и злой. Победит тот, которого ты кормишь».
– Армия вне политики – убеждают вас офицеры. Как это вне? – у товарища Дато на конце «вне» появлялась круглая «Э». – Как это вне? Солдат, он кто? Он тот же рабочий, тот же крестьянин! А какая главная цель большевиков, партии Ленина? Ну?
И он сам отвечал:
– Правильно! Земля – крестьянам, фабрики – рабочим, хлеб – голодным и мир – народам!
Солдаты одобрительно гудели. Товарищ Дато тут же продолжил:
– А офицерье ваше – те же кровососы и мироеды на теле трудового народа. Как и фабриканты-капиталисты, как и помещики-эксплуататоры. Вольному воля, ходячему путь, а лежачему кнут. Какая солдатская доля? – тяжкий труд да горький хлеб, свист кнута да зуботычины. Печаль и беда да горючие слезы.
– А как с немцем быть?
– Немецкий солдат, он такой же рабочий и крестьянин, такой же батрак, как и ты. И у них на шее сидят точно такие же буржуи-кровопийцы. Товарищ Ленин раздувает пожар мировой революции, чтобы сорвать оковы с рабочих и крестьян на всей планете. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Смерть мировому капиталу! Да здравствует товарищ Ленин! Ура, товарищи!
Он вскакивал и грозил кому-то смуглым кулаком, поросшим черной шерстью.
За спиной товарища Дато всплывал юный месяц, такой хрупкий на фоне зефирного южного заката. Сладко пахло жасмином и махоркой, в парке страшными упырьими голосами перекликались сонные павлины. Жара сменялась сырой свежестью, до отбоя оставалось десять минут.
Прошли выборы в солдатские комитеты. Товарищ Дато зорко следил за процессом, призывал выдвигать солдат, выступающих за прекращение войны.
– А известно ли вам, товарищи, что ваш полк – самый отсталый в дивизии?
– Не бреши!
– Чего это?
– Каким это макаром?
– А вот каким. – Большевик Дато скалился белыми зубами. – Во всех других полках уже оглашен указ об отмене титулов, и только ваше офицерье по-прежнему требует именовать себя превосходительствами и высокоблагородиями. Вот таким вот макаром, дорогой товарищ. Хвали рожь в стогу, а барина в гробу. Ты – холоп и червь, он – хозяин и бог!
Солдаты загалдели. Дато предложил прямо сейчас идти в офицерское собрание.
– И винтовки прихватить, товарищи. Винтовки!
– Айда, братцы! Будя кровь солдатскую пить!
– У них нынче пир там!
– Ага! Валтасаров пир!
– Жируют!
– Ниче, братуха! Голодный волк сильней сытой собаки!
– Айда в собрание!
А там пели, там был праздник. Особняк, белый, сияющий, с могучими колоннами, казалось, парил над озером. По туману сиреневой воды змеились отражения стрельчатых окон. Над папоротниками, по сырому и темному парку, между пятнистых эвкалиптовых стволов, растекался вальс «Хризантемы». Чей-то тенор, нежный, почти женский, выводил грустную мелодию. Ему отзывались баритоны, трагично вторили басы. Чуткий флигель-горн стеклянной трелью тихо уплывал вверх, в вечернее небо.
В офицерском собрании уже начался бал, праздновали возвращение из Персии. Трубачи и песенники были отобраны из каждого эскадрона, приехали гости из Тифлиса – все больше князья и княгини, пригласили генералов и офицеров из других полков.
У главного входа на каменных тумбах сидели каменные львы, похожие на понурых псов. Желтый свет падал на лопухи под окнами, их сочные листья казались глянцевыми. Солдаты прошли главной аллеей, темной толпой замешкались у парадного, затопали по ступеням. В дверях что-то произошло, кто-то закричал, кого-то схватили, начали бить. Распахнули со звоном двери, шумно вломились в зал. Вальс запнулся, трубы сконфуженно выдохнули, капельдинер обернулся да так и застыл с поднятой дирижерской палочкой.
Застыло все – бокалы на полпути к губам, голые спины дам, солнечная медь труб, золото аксельбантов, блеск люстр – все это калейдоскопом множилось в зеркалах, отражалось в паркете. Солдаты тоже вдруг стушевались, остановились, тесно сгрудились вокруг Дато.
– Что происходит? – Штабс-капитан Китаев угрожающе пошел на них, позванивая шпорами, как бубенцами. – Что это такое? Вы что, белены объелись? А ну, быстро вон отсюда!
– Хватит! – нерешительно выкрикнул кто-то из солдат, остальные подхватили уже решительней, злее.
– Молчать не будем!
– Мы не рабы!
– Хорош кровь солдатскую пить!
Кто-то хрустко передернул затвор винтовки.
– Душегубы!
Штабс-капитан побледнел, торопливо расстегнул кобуру, рывком выхватил револьвер.
– Молчать! Свиньи! – Он поднял «наган» над головой. – Под трибунал пойдете! Все! Приказываю немедленно очистить помещение! Буду стрелять!
Толкаясь, из толпы к нему протиснулся солдат Клим Костиков, чернявый врун и задира, болтали, что из дунайских конокрадов. Он по-жигански тряхнул головой, рванул на груди гимнастерку.
– Стрелять? В кого будешь стрелять, твое высокоблагородие? В русского солдата Костикова?! В георгиевского кавалера?
Штабс-капитан медленно опустил руку и направил револьвер ему в грудь.
– Повторяю! – раздельно и угрожающе проговорил он. – Вон отсюда! Мразь!
Костиков сделал шаг. Тараща глаза, истерично заорал:
– Кончилось ваше время, суки окаянные!
