Теперь пришла его очередь молча жевать.
Я же решила продолжить атаку:
— Наши отношения с Ольгой — если они, конечно, имелись — исключительно мое дело. Никого в них посвящать я не обязана.
Он лукаво улыбнулся:
— Девушки часто ссорятся. И даже убивают друг друга на почве неприязненных отношений.
— Хотите меня в убийстве обвинить? Бросьте. Вы умные люди, и ваши криминалисты, конечно, увидели на мостках мужские следы. Плюс я не актриса. Никогда бы не сумела сначала убить, а потом вызвать полицию и притворяться, что человека спасаю.
Нурлан поднял руки:
— Римма, вам очень не идет оправдываться.
— Вы первый начали угрожать.
— Это от бессилия, — улыбнулся лукаво. — Но давайте откроем карты. Вам нужна моя служебная информация. Мне пригодится то, что знаете вы. Зачем нам торговаться, если мы можем рассказать друг другу все как на духу? Готов быть первым.
Я не стала бекать и мекать — сразу взяла быка за рога:
— Ольга умерла?
— Да.
— Причину смерти установили?
— Вскрытие будет позже. Предварительным осмотром эксперт обнаружил на шее синяки. Есть вероятность — ее придушили, не насмерть. А когда она потеряла сознание, бросили в воду.
— Поэтому в легких и была вода, — пробормотала я. — А мужчину, чьи следы там, на мостках, хоть кто-нибудь засек? Человек или камера?
— Свидетелей пока нет. С камерами у нас еще хуже. Но есть одно предположение. Вы знаете, за кого Ольга собиралась замуж?
— Ну, Георгий. Гоша. Здоровый такой. Столовую держит. Охотник, дома три борзых собаки.
Нурлан внимательно взглянул на меня:
— Он дважды судим.
— За что?
— Первый раз, еще в старших классах, по хулиганке. Освободился в девятнадцать. Взялся за ум, познакомился с женщиной. Стал с ней жить. Вроде дружно, только очень ревновал ее — она в баре работала. Поклонники, чаевые. Однажды шел мимо, через окно увидел ее в обнимку с посетителем, ворвался в бар — и убил.
— Обалдеть! — выдохнула я.
— Признали аффективный умысел, поэтому судили по сто седьмой. Через три года вышел.
— Оля мне говорила — такой надежный… Как за каменной стеной… Что она с ним счастлива.
— Его пока не задерживали. Человек в трансе, мать, соседи, он сам — все клянутся: был дома. Но интересная деталь: отпечаток от обуви на мостках — сорок третьего размера. Как и у Георгия.
— Ну, это не доказательство, — не слишком уверенно пробормотала я.
— Конечно, каждая пара обуви индивидуальна. Ботинки уже изъяли. Будет трасологическая экспертиза, — кивнул Нурлан.
Я как-то внезапно совсем забыла, что решила выдавать информацию только после того, когда выведаю все, что мне нужно. Нахмурилась:
— Не знаю, насколько Ольга была откровенна с женихом. Но если он очень ревнивый, то повод у него имелся.
— Какой? — оживился Нурлан.
Я честно рассказала про влюбленного в свою учительницу Ярика. Про задание. О том, как вчера на закате Ольга записывала для своего бывшего подопечного звуковое письмо.
— Можно послушать? — немедленно уцепился полицейский.
Я достала планшет, молча нажала кнопку воспроизведения. До чего было грустно смотреть на красивую, сексуальную, живую Ольгу! Глаза горят, волосы развеваются на ветру, голос шепчет с придыханием:
— Дорогой Ярик, ты прекрасно знаешь, что я тоже тебя очень люблю. Да, мы не можем быть вместе. Но если хочешь вспомнить меня — взгляни на мои любимые розы, и я улыбнусь тебе из лепестков. Посмотри в небо, где бегут облака — возможно, я прячусь за ними и оттуда смотрю на тебя. Знай: необязательно быть вместе, чтобы любить. Но лично я всегда буду с тобой. Хотя и на расстоянии.
— М-да, — хмыкнул Нурлан. — Зажигает.
— Но на самом деле она все врет. Ярик — больной человек. Ольга его отгоняла как надоедливую собаку. Только сейчас, с безопасного расстояния, решила парня порадовать, — возразила я.
— И это у нее получилось, — признал полицейский. — А вчера — там, на мостках — Георгий не мог за вами наблюдать?
— Я не видела. Но, честно сказать, и не приглядывалась.
— А у Ольги это письмо осталось?
— Нет, конечно. Только у меня. Но я не думаю, что ревность — единственная версия. Вы знаете, где Ольга раньше работала?
— В Москве. В каком-то доме инвалидов.
— В том самом, где вчера пациентов расстреляли.
Его брови поползли вверх. Пробормотал:
— Да, я слышал. Но не сопоставил…
— Когда в новостях сообщили, она мне сразу позвонила. И кое-что рассказала.
Я поведала Нурлану о вчерашнем звонке балерины, о происшествии в Главном театре, об ее подозрениях. Показала фотографию Филиппа Долматова. Продемонстрировала паническую эсэмэску, которую Ольга прислала мне без одной минуты в пять утра.
Полицейский прочел краткий сбивчивый текст несколько раз. Задумчиво сказал:
— Что она хотела вам сказать?
— Накануне она говорила — никак не вспомнит какую-то важную деталь. Похоже, все-таки вспомнила.
