— Что же ты имеешь в виду? — хотел уточнить Вок.
— Сюрприз. Это на северном склоне.
— А почему на северном? И ты сдался пожарникам? — спросил Лайо.
Почему он так не любит горную службу?
— Просто вы не хотите топать на другую сторону Дюмбера, — ворчала Анча.
— Кто говорит — на другую? У нашей долины тоже есть северный склон. Если хотите знать, это у Козьего хребта. И мы там будем одни. Обкатаем его и будем ездить дотемна.
— И загорать, — сказала Яна.
— На костре, — смеялись парни.
— Что в этом году за зима? Счастье еще, что столько снега выпало. Не дай бог, если подморозит.
— Если б не календарь, можно подумать, что сейчас март.
— Пожарники наверняка в него не смотрят, — не унимался Лайо. — Воображают, что весна, и пугают своими лавинами.
— Ой, а мне хочется поглядеть на лавину! — пискнула какая-то девчонка.
— А мне — нет, — сказал Юло Мравец. Сразу видно, что он настоящий лыжник, а не любопытный дурак.
— Ладно, подъем, — сказал Вок Яне. — Надо смазать лыжи. Я дам тебе тюленьи ремни, чтобы было легче идти. Хорошо?
Яна улыбалась счастливой улыбкой. И я был рад, что ей у нас нравится. Очень, очень рад.
— Эхе-хе, охо-хо! Пошли, а уж завтра вечером погуляем вовсю, — вскочил неожиданно Юло Мравец. — А я попляшу с ружомберокской городничихой!
Мы чуть не лопнули от смеха. Больше всех смеялась Яна, ружомберокская городничиха!
— А в полночь я пробегусь на лыжах в одних, пардон, подштанниках, — повернулся Юло к Яне, — чтобы не мять брюки.
И мы начали придумывать маскарадные костюмы к новогоднему походу. Каждый новый год в двенадцать часов, с последним ударом, мы встаем за домом на лыжи и спускаемся вниз с горы, одетые кто во что горазд. Отец зажигает на углу лампу в пятьсот свечей, туристы глазеют на нас из окна, а мы свистим, играем на разных инструментах, и каждый стремится закончить спуск смешным коленцем. Лучше всех это удается Юло Мравцу. Он съезжает на одной лыже, согнувшись в три погибели, и валится в снег, как девчонка-неумеха. Остается только удивляться, как он мог так переплести ноги. Домой мы возвращаемся все мокрые и еле живые от смеха.
— А теперь, ребята, спать, — подошел к нам отец.
— Еще ра-а-аа-но, — ныли мы, но все напрасно.
— Очистить позиции, — скомандовал он, — и на боковую!
— Есть! — вскочил Юло Мравец.
Я видел, что все остальные нам завидуют, как дружно мы маршируем из столовой, нам весело и никому это веселье не стоило ни кроны.
Как я жду завтрашнего дня! Яна поднялась наверх, а Вок остался внизу. Остальные устроились в общежитии. Я поджидал Вока, а он все стоял и смотрел наверх. Я немедленно пошел прочь. А Вок все стоял, не двигаясь с места.
— Ну, Янка, иди, — сказал он тихо. — Доброй ночи! Пусть тебе приснятся хорошие сны.
— Доброй ночи, Йожка… Как тут у вас чудесно! — вздохнула Яна.
Лестница заскрипела, и Вок двинулся вслед за мной.
— Ты мировой парень, — толкнул меня Йожка.
Ага, мировой, мне одно только не ясно: Йожка еще мой брат или стал полной собственностью Яны?
Смешно, а не разберешься!
Я насыпал соль в солонку и резал перец, когда кто-то вдруг принялся колотить палкой в кухонное окно.
— Ты что, обалдела?! — крикнул я, уверенный, что это Габа: она отправилась с мамой к поросятам. Или Юля: она тоже была на дворе.
Но за окном стоял незнакомый лыжник.
— Где отец? — закричал он. — Говори скорей!
Где отец, я не знал. Он не пустил меня утром на Козий хребет, и мне нет до него дела! Все на лыжах ходят, а я чтоб все каникулы вкалывал, да еще и на Новый год!
— Слышишь, парень? — повторил лыжник. — Позови отца!
Только тут я заметил, что глаза у него страшные и лыжи он не снимает. Я выбежал и столкнулся с отцом на лестнице: он поднимался на чердак за сардельками.
— Скорей, тебя зовут! — крикнул я, потому что уже боялся этого человека под окном и того, что он собирался сказать отцу.
Мы с отцом выскочили на крыльцо.
— Хозяин… — сказал лыжник и пристально поглядел отцу в глаза. — Хозяин, лавина!
Отец словно онемел.
— И люди под ней! — крикнул лыжник.
У отца бессильно повисли руки.
— Кто? — спросил он чуть слышно глухим голосом.
— Не знаю. Кажется, ваши гости.
— А мой сын? — спросил отец с трудом, набравшись мужества.
Зачем он спрашивает? Зачем? Ведь он ясно слышал, что гости. Йожо не гость, он сын! И Яна тоже не гость, она наша. Значит, ни Йожо, ни Яна не могут быть под лавиной! Зачем он спрашивает?
— Ничего не знаю, хозяин! — Лыжник глядел на старые отцовские башмаки. — Знаю только, что лавина и что нужно помогать. Людей засыпало!
Я кинулся за отцовскими ботинками.
— Собирайтесь! Все, сколько есть! Где лопаты? — кричал лыжник.