Подавшись вперед, он хотел схватить штабс-капитана за воротник, но не успел. Раздался выстрел, трескучий и негромкий, как из пугача. Костиков дернулся, будто его толкнули в грудь, устало покачнулся и грохнулся навзничь на паркет.
Штабс-капитан Китаев, бледный, с серыми губами, не опуская револьвера, попятился.
– Бей его, товарищи! – выкрикнул властный голос с южным выговором. – Бей гада!
Толпа набросилась на офицера, его подмяли. Начали топтать, бить прикладами, колоть штыками. Никто из гостей, никто из офицеров даже не двинулся, не шелохнулся. Штабс-капитана Китаева забили насмерть на глазах его сослуживцев. Расследование этого происшествия не проводилось, а приказ об отмене титулов был оглашен в полку на следующий день.
В июне дивизия в полном составе была погружена в эшелоны и отправлена на запад. В Минск.
Дивизию расквартировали в Минске.
После яркой Грузии город казался бесцветным. Линялым, точно акварельная картинка. В перламутровом нежном мареве кружили сизари, тускло сияли маковки церквей, сахарно белели башни польских костелов. По дощатым мостовым брели сонные старухи, торопливо семенили румяные гимназистки, калеки в драных гимнастерках просили милостыню. Беженцы из сожженных деревень тусклыми голосами рассказывали о войне и смерти. Каждое утро у собора Девы Марии собиралась толпа, там проповедовал юродивый Козей-Ясноглаз – то ли святой, то ли жулик.
– Бога забыли! Да и Бог вас позабыл! Позабыл-позакинул и не ведяше откуда есть – ныне, присно и на веки вечные, – пугал, пуча бешеные глаза, сердитый старец. – Страшен величием пред нами, грешными. Алчущие да страждущие не желают ангелам божьим молиться, так и ангелы божии не станут молиться за тебя! И глагола ему: не будет кому за козлищ заступиться! Ни святые угодники, ни Микола, ни Михаил с Егорием! Содом и Гоморра грядет – падет кара небесная, сосуды господней мести наполниша уж до верха! Ужо казнь грядет! Лю-ю-ютая расплата.
Юродивый завывал, чесал тощую грудь сквозь рваную рубаху. Бабы и девки пугливо крестились.
– Предрекал святой Иоанн, что отойдет Бог от мира поганого. Еже аще глаголет – что труба иерихонская – Я есмь Альфа и Омега! Начало и конец всего сущего. Внемлю тебе, о Господи! Дай мне истину горькую в устах, но сладкую во чреве!
Старик задирал голову, вскидывал к небу костлявые грязные кулаки. Толпа следом смотрела вверх.
– Явился ужо и антихрист, и блудница вавилонская верхом на драконе окаянном, и Вавилон-город, что на Неве северной, стал гнездилищем блуда. Ужо пал град и огонь, с кровью смешанный. Пала и звезда Полынь, сделалась вода рек горькой. Отворилась кладезь бездны адской, и саранча железная вылезла из-под земли, дана ей власть пять месяцев мучить людей. Кто ведет в плен, тот сам пойдет в плен; кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом. Здесь терпение и вера святых.
– А кто ж антихрист этот? – спрашивал робкий голос.
– По числу зверя узнаете его! Кто имеет ум, сочти число зверя, ибо число это человеческое!
Народ горячо шептался: было ясно, что антихрист – не кто иной, как Гришка Распутин, а вавилонская блудница – очевидно жена императора Александра Федоровна. Со звездой Полынь и железной саранчой тоже все было ясно. Горчичный газ, примененный в сражении на реке Ипр, получил имя этой речки. Во время первой газовой атаки за несколько минут задохнулось и ослепло несколько тысяч человек. Немцы изобрели огнемет и успешно пользовались им на всех фронтах. Живые люди горели как хворост.
В битве на Сомме впервые участвовали танки. В результате этого сражения с обеих сторон погибло больше миллиона человек. В феврале 1916 года началось наступление германских войск у крепости Верден, после упорных боев с огромными потерями немцам удалось продвинуться на восемь километров и занять несколько фортов крепости. Их наступление было остановлено, сражение продолжалось еще десять месяцев. Немцы потеряли полмиллиона убитыми, французы и англичане – восемьсот тысяч. В историю это сражение вошло как «верденская мясорубка».
В дивизии и в полку прошли выборы в солдатские комитеты.
Мой дед вошел в состав полкового комитета, унтер-офицер Буденный стал председателем дивизионного комитета. В самом начале войны фракция большевиков в Государственной думе выступила с призывом не участвовать в военных действиях. За пораженческие настроения правительство объявило большевиков партией национальных предателей. Газету «Правда» закрыли, начались аресты и преследования. Партия Ленина оказалась вне закона и перешла на нелегальное положение.
Весной шестнадцатого года Ленин перебрался из Берна в Цюрих и, выступая на международной конференции в Кинтале, призвал превратить войну империалистическую в войну гражданскую. Заявление по Уголовному кодексу Российской империи классифицировалось по статье «Государственная измена Отечеству». У большевиков и до этого была неважная репутация – Ленин организовывал ударные группы, а попросту банды, которые грабили банки и ювелирные магазины. Террор и убийство для Ленина были инструментами классовой борьбы, даже бывшие соратники социал-демократы-меньшевики называли ленинскую фракцию «компанией уголовников». Ленин не просто допускал насилие, он призывал к нему. Он призывал к радикальным средствам как к наиболее целесообразным. Лидер большевиков предлагал создавать «отряды революционной армии всяких размеров, начиная с двух-трех человек, которые должны вооружаться сами, кто чем может (ружье, револьвер, бомба, нож, кастет, палка, тряпка с керосином для поджога…)».