– Мы – это кто?
– Я, художник, мальчишка этот. Если ты не можешь, не в форме, то позволь нам уйти на рассвете. Помойный поц, храпящий за дверью, не в счёт. Мы его не тронем.
Вадик молчал. Дыхание его выровнялось. Вадик уснул.
Они покинули «губу» перед рассветом, ровно в половине шестого утра. Хоббит не дал проснуться ни часовому, ни Вадику. Мальчишка-палестинец увязался за ними, умоляя и обещая показать местонахождение Саши Сидорова. Врал, конечно. Однако, скрепя сердце, усадили его в джип на заднее сидение, и Иннок услышал, как Хоббит тихо произнёс:
– Ты нас скоро оставишь? Может быть, останешься подольше? Нет? Понимаю. У тебя много важных дел…
Мальчишка только рассмеялся в ответ. Хоббит именовал его Яхо и принцем. Чумазый, тощий и глазастый, неприхотливый и покладистый парень этот никак не походил на принца. Иннок недоумевал: зачем он им? Однако привычка доверять Хоббиту взяла верх.
На блокпосту до зубов вооружённый человек в каске и с тепловизиром на лбу потребовал открыть багажник. Несколько минут он мощным фонарём освещал упаковки с питьевой водой, коробки с консервами и галетами. Хоббит вылез наружу и тихо заговорил с ним. Иннок не волновался о том, что его босой и одетый по арабскому обычаю товарищ вызовет у капрала ЦАХАЛ какие-либо подозрения. Хоббит знал своё дело туго. Заговаривал зубы (или что он там заговаривал) мастерски. А для страховки у Иннока имелась на такой случай специальная бумажка, как говорил незабвенный профессор Преображенский, окончательная бумажка, броня!
На палестинской стороне их приняли с распростёртыми объятиями отъявленные головорезы лет шестнадцати – восемнадцати – все в балаклавах. Ловкие и подвижные, как обезьяны, они выскочили из-под земли будто черти из преисподней. Разглядывая их плечи, их хорошо тренированные тела, Иннок буркнул:
– А ещё говорят, что в Газе плохо кормят. Врут.
– Эти не знают ничего, кроме войны. Ею и кормятся. Своей жадностью до чужого Израиль вскормил эту касту бойцов. Веди себя смирно. Иначе эти дворняги тебя порвут… Как там у русских на эту тему?
Презрев осторожность, Хоббит заговорил с ним по-русски и получил в ответ гневный взгляд.
– Как Тузик грелку – так говорят русские, – рыкнул Иннок.
Хоббит обернулся к пацанам в балаклавах. Голос его звучал глухо. Ушей Иннока достигали лишь обрывки фраз:
– Прислуга… иногда забывается… думает, раз молодой, то всё можно. А мне надо срочно попасть в Дейр эль-Балах. Я владею флотилией, и Метин Хузурсузлук мой друг…
Хоббит назвал какое-то имя? Иннок не расслышал, но на боевиков это имя произвело впечатление. Они залопотали на арабском что-то одобрительное быстро-быстро, ни слова не разобрать.
Иннок слышал о способностях Хоббита, но такого он не ожидал. Откуда-то взялись мутноватый, размытый взгляд, тремор головы и рук, спотыкающаяся, бессвязная, путаная речь. Боевики, конечно же, приняли его за глубокого старика. Конечно, парни в чёрном продолжали с алчным бесстрашием рассматривать выкрашенный в цвета пустыни Негев пикап и самого Иннока, но заветное имя произвело на них должное охлаждающее действие.
Иннок чувствовал себя неспокойно ровно до тех пор, пока из железобетонной будки блокпоста не появился командир, старый знакомец Иннока Сенька Сенкевич.
– Ба! – воскликнул последний. – Наши люди из Майами!
– Скорее уж из Бухары, – поправил его Иннок.
– Шимон помнит Бухару! – был ответ.
Рукопожатие Сеньки, как и в прежние времена, было крепким и сухим. Под палестинским солнцем синие глаза Сеньки Сенкевича приобрели свойственный морю лазурный оттенок. Узкий и прямой нос сделался похож на шило, а тощая фигура ещё более истончилась. Длинное, бесформенное одеяние, костяные чётки, ермолка на лысой макушке. Что за маскарад? Чем занимается этот шнырь на блокпосту вблизи бывшей промзоны Эраз? Растолковывает боевикам фетвы суннитских мулл?
– Как хорошо! – проговорил Сенька. – Вот так встреча! Человек из самой богатой страны на свете! Нет-нет, не скромничай! В недрах нашей с тобой общей родины чего только нет. Букет редкоземельных элементов: литий, бериллий, молибден. В числе прочих и наш товарищ Кобальт.
После того как заветное слово было произнесено, Иннок показал Сеньке фотографии и рисунки.
– Всех знаю, – проговорил Сенька. Он ткнул таким же острым, как его нос, пальцем в копию рисунка, сделанного Иеронимом на пляже в Ашдоде. – Тимка… Тишка… или как его там… Русский мальчик, его мама, младенец – его сестра. Все милостью Всевышнего живы.
Иннок обернулся к Хоббиту.
– Эй, художник! Карту! Шимон! Покажи на карте, где он находится?
Художник извлёк из-под сидения небольшую брошюрку атласа автомобильных дорог. Сенька долго водил своим острыми пальцем между дорогой Салах-ад Дин и дорогой Аль-Рашид. Боевики в чёрных балаклавах придвинулись к нему, уставились в карту. Наконец его кривой ноготь замер в районе мухафазы Дейр эль-Балах.