Я вытащил из сарая четыре лопаты. Больше у нас нет. Лыжник попросил ремень, связал лопаты и перебросил через плечо. У отца дрожали руки, когда он шнуровал ботинки.
— Да, позвоните по телефону, — вспомнил лыжник, посмотрел на отца и сбросил лопаты и лыжи. — Где у вас телефон?
— В комнате за кухней.
— Скажи всем в столовой, — сказал мне отец нарочито спокойным голосом. — А маме ступай и скажи, что мы скоро вернемся.
В столовой сидели четверо лыжников. Они вскочили, взяли лыжи и отправились вместе с нами.
Мы шли быстрым шагом, впереди отец. Он был самый старший из нас, тяжело дышал, пот заливал его лицо, но он его не вытирал, а все шел, шел и шел, как заведенная машина. Больше он ни о чем не спрашивал. Из карманов у него торчали бутылки коньяка, за которыми мне пришлось вернуться.
Лыжники иногда спрашивали незнакомого человека:
— Когда она обрушилась?
Или:
— Может, никого и не засыпало? Сколько раз уже лавина сползала — и ничего…
— Да минут сорок пять назад, — сказал лыжник. А на второй вопрос ответил: — Дай бог, чтоб так. Да только я своими глазами все видел…
Показался южный склон Дюмбера. Гладкий, нетронутый. Следов лыж из такой дали не видно, а ведь лавина — она оставляет страшные следы разрушения! Я уже два раза видел их на этом склоне.
— Ничего не видно, — сказал отец с надеждой, разглядывая склон.
— Может быть, вы ошиблись, — заметил один из четырех лыжников.
Незнакомец промолчал.
А меня снова охватил страх. Ноги и руки стали ватными. Я предчувствовал, что скажет сейчас этот человек, и мне захотелось вернуться домой, убежать, оказаться далеко и не слышать этих страшных слов.
— Это под Козьим хребтом, хозяин. Сейчас увидите.
Тут отец остановился. Схватился рукой за грудь, и когда я подбежал к нему, то увидел, как отливает кровь от его мокрого лица. Он оперся рукой о мое плечо.
«Это неправда! — кричал я про себя. — Неправда! Этого не может быть!» Но я уже знал, что это так, что такое может быть. Я плакал без слез и молил, чтобы это оказалось неправдой, чтобы ничего не случилось хотя бы с нашими, с нашим Йожкой, с нашей Яной. И ни с кем другим! Но главное, с нашими. «Ни с кем! — просил я, испуганный тем, что желаю несчастья другим. — Пусть ничего не случится. Ни с кем, ни с кем другим, ни с нашими…»
Отца оставили силы, и я побежал впереди. Дорога свернула направо.
Мне опять захотелось повернуться и убежать. Но, поглядев на отца, я рванул вперед с новой силой.
Передо мной открылась страшная картина.
Во всю ширину Козьего хребта темнел след лавины. Под скалистым хребтом почти на треть склона виднелся нетронутый снег. Но дальше!.. Словно кто-то гигантским ножом равномерно разрезал снежный покров и приказал: начать отсюда! Снежный покров сначала двигался медленно по всей ширине склона, но, достигнув долины, пополз по ее краям и сдвинулся к центру. Лавина сузилась и вспучилась. Потом натолкнулась на заслон из низкорослых сосен, стала тяжелой и стремительной и понеслась с бешеной скоростью, круша на ходу деревья, вырывая валуны и увлекая за собой все, словно взбесившаяся река. Уже ничто не могло остановить ее, только Дюмбер. Она покрыла всю долину под Козьим хребтом и забралась на противоположный склон. Страшным заслоном из снега, камня и деревьев она перегородила и центральную долину.
— Этот грохот, — схватился за голову незнакомый лыжник, — этот свирепый гул, я не могу его забыть! А потом вдруг наступила тишина… Хозяин… — хотел он что-то сказать отцу. — Хозяин…
Но отец шел не останавливаясь и не слушая его. И я, и все остальные — мы шли не останавливаясь.
На лавине работали люди. Я бежал и отчаянно высматривал Йожку и никак не мог его отыскать. Я уже видел Лайо и Анчу Мравцову, Ливу и всех Смржовых, только Йожо, нашего Йожо, не было нигде!
На боку, чуть в стороне от лавины, распростершись прямо на снегу, лежал рослый парень. Появились работники горной службы и стали укладывать его в сани. Я узнал свитер. Юло Мравец! Когда его везли мимо нас, он отвернулся и прикрыл локтем исцарапанное лицо. Грудь, перехваченная ремнями, тяжело вздымалась.
— Юло! — крикнул отец. — Юло, а мой?..
Идущий сзади спасатель притормозил, постромки, на которых держались сани, натянулись, но лыжник впереди продолжал идти, и Юло, закрывая лицо руками, проехал мимо.
Я уже нашел почти всех наших, но Вока все не было. Наши туристы и несколько незнакомых мне людей перекапывали лавину лопатами и мотыгами, а кто и просто голыми руками рыл в снегу тоннели.
Кто там под лавиной? Кто?
Отец кинулся к первому попавшемуся.
— Люди добрые, — схватил его отец за рукав, — скажите, люди, где мой сын?
— Не стойте, ребята, — кричал тот, тяжело дыша, — человек под снегом!
— Но мой сын… — повторял отец, с отчаянием глядя на лавину.
Незнакомый человек распрямился и как будто только сейчас заметил отца.
— Сын? — переспросил он. — Да нет, говорят, девушку засыпало.
И тут я увидел Вока в глубоком, самом глубоком, тоннеле. Он, стоя на коленях, пробивался к центру лавины, выбрасывая снег голыми руками.