– Как-как, простите?
– У меня есть информация, что мать мальчика, видимо от безделья, слишком увлекалась новомодными течениями. Например, она полагала, что Тимоша не мальчик и не девочка, потому что пока не решил, кто он.
– Ну, это ерунда! К такому нельзя относиться всерьёз…
– Тем не менее эта ерунда очень беспокоит бабушку детей. Впрочем, эта особенность Насти Сидоровой не могла бы стать причиной их похищения.
– Но вы же их найдёте? – срывающимся голосом спросила Манана Георгиевна.
– Их самих или тела обязательно найду. Ну что вы на меня так смотрите? Они скорей всего в Газе, а Газу каждый день обстреливают. Будем надеяться на ловкость их похитителей. Они хотят получить за свой товар живые деньги, поэтому должны представить товар непопорченным.
– Вы отправитесь в Газу?
Манана Георгиевна смотрела на Иннока широко распахнутыми глазами. С таким глубочайшим почтением на мужчину могут смотреть только восточные женщины.
– В Газу, как домой, – важно ответил Иннок. – Вы же сами говорили, что мы, рождённые в СССР, везде чувствуем себя как дома, потому что везде находим своих.
– Но Газа – гнездо терроризма! Вы себе не представляете, каковы эти палестинцы…
– И в Газе тоже есть люди. Наши люди. Я там буду как дома, в СССР. Не волнуйтесь.
Иннок Табачник широко улыбнулся, продемонстрировав Манане два ряда белых крепких хищных зубов.
Глава четвёртая. Встреча в кальянной № 1
Кобальт рассчитывал застать товарища Генерала за его любимым занятием в кальянной на одной из тихих улочек Красной Пресни. Заведение принадлежало новоиспечённому гражданину России Фаруху Закирову, седому и грузному шестидесятилетнему выпускнику Высшего командного ордена Октябрьской революции краснознамённого училища Комитета государственной безопасности СССР имени Ф. Э. Дзержинского. В этот ранний час на стеклянной двери заведения висело лаконичное объявление «закрыто». Кобальт присмотрелся. За стеклянной дверью в полумраке шевелились какие-то смутные тени. Кобальт толкнул дверь, которая оказалась незапертой. Товарищ Генерал обнаружился в самом дальнем углу пустой кальянной и в не самом лучшем настроении. Выглядел он как обычно: среднего роста, нормального телосложения, неопределённого возраста. Черты лица правильные, но красавцем его не назовёшь. Неприметный человек в обычной, но добротной одежде пригласил Кобальта присесть рядом с ним на диван. Фарух тут же поставил перед ними чайник, две пиалы и небольшое блюдо с пахлавой.
– Как обстоят дела у Хоббита? – быстро спросил товарищ Генерал.
– Сейчас он в Израиле.
– В ноябре там хорошая погода. Температура воды двадцать два по Цельсию. Воздух плюс двадцать пять. Прекрасно! Он хорошо проводит время.
– Хоббит – трудолюбивый человек, товарищ генерал. Он в Израиле именно трудится. Работы много. В Израиле сейчас много русских. Из них немало таких, кого возможно рекрутировать для наших целей. Хоббит этим и занят.
– Надо, чтобы Штемп присоединился к нему под каким-нибудь благовидным предлогом. Вы задумались? Нужен предлог? Его должен изобрести я? Всё приходится делать самому!..
– За предлогом дело не станет. Из тех русских, что оказались в Израиле, много пострадавших. Люди в беде, ищут своих родственников. Много личных трагедий.
Кобальт разлил чай по пиалам. Товарищ Генерал затянулся, выпустил из носа струю пахнущего свежим яблоком дыма. Его невыразительное, в общем-то, лицо выражало глубокую печаль.
– Сейчас мир, как сжатая пружина. В каком направлении и когда сработает закон Гука? Кого ударит распрямившаяся пружина? – проговорил Кобальт.
– Философствуешь, товарищ подполковник… – отозвался товарищ Генерал.
– Я к тому, что в Израиле сейчас много наших ренегатов и у них могут быть проблемы. Вот вам и предлог.
– Проблемы – это хорошо. А ренегаты такой продукт, который тоже надо пускать в дело. Как думаешь?
Кобальт пожал плечами.
– Можно. Не пропадать же им даром.
– Тогда подсовывай свой предлог Штемпу и держи меня в курсе. А Хоббиту передай, что нам надо укреплять позиции в Йемене. Йемен – наше приоритетное направление. Надо готовить людей. Надо их мотивировать. Надо смотреть на вещи шире. Понимаешь? Русский человек – лучший воин ойкумены. Согласен?
Кобальт кивал, прихлёбывая чай.
– В этом смысле у России нет границ. Мы должны привлекать всех, до кого сможем дотянуться. И я тебе ещё раз повторяю: людей надо воспитывать. Мужество приходит в бою. Наша цель – сетевая структура. Мы обязаны обрить баки и МИ-6 и МОССАДУ. И мы сделаем это!
Глава пятая. Долгий путь к Мириам
Отец говорил ему: ищи мужские занятия.
И Авель, помимо учёбы в Национальном аэрокосмическом университете имени Жуковского, исправно посещал секцию самбо.
