– Нет, не пойду…
– Но не потому, что ты считаешь меня врагом.
– Не потому.
– И не потому, что любишь Палестину.
– Любить Палестину? – Саша рассмеялся. – Впрочем, мы столько народу тут перехоронили, что пора бы уже и полюбить…
Саша умолк, потому что Авель отвлёкся и больше не слушал его, всецело сосредоточившись на Мириам, которая, похоже, опять возвращалась ни с чем. Девушка узкой змейкой взбилась по склону невысокого холма, на плоской вершине которого засели Авель и Саша. Она ползла по-пластунски очень ловко. Пропылённые туника и никаб сливались с грунтом, делая Мириам почти незаметной.
Вот она приблизилась. Саша слышит её частое дыхание. Запыхалась, бедная. Осталось преодолеть последние несколько метров. Перед вершиной склон холма делается почти отвесным. Саша и Авель протягивают руки. Мириам цепляется за них. Ать-два – и вот она уже рядом. Никаб сдёрнут и брошен в пыль. На веселом, блестящем от пота лице сияет улыбка.
– Ничего. Завтра оденусь по-другому: европейское платье, чулки, каблуки. С понтом дела business woman направляется в соседнюю страну для закупки бананов. А ты, Авель, что такой… как это слово?..
– Да, я смурной, – подтверждает Авель, отворачиваясь.
– Что случилось? – Мириам с тревогой смотрит на Сашу. – Что с ним?
– Я сам отвечу. Почему Сашка должен говорить за меня?
– Потому, что причина в нём…
Лицо Мириам становится словно старым и даже немного злым. Поразительная прозорливость для столь юного возраста.
– В Ливане все женщины такие умные? – примирительно произносит Саша.
– Мы не пойдём за кордон, – решительно произносит Авель. – Нам надо остаться здесь ещё на некоторое время. Мы должны разыскать жену Саши или, по меньшей мере, выяснить её судьбу, если… если…
– Если её уже нет в живых, ты хочешь сказать, – сглотнув ком, произносит Саша. – Но она жива. Я уверен, жива. Иначе бы я почувствовал…
– А как же мой дед? – губы Мириам дрогнули. – Он хотел, чтобы мы выбрались, чтобы поженились…
Авель внезапно развеселился:
– Пожениться можно где угодно. Хоть сейчас. Хоть здесь! Согласна?
Кажется, она была согласна, но в целом у Саши сложилось впечатление, что русские женщины по сравнению с женщинами Ближнего Востока более покладистые.
– Таким образом, мы остаёмся, – не без торжественности объявил Авель. – Будем искать твою жену все вместе. А пока надо расспросить Нааса. Он, кажется, что-то знает. У меня есть план!
– Наас?.. – переспросила Мириам с некоторой сердитостью. – Ты спроси лучше у меня, и я тебе скажу.
– Считай, что спросил. Говори!
– Настя и дети скорей всего у Метина Хузурсузлука. Но это не точно.
– Мы проверим.
– Это не так-то просто. Метин и Наас – враги.
Далее она пустилась в путаные объяснения, стараясь продемонстрировать глубокую осведомлённость о делах палестинских боевых бригад. Авель слушал внимательно, всё более уверяясь в том, что любимая морочит ему голову. Затянувшуюся тираду Мириам прервал Саша:
– Нам надо создать свою бригаду. Назовём её…
– Слава Украине! – буркнул Авель.
– Бойцы во имя Господа! – смеясь крикнула Мириам.
– Нет! Бригада «СССР», – твёрдо произнёс Саша, и Мириам зааплодировала ему наперекор Авелю.
Глава десятая. Авель
Авель был явно не в духе. Мириам стала часто отлучаться, и вот она опять пропала. А тут ещё Саша. Вероятно, от вынужденного временного безделья он стал часто задумываться о семье. Дурачок. Скорее всего, его родственников уже выкупила заботливая бабушка. Скорее всего, они уже в ус не дуют в какой-нибудь Москве… Да состоится ли их свадьба хоть когда-нибудь? В последние дни Мириам странно переменилась. Саша пытался лезть в душу с пояснениями, дескать, женщины подвержены смене настроений. Малоутешительно. Любовь важнее мимолётности настроений. О чём это он? Авель спорил. Саша отворачивался, пряча улыбку. Да что он такое может знать о любви, чего не знает Авель? Опытный? С подобным утверждением Авель никак не мог смириться.
Вот опять этот Саша таращится с забавной озабоченностью бездомной дворняги, которой непременно нужен хозяин и которого она никак не может найти. В прошлый раз, неделю назад, когда Саша принялся расспрашивать «Младших братьев», он так и говорил: «русский мальчик». Бандиты насторожились. Уж начали прикидывать варианты и возможности. Наас Надери Афишари Шарифи Ния тут же стал возможные барыши прикидывать. Авелю стоило некоторого труда нивелировать эти расспросы, ссылаясь на Сашину контузию. Авель не врал. Контузия действительно была, но Мириам через своего знакомого со странным именем Яхоэль достала какие-то пилюли. Пилюли помогли. Саша перестал трясти головой и молоть чушь. Однако теперь на него посматривали как на сумасшедшего. Это и к лучшему. Авель надеялся, что всё уж успокоилось, что им удастся покинуть Газу, они с Мириам поженятся, Саша отправится восвояси, но…
– Начнём с расспросов. Интервью, понимаешь? Обойдём палатки, опросим каждого. Кто-нибудь его видел.
Авель опустил голову, пытаясь скрыть досаду. Пока скрыть. Но потом… Кто ответит за «потом»?
