– Гоша, – ответил Тамерлан. – Приезжала бабка моя из Липецка, баба Света, учила меня блины жарить. Мне так нравилось… Пекли с ней пироги с персиками и хурмой, открытые, с плетенкой поверху… Все думали, поваром стану… Поваром! Нет, ты представляешь?
– Нет, – честно ответила я. – Не представляю.
Мне вспомнилась хроника, где несостоявшийся повар, потный и бородатый душман, косил женщин из танкового пулемета. Мне не нравились его откровения, не нравился незаметный переход на «ты». Из всего этого можно было сделать лишь один вывод, и этот вывод мне тоже не нравился.
Сковородка снова нагрелась. Тамерлан налил масла, чуть погодя, засыпал морковь. Вытащил из холодильника железную миску с пестрыми овощами – тугие красные перцы, сочные помидоры, фиолетовый баклажан.
– Не, ну ты погляди, погляди только! Чудо! – Он гордо поднял похожий на сердце перец. – Чудо!
Перец действительно был хорош. Тамерлан, сноровисто стуча стальным лезвием ножа, начал мелко и очень быстро рубить его на тонкие кольца. Как машина, точно и споро.
– Нож – половина успеха. «Золлинген» – отличная сталь.
Нож, как бритва, располосовал помидоры на дольки.
– Кстати, – халиф принялся за баклажан, – ты знаешь, что Тамерлан по-русски значит «стальной»?
Нет, я не знала.
Тамерлан вывалил все овощи в сковороду, перемешал энергично. Добавил масла, совсем чуть-чуть. Достал с полки жестяную банку, открыв крышку, сунул мне под нос.
– А? – торжествующе спросил. – Аромат каков?
В банке была какая-то пряная смесь, я вдохнула, уловила дух кайенского перца и имбиря.
– Имбирь?
– Имбирь, – передразнил он меня. – Пятнадцать ингредиентов! Ну и имбирь, конечно. Мой личный рецепт. Своими руками в каменной ступке, никаких миксеров. Шафран – это непременно, но не простой, с рынка – в тот добавляют мел, куркума – тропический шафран, индийский. Потом тмин, кардамон… Мелисса, майоран и мускатный орех – с этим надо очень осторожно, а то появится парфюмерный привкус, вроде одеколона. Что еще? Лавровый лист, анис, барбарис. Хотя барбарис можно заменить лимоном. В самом конце потереть чуть цедры, уже когда добавляешь зелень…
Он снова перемешал овощи, нагнулся, заглянув под сковороду, уменьшил огонь. Зажег еще одну конфорку, совсем маленькую. Раскрыл шкаф, вытащил казан. Придирчиво глянул внутрь, зачем-то дунул, поставил казан на огонь.
– Это вегетарианское блюдо? – спросила я первое, что пришло в голову, он как раз вывалил овощи в казан.
– Курбак?! – Тамерлан засмеялся, чертов попугай закаркал следом. – Настоящий курбак готовился из конины. Когда еще мы были кочевниками… сакские племена, кстати, тоже пришли из Индии, как и скифы…
– А-а, так что мы, считай, братья?
– Все люди братья. – Он снова засмеялся, резко и неприятно, потом серьезно добавил: – Почти все.
– Вот дурак! – встрял в беседу Василий Иваныч.
– А вот северные племена – кшатрии, – Тамерлан продолжил свою кулинарно-историческую лекцию, – которые кочевали в предгорье Гималаев до гор Гиндукуш… В «Махабхарате» их причисляют к шудрам и называют «выродившимися воинами». Так вот эти кшатрии готовили курбак из…
Он запнулся, повернулся к плите, заглянул в казан. А я уже почти догадалась, из какого мяса готовили эти «выродившиеся» свой проклятый курбак.
– Так! – Он влез пальцами в банку, бросил три щедрые щепотки оранжевой трухи в казан. – Специи надо добавлять перед самым концом – не раньше и не позже.
– Почему? – быстро спросила я, меня начало мутить.
– Если рано, то жар убьет весь дух…
– А позже если? – я сглотнула и сжала губы.
– Они не успеют отдать аромат…
Он раскрыл холодильник и достал кусок розового мяса. Бережно положил румяную мякоть на разделочную доску. Нежностью цвета мясо напоминало свиную вырезку, но мне было ясно, что свинины тут просто не может быть.
– Вот… – Тамерлан ласково похлопал ладошкой по вырезке, звук получился чмокающий и гадкий. – То что нужно…
– Вы забыли лук! – выдохнула я, тыча пальцем в пиалу с жареным луком.
– Нет, лук мы сверху положим. На мясо. Чтоб сок мясной с луковым перемешался.
Тамерлан выбрал нож с узким и хищным лезвием. Плавным жестом примерился и начал резать мясо на длинные тонкие ломти. Я судорожно сглотнула, во рту было сухо. Не отрываясь, Тамерлан вдруг начал декламировать. Неспешно и весомо, точно отливая каждое слово из тяжелого, благородного металла.
– Над головой вселенная вращалась,
Судьбы предначертанье открывалось.
Не подобает от любви страдать
Тому, кто миром должен обладать.
Сегодня пир, а завтра – пусть война,
Носить корону – не ребячье дело.
Мой взгляд прилип к стальной бритве ножа, к мокрым розовым кускам, кровяному соку, вытекающему из-под мяса на доску. Я почти выкрикнула:
– Ну зачем?! Какого черта? Десять миллионов! Ты ж знаешь, прекрасно знаешь… – я задохнулась, меня мутило. – Ведь никто, никто не будет тебе никаких миллионов платить! Никто! И ты знаешь, и я знаю! Так какого черта? Какого беса… зачем…
– Зачем! Зачем! Вот дурак! – каркнул попугай.