Ещё отец говорил: не подчиняйся женщинам. Женщины хотят рулить, но мужчина принимает решения сам.
И Авель сторонился женщин, считая близость с какой-либо из них делом пустым и обременительным. В этом вопросе он всецело полагался на опыт отца, который, как Авелю казалось, не любил ни его мать, ни обеих любовниц. Действительно, алчность и ограниченность, жёсткость и расчётливость плохо сочетаются с образом нежной фемины, верной подруги, которая пойдёт за любимым в огонь и в воду, полетит на Луну, если потребуется. Иногда Авелю казалось, что он влюблён в Алейду Марч[3] – нежную девушку в хаки, чёрном берете и с винтовкой в руках. Женщины же отца походили больше на богато тюнингованные «жигули» с форсированным движком и логотипом Bentley на капоте – хромированные части блестят, выхлоп ревёт, расход на топливо непомерный, а в остальном совсем не Bentley…
Авель вздохнул, припомнив оставленный в Харькове серебристый «ягуар». Ему нравился запах кожаного салона. Ему нравилось уходить со светофора первым и гонять по пятницам до Одессы, где первоклассный тусич, а ночью можно окунуться на Ланжероне.
Жизнь рухнула в один день. 22 февраля 2022 года Авель поехал с товарищем по секции самбо в гости к его отцу. Тот жил как раз в Кудиевке. В 11.00 «ягуар» Авеля встретился на трассе М-20 с русским танком. Несколько долгих мгновений Авель зачарованно смотрел в чёрный зрак пушечного дула. Вот это была встреча! Вот это экстрим! Русский мехвод рвал гусеницами асфальт, пытаясь догнать «ягуар». Да куда там! Авелю удалось ускользнуть, не намочив штанов. Они ворвались в Харьков сами не свои. Как же! Событие! Вторжение!
Вторжение…
Отец принимал решения быстро, и 23 февраля 2022 года мать Авеля и его сестра улетели в Милан, рейсом Pegasus Airlines через Стамбул. Через пару дней Авель узнал, что любовница отца, некая Влада, отбыла обживать их семейное гнездо в Канаде. Третья женщина Святослава Гречишникова оставалась пока в Харькове, исполняя обязанности при высокой должности в мэрии города.
Отец всё решил за своих женщин. Третья необходима была для каких-то нужд бизнеса в Харькове, потому она и осталась. Авель знал, что эта женщина ещё более русская, чем они с отцом, имеет гражданство эрэфии и хитрые связи в каких-то близких к высоким кругах. Поэтому и нужна.
Авелю отец советовал убираться от Харькова подальше, желательно в ту же Канаду. Отец сказал, дескать, мать будет очень переживать, ведь Харьков обстреливают, в домах перебои со светом и отоплением, но дело не только в этом.
Отец говорил много, пространно.
Зима закончится, наступит весна. Это объективный процесс, он от нас не зависит – мы ему либо соответствуем, либо нет.
С началом войны меняются правила жизни, а через это идеология и политика. Правила жизни – это парадигмы, принятые добровольно большинством. Правила жизни неотвратимы, как смена времён года.
Идеология «деньги как цель» закончила своё существование. На смену ей придёт что-то другое. Что же? Искусство выживания любой ценой?
В ближайшем будущем богатство общества определяется количеством свободного времени, которого будет становиться всё больше и больше, так как идёт вытеснение человека из технических систем. Это свободное время человек обязан тратить на саморазвитие. Но это после войны, а сейчас и на ближайшие десять лет главное – война.
Деньги как цель уходят. В центр становится человек – воин, который доказал, что любит эту страну, готов отдать за неё жизнь, переступая через свой инстинкт самосохранения.
На войне рождаются новые правила жизни. Новая идеология. Новый человек. Новое сознание.
Украинский фашизм – это плохо, но это временная реакция общества на тяжкие испытания, как сыпь при заболевании ветрянкой. Печально, противно, тем более ввязываться в это не стоит. Лучше делать вид, будто никакого фашизма нет.
Отец говорил, меря свой огромный кабинет шагами. Тридцать шагов к двери. Тридцать шагов обратно к столу. На его пути лежала шкура медведя, на которую он почему-то избегал наступать. Авель полулежал на широком и длинном оббитом ароматной кожей диване. Его запах так походил на запах салона «ягуара». Расслабленная поза Авеля не являла неуважения к старшему родственнику, к главе клана. Наоборот. Из всего американского, перенятого русскоязычными людьми за последние тридцать лет, Святослав Гречишников более всего ценил эту расслабленную демократичность манер, без обычной нашей торжественной зажатости, без восточного архаичного нарочитого почитания. Но суть отношений сына и отца от этого не менялась.
Иначе говоря, Авель позу мог принять любую, но принимать решения относительно его действий – это право Святослав Гречишников, следуя патриархальной традиции, оставлял за собой. Авель чувствовал, что и на этот раз отец всё уже решил относительно своего единственного сына. Авель знал и о переносе бизнеса с украинских площадок в Канаду. Неужели отец думает, будто Авель станет проводить время своей жизни в кабинете, в амплуа топ-менеджера, опричника собственного отца?
– Я представляю себя совсем в другом амплуа, – тихо проговорил Авель, когда отец взял короткую паузу.