– Я не могу, – тихо пробормотал Авель. – Для меня эти фаллахи… Жалко их – это да. Но в остальном нет к ним доверия.
– Слова истинно русского человека! – рассмеялся Саша.
– Я украинец!
– Да какой там украинец! Гречишников, ты русский и по фамилии, и по сердцу. Истинный интернационалист.
– Я не националист! – окрысился Авель.
– Интернационалисты и националисты – это разные люди. Ты же сам пел об этом.
– Шо ж такое я пел?
– Не «шо», а «что». Авель, ты же умеешь говорить правильно. А та песня… О, она всем известна. На бис тебя с ней вызывали…
Саша запел. Чудовищно исковерканный мотив всё равно оставался узнаваем:
– «За столом никто у нас не лишний, по заслугам каждый награжден, золотыми буквами мы пишем всенародный Сталинский закон. Этих слов величие и славу никакие годы не сотрут: человек всегда имеет право на ученье, отдых и на труд!»[24]
Авель заспорил, утверждая, дескать, подобного не пел и впервые слышит такие слова. Он пытался прервать Сашу, но тот продолжал петь:
– «Наши нивы глазом не обшаришь, не упомнишь наших городов, наше слово гордое „товарищ“ нам дороже всех красивых слов. С этим словом мы повсюду дома, нет для нас ни черных, ни цветных, это слово каждому знакомо, с ним везде находим мы родных…»
Саша вздрогнул, когда пальцы Авеля сомкнулись чуть выше его запястья.
– Я пел это на украинском языке! – прошипел Авель. – Тебе-то откуда знать слова? Ты же синий. Отщепенец. Твоя Родина – весь мир, а точнее, нет у тебя Родины.
– Извини…
Саша попытался высвободить руку, но Авель перехватил его за грудки.
– Я тебе не товарищ! У меня другая Родина! Моя родина – это конкретное место и конкретный народ. Понял?
– Послушай!
– …в отличие от тебя я своей Родины не предавал!
– Послушай!!!
Саша дёрнулся – и откуда силы-то взялись? – Авель отлетел в сторону, едва не завалился на спину, но всё же устоял.
– Мы с тобой сегодня жрали что?! Галеты, сыр из банки, оливки из банки… – Саша загибал пальцы. Руки его заметно дрожали. – Мы пили кофе со сливками! Потому что Мириам всё это где-то добыла! – Саша задохнулся, сглотнул несколько раз, но слёз удержать всё-таки не смог. – Мой сын голодает… – вымолвил он наконец. – Помнишь, ты говорил о старом колодце, о человеке, видевшем русского мальчика.
Он хотел вытереть слёзы, но Авель снова ухватился за его запястья.
– Тогда айда искать родных! – проговорил он. – Мы накормим твоего сына.
– Если он ещё жив после вчерашнего обстрела… – огрызнулся плачущий Саша.
Но Авель уже бежал к упомянутому колодцу, и Саша заковылял следом.
У колодца они застали Мириам. Девушка со стоически спокойным лицом с чеканной меди ковшом в руке черпала воду и заливала её в огромный кожаный мешок. Крупный косматый зверь с чисто верблюжьей заносчивостью наблюдал за её манипуляциями. Она смотрела на Авеля со специфическим равнодушием крепко провинившегося человека. Словно это не она исчезла, пропала, испарилась и не выходила на связь почти полтора суток. Забыв про горести Саши и собственное неудовольствие, Авель уставился на бурдюк. Архаическая вещь, но до сих пор востребована. Рядом с ней огромный неприглядного вида верблюд кажется чем-то обыденным.
Наедине они пробыли недолго. После быстрого бега Саша едва мог дышать.
– Мой сын… ты не видела его?.. – выпалил он.
– Нет. Но этот верблюд мог его видеть.
– Мне не до шуток!
Мириам заткнула бурдюк деревянной пробкой.
– Помоги-ка. Мне надо закинуть это на верблюда.
– Послушай! Возможно, мой сын страдает. Я обязан выручить его. Моя жена…
– Мир Газы ещё более тесен, чем, скажем, мир Москвы. Твоя семья в руках у очень злых людей. Просто так их тебе не отдадут. Более того. Скорее всего, ты сам окажешься в плену без шансов выбраться. И последнее: не хочешь же ты устроить стрельбу в помещении, где находятся женщины и дети? Будет много убитых.
– Но я готов выкупить их!..
Мириам окинула его критическим взглядом.
– Надо подождать. Я как раз отправляюсь на встречу с одним человеком… Он детектив и как раз занимается такими делами.
– Я с тобой!
– Нельзя!..
– Можно! – огрызнулся Авель.
Он выхватил у неё из рук уздечку верблюда. Довольно грубый жест. Мириам вскинула брови.
– Где ты была? – прорычал Авель.
– Встречалась кое с кем, – холодно отозвалась она.
Они заспорили. Авель горячился. Мириам обливала его обидной холодностью. Хоть бы заплакала. Хоть бы покаялась. Сказала бы: так и так, была там-то и там-то. Так нет! Они выгибает брови дугой. Она сжимает губы в ниточку. Она отводит делано равнодушный взгляд. А Саша-губошлёп всё о своём бормочет. Собрался обходить палатки «Младших братьев» в поисках своего сына. Опомнился, ботаник! Скорее всего, его сын уже мёртв. Если не раздавлен потолком в каком-нибудь подвале, то продырявлен насмерть осколком. Если не убит осколком, то умер от кровавого поноса.