– Яхо! Ты? Как я рад!
Окрик Иеронима многократно повторяет затихающее эхо.
– Я… – отвечает тоненький голосок.
Продолговатое, гладкое полудетское лицо с тонкими правильными чертами. Свободные и длинные одежды сероватого оттенка сливаются со стеной. Из-под низкого капюшона выбиваются вьющиеся пряди. Зрачки сужены по-кошачьи, что делает красивое лицо по взрослому свирепым.
Саша явно смущён. Он пятится, позволяя Гафару протиснуться мимо себя.
Яхо безоружен, но уверен в себе. Зачем он в этом тоннеле? Зачем Гафар целует его безвольную, покрытую татуировками руку? Авелю кажется, что и этого странного парня он тоже видел на катере, увозившем их из Ашдода, но тогда этот парень, кажется, выглядел как-то иначе. Авель потряс головой, пытаясь избавиться от наваждения.
– Восток – дело тонкое, – прошептал совсем рядом Саша. – Кто-то нас морочит. Не находишь?
– Я ждал тебя, – проговорил Яхо. – Я должен тебя проводить.
Куда? Зачем? Непонятный Яхо говорит, обращаясь эксклюзивно к Иерониму, словно остальных вовсе и нет, включая преклоняющегося перед ним Гафара.
А потом Яхо просто поворачивается к ним спиной. За несколько мгновений в свете фонарика Авель видит его узкую горбатую спину. Ах, вот оно что! Горбун! Или горбунья? Яхо – женское имя или мужское? Авель инстинктивно чувствует: существо это появилось здесь неспроста. У него есть вода и пища, и он щедро делится ею со всеми. Авель тоже получает бутылку с водой и пачку галет. Вкус пищи неизъясним. Авель, перепробовавший самые дорогие блюда в самых изысканных ресторанах ойкумены, никогда не едал ничего вкуснее. Авель опомнился, едва утолив первый голод, но Яхо уже исчез, оставив по себе ясно различимый запах метилбутирата.
– Ананасом пахнет, – растерянно бормочет Саша.
Иероним выхватывает из-за пазухи сложенный вчетверо лист и суёт его Авелю.
– Вот. Возьми. Это поможет тебе достичь заявленных целей.
– Достичь чего?
– Ты справишься! – Иероним хлопает его по плечу. – Береги Сашу. Вы товарищи, а товарищ товарища бережет…
Иероним говорит уверенным тоном армейского старшины, но глаза его беспокойно бегают. В тоннеле затихают шелестящие шаги Яхо.
– Нам пора, – говорит Гафар.
Бросив под ноги остатки еды и оружие, Иероним и Гафар кидаются следом за Яхо.
Сейчас Авель услышит их затихающие вдали шаги, а потом он останется в подземелье, в чужой, малознакомой стране наедине со своим русским товарищем, с Сашей Сидоровым, который не захотел стать оккупантом, не поддержал свою страну в тяжёлой, много лет назревавшей схватке. Сейчас ему намного страшнее, чем тогда, 24 февраля 2022 года. Его жена и дети неведомо где. Его кажущаяся теперь безопасной Родина практически недосягаема. Саша деморализован, а потому непредсказуем. Наверное, в целях обеспечения собственной безопасности лучше его убить. Убив русского, Авель развяжет себе руки, выберется из подземелья, разыщет Мириам, и тогда…
– Подожди. Не стреляй пока, – шепчет Саша. – Мне кажется, к нам опять кто-то идёт. Слышишь шаги? Странно! Когда этот парень, Яхо, был с нами, подземелье казалось высоким и широким, а теперь оно снова стало низким и узким. И снова воняет… Странно! Не находишь?
Как же любит этот москаль задавать вопросы! Вот только Авель совсем не обязан на них отвечать!
Авель прислушивается, а Саша, не дожидаясь его ответа, начинает движение вперёд. Авель светит ему в спину фонариком. Чёрт с ними! Если в этом тоннеле есть кто-то ещё, пусть идут на свет, пусть найдут их. Они не палестинцы и не израильтяне. Они не враги тем, кто воюет друг с другом на этой земле четыре тысячи лет. Они издалека и им наплевать на местные распри. Эх, только бы выбраться! Авель слышит собственные шаги: бах, бах, бах! Авель слышит собственное дыхание и старается дышать ровнее, чтобы обуздать накатывающую панику. Авель старается не терять из вида колеблющуюся спину Саши. Саша высок и узок, бежать по низкому коридору ему очень неудобно – приходится всё время пригибать голову. Но он бежит ускоряясь. Авель едва поспевает за ним. Авелю тоже не легко – он то и дело задевает плечами за неровные стены. Вот так влипли они оба, один – длинный, другой – широкий!
Сноп света, отбрасываемого фонариком, тускнеет. Тоннель становится шире и выше. Авель не слишком-то смотрит по сторонам, опасаясь потерять из вида удаляющегося Сашу. Не глазами, но кожей, каким-то звериным чутьём он понимает, что в спешке и от невнимательности они уже пропустили не одну развилку. Плохо это или хорошо? Их толкает вперёд какая-то неведомая сила. Наверное, у Иеронима на этот счёт нашлась бы в памяти подходящая цитата из Экклезиаста или какого-нибудь другого евангелиста. Мысль об Иерониме вызвала острую тоску. Авелю вспомнилось, как он впервые увидел обоих на пляже в Ашдоде. Белозубая улыбка ослепительна на смуглом лице.
– Мириам!
