авель узнал Ахмеда в выскочившем прямо из-под земли вооружённом человеке. На пару со вторым, таким же обряженным во всё чёрное бойцом они тащили куда-то окровавленного мальчишку в военной форме ЦАХАЛ. Авель узнал Ахмеда по конопушкам и характерном родимом пятне над правой бровью.
Двое в чёрном, с закрытыми до самых глаз лицами, слишком занятые своей кровавой работой, не обратили на их сливавшуюся с пейзажем троицу внимания. Действительно, трое бродяг в драной, сильно заношенной одежде на фоне пыльных, смердящих руин. На такое не очень-то хочется смотреть.