— И зачем так сложно? Глубокой ночью, одной идти на реку? Почему нельзя было просто позвонить?
— Георгий желал ее полностью контролировать, и Ольга, возможно, не хотела говорить в доме. Вчера, когда мы созванивались, она меня за свою маму выдала. Могла бояться, что второй раз не прокатит.
— А если бы жених засек ее, когда она ночью убегала?
Я лишь беспомощно развела руками.
— И почему нельзя было встретиться — да хоть тут, у вас?
— Вчера я звала — Ольга не захотела. А ночью — как бы она узнала адрес? Только если звонить… Но звонить она почему-то не стала. У меня, правда, звонок был выключен, но никаких неотвеченных вызовов нет.
— Хорошо. Допускаем: некто — не Георгий — караулил ее у дома.
Я подхватила:
— Ольга выходит. Преступник удивлен. Но не бросается на нее немедленно — решает пойти следом. И она приводит его в очень удобное — практически идеальное для убийства — место.
— Да, Римма, — вздохнул Нурлан. — Вам очень повезло, что вы опоздали. А то могли бы обе себя в жертву нашей Великой принести… Но что же Ольга хотела вам сказать?!
Я прикрыла глаза ладонями, подумала. Неуверенно произнесла:
— Вообще я одну глупость сделала. Вчера. Мне вечером заказчик позвонил. Брат Ярика. Ну, я ему и ляпнула, что в Пскове и что письмо у меня. Он ничего не уточнял, мы сразу про убийство инвалидов заговорили, но я теперь думаю: вдруг у него тоже какой-то свой умысел?
— Какой? — цепко взглянул Нурлан.
— Не знаю. Но в Москве ведь никто не знал, куда исчезла Ольга. А заказ — привезти звуковое письмо для больного аутизмом братика — изначально звучит как-то странно. Федор мог меня втемную использовать. Чтобы я нашла девушку. Вдруг у него к ней свои счеты имелись?
— Во сколько точно вы сказали заказчику про Псков?
— Около десяти вечера.
— Убийство произошло, будем считать, в пять пятнадцать. Если сразу принять решение и ехать быстро — можно успеть без проблем. Какая у него машина?
— Э… не знаю. По-моему, он вообще не водит.
— Я все равно проверю. Дайте мне имя, отчество, адрес.
— Нурлан, — я прижала руки к груди, — с вами настолько приятно общаться! Нормальный разговор двух, — я слегка задумалась, но все же произнесла, — профессионалов. Не то что многие ваши коллеги: тайна следствия, да у вас вообще нет лицензии. Чтобы хоть что-то узнать, постоянно приходится глупой блондинкой прикидываться. Знаете, как надоело!
— А у вас действительно нет лицензии? — улыбнулся он.
— У шефа есть. А я — просто секретарша. Котиков, собачек разыскиваю. Однажды нашла сбежавшего жениха — правда, мертвым. Теперь опять: поехала за письмом, а получила труп. Такое вот портфолио.
Он отодвинул кофейную чашку. Встал из-за стола. Подошел сзади. Обнял. Я лихорадочно соображала, что делать — вырываться или посмотреть, что будет дальше?
Но альфа-самцы — а Нурлан, безусловно, к ним принадлежал — всегда чувствуют, когда баба-дура готова.
Церемониться не стал — резко развернул к себе лицом и начал целовать.
Я закрыла глаза. Но черноты под веками не увидела. Словно в лихорадочном кино, там замелькали Ольга, Федор, Ярик, а потом всех их заслонило укоризненное лицо Паши. Однако Синичкин был не один. Рядом с ним — я не знала, фантазия то разыгралась, или я после всех переживаний стала провидицей — восседала в позе лотоса роскошная и развратная блондинка.
Прочь сомнения.
Мой плед-плащ полетел на пол.
Горячие руки Нурлана растворяли остатки холода в теле, угольно-черный взгляд прожигал.
«Хороша командировка!» — в последний раз укорила себя я.
А потом — полностью отдалась страсти.
Константин пил уже третий день и остановиться не мог.
Смерть страшна всегда. Но она в миллионы раз горше, когда поминальную водку приходится пить сразу после праздничного бокала шампанского.
Еще позавчера его сыну, Костику-младшему, вручали кубок, диплом и подарок.
Второе место на городской олимпиаде по ИЗО. Второе — среди нормальных детей, вы только вдумайтесь! Его больного сына обошел единственный мальчик — сын профессиональных художников, у кого с пяти лет личные педагоги по композиции и натюрморту. А все остальные таланты, надежды и звезды — парни и девчонки безо всяких диагнозов — остались позади! Его бука, молчун, скандалист и сумасшедший талантище Костик оставил позади больше тысячи человек!
Константин-старший, морщась, выпил очередную рюмку. И встало перед глазами, словно вчера. Как подавали заявку на конкурс. Как он выспрашивал в оргкомитете — словно между делом, — какие документы обязательно проверяют. Ему простодушно сообщили: справку из школы можно не приносить — только оригинал свидетельства о рождении. А там, извините, про диагноз — ни слова.
А сколько он натаскивал Костика, как себя вести во время олимпиады! Написал памятку, каждый день заставлял сына повторять:
— Я учусь в школе 1413. Я не буду вставать во время работы. Я не буду говорить вслух, когда рисую.