– Отсюда примерно двадцать три километра, – резюмировал Иннок.
– Там сплошные поля руин… – задумчиво произнёс Хоббит. – Там и до войны было… словом, не сравнить с вашей Бухарой. Метин Хузурсузлук, возможно, сейчас там.
Второй раз услышав заветное имя, мальцы все, как один, попятились, а Сенька-Шимон пояснил им коротко и ёмко:
– Это мой друг из СССР, – театрально выверенным жестом он указал на Иннока. – Он приехал в Газу с гуманитарной миссией. – И добавил, адресуясь к Инноку: – Да, Строптивый сейчас там. Он охраняет своё сокровище, как какой-нибудь Минотавр. Ха-ха-ха! Но ты справишься. Метин… как это? – Шимон прищёлкнул пальцами. – А! Вот! Метин договороспособен.
Мальцы мало-помалу смирялись с тем, что на этот раз рвать в клочья никого не надо. Перебрасываясь короткими рублеными фразами, они теперь посматривали на Иннока с некоторой даже опаской. А заметив на заднем сидении автомобиля подростка, принялись кланяться, молитвенно складывая руки. Размышлять надо всеми этими странностями не было времени, и когда боевики сиганули один за другим в какую-то земляную дыру, Хоббит выжал сцепление. Автомобиль рванулся, набирая скорость. Оборачиваться и глазеть на Сеньку, пряча скупую мужскую слезу, слишком пошло. Зато можно смотреть в правое зеркало. Если повернуть лицо вправо, то Хоббиту точно не будет видно его выражение. А в зеркале очень даже хорошо видно, как тощая фигура старого товарища растворяется в облаке светлой пыли. Антураж меняется. Пыль Палестины отличается от пыли дружественной Кении, где земля имеет оттенок редкого оранжевого сапфира. Пыль Сирии тоже отличается от палестинской, иной она консистенции. Только Сенька всё тот же – человек редкоземельной надёжности, как и сам товарищ Кобальт.
Палестинский подросток сбежал примерно на пятнадцатом километре от блокпоста, когда они катились по шоссе Салах-ад Дин, тщательно объезжая выбоины и неглубокие воронки. Некоторые из них с чисто еврейской аккуратностью были присыпаны щебнем и выровнены заподлицо с дорожным полотном. На горизонте вырастала зубчатая стена серых руин.
Тут-то всё и случилось. Щелчок замка, прыжок с ловкостью серны, быстрота гиены, скрытность и внезапность ночного летучего хищника.
– Он вернётся, – проговорил Хоббит, не сбрасывая скорости. – Он сбежал, чтобы предупредить Метина Хузурсузлука.
– Кто такой этот сильный и строптивый?[23] – не без ехидства поинтересовался Иннок. – Турок?
Хоббит кивнул.
– Он слуга тех, кому выгодно всё это… Хороший слуга. Нам бы такого.
Некоторое время Иннок молча наблюдал окружающий их лунный пейзаж. Впрочем, не такой уж лунный. Тут и там на поверхности чёрствой как прошлогодний хлеб земли виднелись полуразрушенные строения. Стены некоторых из них отчасти устояли. Иные же представляли собой серые груды щебня. Посеревшая от пыли редкая растительность ютилась по каменистым расселинам. По обеим зеленели оливковые рощи. На опаленной войной земле всё же цвела жизнь.
– Евреи бьются с палестинцами едва ли не каждый год. «Первый дождь» в сентябре 2005 года, «Летние дожди» в июне – ноябре 2006 года, «Жаркая зима» в феврале – марте 2008 года, «Двойной вызов» в ноябре 2008 года, «Литой свинец» в декабре 2008 – январе 2009 года, «Облачный столп» в ноябре 2012 года, «Несокрушимая скала» в июле – августе 2014 года, «Черный пояс» в ноябре 2019 года и «Страж стен» в мае 2021 года, – раздумчиво проговорил Хоббит. – Каковы названьица, а? Евреи – романтики войн. Только еврей может назвать военную операцию, фактически мини-войну «Облачный столп». Пожалуй, большими романтиками во всей истории ойкумены были лишь их гонители и убийцы фашисты.
Пикап катил по шоссе. Иннок молчал. Он переживал обычное радостное умиротворение перед схваткой. Снятое с предохранителя оружие действовало на него, как на неврастеника действует таблетка фенозепама. Схватка с противником, игра в смертельный риск – для Иннока это способ обретения душевного равновесия. Больше войны он, пожалуй, любил только деньги и воспоминания о юности в благодатной Бухаре.
Время от времени навстречу им попадались люди на велосипедах и пешие, ослики тянули гружённые ветхим хламом повозки, составлявшие всё состояние смуглых, темноглазых возниц. Женщины в хиджабах тянули за руки оборванных и чумазых детей. На всех лицах печать равнодушной безысходности. Хоббит останавливал автомобиль рядом с одной из групп, движущихся по дороге в попутном направлении, – женщины, дети-подростки 12–14 лет. Иннок с автоматом наперевес перебрался в кузов, распахнул дверцы. К нему потянулись руки. Смуглые кисти, но на ладонях кожа более светлая, почти как у европейцев. Иннок вкладывал в раскрытые ладони пачки галет и бутылки с питьевой водой. Женщины, словно стыдясь, закрывали нижнюю часть лица краями платков. «Спасибо» и «Аллах с тобой» – говорили они. Дети гомонили.
– Будь осторожен! Палестинцы коварны! – проговорил Хоббит по-русски.