– Заткнись, курица крашеная! – заорала я и, схватив со стола обрезок баклажана, пульнула им в птицу.
Конечно, промахнулась. Попугай взмахнул крыльями, увернулся и точно истребитель, просвистев мимо, вылетел из кухни. Из соседней комнаты донеслось его возмущенное карканье – он щелкал клювом и матерился. Тамерлан перестал резать мясо и с удивлением глядел на меня.
– Ну что уставился?! – рявкнула я и одним жестом смела все с разделочного стола. – Гоша!
Миска, пиала, овощи – все с грохотом и звоном полетело на пол. Застучал-запрыгал молодой картофель, покатились морковки, помидор шлепнулся и брызнул соком по кафелю.
– Как вы мне все осточертели, господи! Если бы вы только знали… Господи…
Без сил опустилась на пол, закрыла лицо руками. Я всхлипывала, без слез, без плача, без звука – просто дергалась, как сломавшаяся машина. Как заевший механизм, застрявший в бессмысленной и жуткой конвульсии.
Мясо оказалось всего лишь телятиной. Парной телячьей вырезкой. Курбак, или как там он называл свое варево, напоминал заурядный венгерский гуляш с тушеной паприкой и баклажанами. Впрочем, вполне съедобный и даже вкусный, если вам, конечно, нравятся восточные специи. Я предпочитаю еду попроще.
Мы сидели на высоких стульях за узким разделочным столом. Сидели напротив друг друга, словно собирались играть в шахматы. Я уныло ковырялась в тарелке, есть не хотелось совсем. Тамерлан с аппетитом жевал, изредка поглядывая на меня, точно ожидал, не выкину ли я еще какой-нибудь номер. Моя вилка звякнула о тарелку, руки еще тряслись. Он вскинул глаза, я мрачно улыбнулась в ответ.
– Вкусно, – сипло буркнула. – Спасибо.
Попугай вернулся, он уселся подальше, взгромоздился на угол холодильника. Наклонив голову, прислушивался к разговору и пялился на меня недобрым глазом.
– Пожалуйста, – вежливо ответил Тамерлан. – Немного овощи… пережарил.
– Извини… Моя вина.
– Да ладно, – он вытер крахмальной салфеткой рот, – бывает…
– Я не понимаю…
– За тобой приедут завтра. Утром…
– Зачем я Сильвестрову?
– Точно не знаю. Но догадываюсь.
– Зачем? Зачем?
Он сложил салфетку, посмотрел внимательно мне в глаза.
– Точно не знаю, – повторил он.
– А деньги? Выкуп?
Тамерлан хмыкнул, кивнул на мою тарелку.
– Доедай. Или не нравится?
– Да вкусно, вкусно… Сколько раз повторять нужно? С аппетитом проблема… знаешь, Гоша, бывает у заложников, которым голову струной резать будут…
– Какой струной?
– Какой-какой! Рояльной! – Я бросила вилку, отодвинула тарелку. – Рояльной струной.
Он невозмутимо взял обе тарелки со стола, со звоном кинул в раковину. Василий Иванович вздрогнул.
– Театр… – Тамерлан вернулся и сел. – Спектакль! Представление! Шоу! Понимаешь, Каширская?
Я не понимала, но решила не перебивать. Он положил на стол загорелые руки. Переплел пальцы, длинные, почти аристократические, с узкими ногтями. Каждый ноготок отполирован – и кто ему тут маникюр делает? Этому Гоше?
– У меня с Сильвестровым свои дела. У нас разные зоны влияния, но схожие цели. Как ты понимаешь, вся идеология рассчитана исключительно на публику, поэтому мы не очень афишируем наше… – он засмеялся, – сотрудничество. Ислам или православие, халифат или империя – терминология для внешнего потребления.
– При чем тут шоу? Театр? При чем тут я?
– Думаю… – он помедлил, точно прикидывая, говорить или нет, – думаю, Сильвестров решил дать тебе главную роль.
– Какую роль?
– Жанны д’Арк. Орлеанской девы. Спасительницы отечества.
– Какого, к чертям собачьим, отечества?!
– Как – какого? – он весело засмеялся. – Русского.
Меня разбудили около шести. Наверху шел дождь. Грязный монастырский двор был завален деревянными ящиками. Они намокали и темнели на глазах. В глубокой коричневой луже, в самом центре двора, стоял бронированный «Хаммер». Приземистый, в зеленых и бурых пятнах камуфляжа, с крупнокалиберным «гатлингом» на крыше и железной решеткой на лобовом стекле, он напоминал помесь танка с черепахой.
Мы ждали под ржавым навесом, капли с каким-то бешеным злорадством колотили по жести. Охранник закурил, предложил мне. Я сунула сигарету в рот, он, придерживая автомат под мышкой, чиркнул зажигалкой. Его указательный палец был срезан по вторую фалангу и торчал розовым обрубком. Дождь усилился и превратился в уверенный ливень, дробный грохот перешел в мощный упругий гул. Стало темно, день, не успев начаться, превратился в сумерки. Я с удовольствием затянулась, выпустила дым и засмеялась. Охранник удивленно повернулся; мне стало смешно – я абсолютно не могла вспомнить, какой сейчас месяц. Не знаю отчего, но этот факт мне показался очень забавным.
Из подъезда монастырской трапезной вышли вооруженные люди, человек шесть. Впереди шагал Тамерлан; в длинной черной шинели, с блестящим мокрым черепом, он шел уверенно и не торопясь, точно никакого ливня не было и в помине. Проходя мимо броневика, он, не замедляя шага, стукнул кулаком по крыше и указал в нашу сторону. Мой охранник дважды торопливо затянулся и выбросил недокуренную сигарету под дождь.