Откинувшись на спинку стула, Эбенезер поудобнее вытянул длинные ноги.
– Вы на самом деле стали бы на это ссылаться? – спросил он девушку.
– Да, – решительно ответила та. – А вы разве нет?
Неожиданно лицо Гуда осветила ослепительная улыбка.
– Да, мадам, – согласился он, – стал бы, особенно если учесть показания свидетелей обвинения. По-моему, попытка опровергнуть их из-за отсутствия доказательств не произвела бы должного впечатления. Присяжные сразу невзлюбили Кейлеба, тогда как миссис Стоунфилд удалось снискать немалое сочувствие.
– Вы строили ваши планы именно таким образом? – поинтересовался Рэтбоун. – И собирались завтра допросить Кейлеба?
– Конечно, – ответил его оппонент. – На чьи еще показания мне оставалось рассчитывать? А что? Разве это может пролить свет на обстоятельства его гибели?
– Нет, если мы не узнаем, что он собирался сказать, – заявил молчавший до сих пор Монк. – Для большей ясности, не хотелось ли ему сообщить что-либо насчет Энгуса, из-за чего его следовало убить ради сохранения тайны?
– Значит, Рэйвенсбрук?.. – Голос Эбенезера поднялся почти до фальцета. – По-вашему, милорд Рэйвенсбрук убил Кейлеба в камере, чтобы заставить его молчать?
– Очевидно, нет, – сухо заметил Оливер. – Значит, мы напрасно предполагали, что вы о чем-то знаете.
– Или ему неизвестно, к чему это могло привести. – Уильям явно не собирался легко отступаться от намеченной цели. – Возможно, он знает, о чем идет речь, но не понимает значения слов и не догадывается о том, какую роль они способны сыграть. – Стремительно обернувшись, он заглянул Гуду в лицо. – Что он собирался сказать?
Адвокат чуть прикусил губу.
– Имей я дело с обычным клиентом, я бы заранее знал ответ или вообще не стал бы задавать такой вопрос. Но со Стоуном мне приходилось лишь довольствоваться догадками, – признался он. – Он, конечно, сказал, что собирается представить все как несчастный случай, что их ненависть носила обоюдный характер и что он причинил Энгусу не больше вреда, чем тот собирался причинить ему. – Положив ногу на ногу, юрист оперся локтями на подлокотники, соединив ладони на манер островерхой крыши. – Поймите, его речь изобиловала недомолвками и парадоксами, а часто он просто смеялся. Если б я счел, что это ему поможет, я бы постарался представить его сумасшедшим. – Он по очереди посмотрел на каждого из собеседников, и лицо его при этом казалось исполненным сожаления и в то же время выражало немой вопрос. – Но кому хочется провести остаток дней в Бедламе? Я бы предпочел, чтобы меня повесили. И потом, иногда Кейлеб вел себя как вполне разумный человек. Он, безусловно, был достаточно умен и получил хорошее образование. Когда ему хотелось, его речь становилась даже изысканной. Впрочем, потом он снова начинал говорить, как любой другой негодяй с Собачьего острова.
– То есть вам действительно неизвестно, что он мог сказать на суде? – сделал из его рассказа вывод Рэтбоун.
– А как вы думаете? Мне известно лишь то, о чем я собирался его спросить.
– О чем? – в один голос поинтересовались Оливер с Уильямом.
– О ссоре с Энгусом, конечно, и том, по какой причине она возникла.
– Об Энгусе! – Монк с силой хлопнул себя по коленям, а потом резким движением обернулся к Эстер: – Тогда мы должны выяснить, о чем он собирался заявить, что на самом деле представляла собой их ссора, если нам действительно хочется узнать, по какой причине его следовало убить. Мы ведь хотим этого, так?
– Я хочу! – тут же заявил Гуд. – Виновен он или нет, он был моим клиентом. Если его убили в силу каких-то причин, я желаю не просто знать об этом, но и располагать необходимыми доказательствами.
– Кому же вы намерены их предоставить? – спросил Рэтбоун. – Суд не станет заседать до тех пор, пока мы не восстановим события жизни Энгуса вплоть до самого детства.
– Речь идет о насильственной смерти, – напомнил ему Эбенезер. – В этом случае производится коронерское дознание.
– Это всего лишь формальность, – возразил Оливер. – Рэйвенсбрук даст показания, конвойные их подтвердят… Врач установит причину смерти, и дело представят как достойный сожаления несчастный случай. Все скажут вслух: «Какой позор!», подумав про себя: «Какое облегчение!» Дело будет закрыто, и суд займется рассмотрением следующего.
– А нам потребуется несколько дней, а может, и недель, чтобы узнать, какое важное заявление собирался сделать Кейлеб, – сердито заметил Монк и повернулся к хозяину дома: – Вы не сумеете отложить суд?
– Возможно, лишь ненадолго. – Оливер взглянул на сидящего напротив Гуда. – Каково ваше мнение?
– Мы можем попробовать. – Голос адвоката зазвучал чуть громче. – Да, нам наверняка стоит попробовать! – Он стремительно обернулся: – Мисс Лэттерли?
– Да? – встрепенулась девушка.
– Вы поможете нам? Постарайтесь проявить как можно большую несговорчивость, выступая в качестве свидетельницы на дознании, давайте неопределенные и противоречивые показания. Пусть у суда появится пища для размышлений, возникнут вопросы и сомнения.
– Конечно, – согласилась медсестра, – но кто поможет Монку восстановить жизненный путь Энгуса? Ему не сделать этого в одиночку.
– Этим займемся мы все, прежде чем начнется дознание, – без обиняков заявил Гуд. – К тому времени у нас наверняка появится представление о том, что нам следует выяснять и у кого.