– Стой! Что с тобой, куда ты бежишь? Эй! И ты стой! Саша, куда собрался?
Какой же забавный у неё акцент, когда она говорит по-русски!
Мириам смотрела на Авеля со странной серьёзностью. Обнять? Он протянул к ней руки. Она не отстранилась. Он обнял и сразу понял: она всё та же. Она любит. Но тогда почему?..
– У меня есть долг, который важнее, чем любовь к мужчине.
– Долг? Ты набрала кредитов?
Она не понимает шутки, но всё равно смеётся.
– Я искала тебя.
– Я тебя искал. Твой дедушка…
– С Иеронимом всё будет в порядке. Он просто отправился по своим делам. Теперь я буду заботиться о вас.
Вот это да! Она будет заботиться! Авель вспыхнул, но тут же вспомнил сентенцию отца о недопустимости споров с женщинами.
– Очень хорошо! Мы выберемся из Газы вдвоём!
Мириам смущена. Заботу о них она явно представляет себе как-то иначе. Какая же она всё-таки юная – и в то же время взрослая. Вооружена до зубов. В тёмном и вонючем подземелье держится уверенно. Совсем иное дело Саша Сидоров: руки дрожат, глаза бегают. Он лишний… Авель крепче сжимает автомат. Убить Сашу на глазах Мириам? Пожалуй, нет. Она отлучится по малой нужде, отвлечётся на какую-нибудь заваруху, и тогда Авель сделает своё дело. На поясе Мириам пищит рация. Далёкий неразборчивый баритон отдаёт команды на незнакомом языке.
– Кто это? – спрашивает Авель по-русски.
– Это командир, – быстро отвечает Мириам.
Она всё та же: близка и далека одновременно, загадочна. Прижимается к плечу, заглядывает в глаза, но всё же недоступна.
Саша дёргается, лицо его кривится, как от боли. Он хочет что-то сказать, но из чёрного лаза, из черноты бокового ответвления тоннеля – на радостях Авель и не заметил его – отделяется ещё более чёрная тень: внушительная, вооружённая до зубов фигура. Мириам отлепляется от Авеля, перекидывается с фигурой парой фраз. На каком языке они говорят?
– Ничего не понимаю, – бормочет Саша. – Кажется, это турецкий язык. Ты как думаешь?
– Наас хочет, чтобы вы присоединились к нам, – быстро произносит Мириам.
– Вы – это кто?! – голос Саши срывается на фальцет. – Сдаётся мне, вы другая банда. Не та, к которой принадлежит твой дедушка!
Ещё минута и он разрыдается самым позорным образом. Убивать из автомата евреев – это явно не его стезя. Неужели он скажет этому Наасу, что похищен ради выкупа? Как в таком случае поступит с ними этот здоровяк в чёрном?
– Мы – последователи Хасана аль-Банна и Сейида Кутба[20], – прогудела чёрная фигура, ужасающе коверкая английский выговор. – Мы вербуем сторонников.
– Братья мусульмане запрещены в России, – пискнул Саша.
Авель ошалело смотрел на Мириам. Как же христианская община в Хальбе, учёба в Москве? Неужели всё это обман?
– Мы вербуем сторонников повсюду, – повторила чёрная фигура. – Я, Наас Надери Афишари Шарифи Ния – предводитель, главный, командующий, вдохновитель и идеолог…
Он перебирал слова до тех пор, пока от чёрного пятна бокового хода не отпочковалась другая фигура, показавшаяся Авелю ещё более чёрной.
– Наас, как всегда, преувеличивает свою значимость, – проговорил вновь прибывший на хорошем английском языке.
Растерянное лицо Саши на несколько мгновений осветил яркий луч фонаря, ослепил и сразу переметнулся на Авеля, заставив того крепко зажмуриться. Авель в странном оцепенении считал секунды: один, два, три… На пятой раздался треск, фонарь погас. Чёрные фигуры бранились грязно и наперебой. Изредка они здабривали свой гнев исковерканным русским матом, из-за чего их гнев казался вовсе не опасным, а в чём-то даже и смешным. Звонким колокольчиком звучал голос Мириам. Девчушка лгала чёрным, уверяя будто Авель и Саша оба испытанные бойцы украинского нацистского батальона, проходившие реабилитацию в израильских клиниках. Вот фонарь снова вспыхнул, и сквозь плавающие перед глазами белые круги Авель ясно различал обескураженное лицо Саши, который, так же как и Авель, отлично владел английским. Лица собеседников Мириам прятались в тени, но подсвеченные фонарём огромные силуэты были чётко видны. Чёрные не очень-то верили Мириам, но та клялась и божилась именем Иисуса Христа, целовала нательный крест. Авель не верил ни глазам своим, ни ушам: Иисус Христос и национализм – это как-то слишком уж глупо. Саша стоял неподвижно, будто умер уже, и Авель вдруг понял: этот не побежит вместе с ним из Газы. Он останется и станет искать жену, чем бы эти поиски не закончились. Если Авель отступится, этот возьмёт себе в союзники любого, например, этих двух чёрных или тех, что повязали мальчишку Гафара. Мириам же тем временем запальчиво крестилась и даже становилась на колени. Она будто и сама верила собственной лжи, и если Бог на самом деле есть, то вряд ли покарает такую. Как причудлива порой бывает ложь и сколь тесно она переплетается с правдой! О, Господи, а есть ли где-то правда? Неведомо почему Авель осенил себя крестным знамением. О, Боже! Он умеет креститься! Но где и когда успел научиться?
Однако его жест не остался незамеченным.