– Нам необходимо убедить коронера, что речь может идти об умышленном убийстве, – продолжал Рэтбоун все более энергичным тоном. – Если он решит, что произошел несчастный случай или самоубийство, то просто закроет дело. А не дать ему это сделать будет, черт побери, совсем непросто! Поскольку в таком случае все подозрения лягут на Рэйвенсбрука, ни один коронер не пожелает добровольно согласиться с нашей точкой зрения.
– Поэтому нам следует начинать прямо сейчас, – решительно заявил Уильям, глянув при этом в сторону Эбенезера. – Я полагаю, вы потребуете проведения всеобъемлющего коронерского дознания по факту смерти вашего подзащитного с предоставлением времени, необходимого для сбора улик? – Потом он обернулся к Рэтбоуну: – А вы, как прокурор, заявите о своем участии в расследовании в качестве представителя королевской власти. – Наконец сыщик устремил взгляд на Эстер, заранее предположив, что она согласна ему помочь, и уже не спрашивая ее об этом. – Мы с тобой покопаемся в прошлом Энгуса. Нам придется действовать порознь, потому что для совместной работы просто не остается времени. Тебе уже известно о Женевьеве гораздо больше, чем мне. – На лице у него на мгновение появилось выражение какого-то грустного веселья, словно детектив насмехался над самим собой. – И ты, похоже, куда как лучше меня разбираешься в ее характере. Выясни у нее все, что сможешь, насчет Энгуса, в том числе где, когда и при каких обстоятельствах они познакомились, а также все, что ей известно о его отношениях с Кейлебом и Рэйвенсбруком. И на этот раз – правду. Ну, а я отправлюсь в сельское имение Рэйвенсбрука и посмотрю, что можно узнать. Там, судя по всему, братья жили в детстве.
– А как насчет Собачьего острова и Лаймхауса? – спросил Рэтбоун.
– Туда отправлюсь я, – тут же заявила медсестра, – после того, как увижусь с Женевьевой и, возможно, с Тайтусом Нивеном.
Гуд не смог скрыть невероятного удивления.
– Лаймхаус – это не для вас, мисс Лэттерли! – воскликнул он. – Вы не имеете ни малейшего представления о нем, иначе подобная мысль даже не пришла бы вам в голову. Такой благородной женщине, как вам, придется…
– Весь прошлый месяц я выхаживала там тифозных больных, мистер Гуд, – спокойно объяснила Эстер. – Кому, как не мне, заниматься расследованием в тех местах? Я полагаю, никто другой не знает тех, кто там сейчас живет, лучше меня. Я могу назвать вам не меньше двух сотен имен, сразу рассказав о семьях этих людей и их предках. И вдобавок могу сообщить, кто у них умер в последнее время. Даю слово, они ни с кем не станут говорить так же доверительно, как со мной!
Слова девушки ошеломили Эбенезера и произвели на него огромное впечатление.
– Понятно, – протянул он изумленно. – Мне, наверное, не следовало совать нос не в свое дело. Надеюсь, вы не сочли за дерзость это проявление беспокойства за вашу безопасность?
– Ни в коем случае, но вы, право, напрасно так беспокоились, – ответила медичка, великодушно улыбнувшись. – Теперь, когда Кейлеб мертв, никто не станет защищать его столь упорно, как раньше, или опасаться, что пострадает, рассказав о нем правду.
Рэтбоун поднялся со стула.
– По-моему, нам нужно хорошо выспаться, прежде чем приступать к делу, – заявил он. – Давайте снова встретимся здесь через три дня и обсудим то, что нам удастся узнать к тому времени.
– Договорились. – Гуд поднялся следом за ним. – Мисс Лэттерли, вы не возражаете, если я найду вам кеб и отвезу вас домой?
– Спасибо, – любезно согласилась Эстер. – Я буду вам весьма признательна. Сегодня у меня выдался на редкость тяжелый день.
Глава 12
На следующее утро Эбенезер Гуд проснулся очень рано. Его мысли целиком занимали необыкновенные события предыдущего дня, не позволявшие ему заснуть снова. Он сразу невзлюбил Кейлеба Стоуна, в глубине души почти не сомневаясь в том, что тот действительно убил собственного брата и выдвинутые против него обвинения носили абсолютно обоснованный характер. Однако этот человек в то же время показался адвокату проникнутым какой-то редкостной энергией, настоящим средоточием страстей, и это заставляло Гуда переживать его гибель с неожиданной для него самого горечью.
Он лежал в постели, натянув одеяло до самого подбородка, вновь и вновь обдумывая слова Рэтбоуна и Монка. Неужели та медсестра на самом деле понимала, о чем говорила? У него с трудом укладывалось в голове, чтобы Майло Рэйвенсбрук мог желать Кейлебу смерти или, хуже того, покончить с ним собственными руками.
Мысль об этом становилась еще более отвратительной, стоило адвокату вспомнить неповторимое лицо леди Рэйвенсбрук, проникнутое мужеством, силой чувства и воображения даже сейчас, после недавней изнурительной болезни. Какая-то неуловимая черта в ее облике вызвала у Эбенезера необыкновенный интерес к ней. Он убедился, что даже в те минуты, когда его разум занимали мысли о способах и средствах выяснения истины, доказать которую представлялось ему практически невозможным, перед его внутренним взглядом возникали черты ее лица. Он словно наяву видел ее красивый рот, и сейчас у него в ушах, казалось, даже звучал ее голос. Обращаясь к нему, леди Рэйвенсбрук едва ли произнесла более дюжины слов, однако в память юристу врезалась даже интонация, с которой она их говорила.