придурку) за повторение неполиткорректного слова дадут в глаз. Потому усадил ребенка за компьютер и научил различать казахов, киргизов, узбеков, таджиков. Заодно по нескольку слов на каждом наречии выучили. «Они такие разные», — удивился сын. В итоге получилась большая польза. Слово «чурка» навсегда исчезло из обихода Костика, плюс восточные люди на его рисунках теперь были не все одинаковые, а каждый со своим лицом. Отцу случайное знание тоже иногда пригождалось. Как, например, сейчас.
Рассматривать на глазах охранника план больницы Константин-старший не стал. Сам разберется. Прошел по центральной аллее и вскоре увидел семиэтажный корпус с огромной цифрой «2» на фасаде. Официальный вход выглядел неприступным, за стеклом маячили фигуры двух цепных псов в форме ЧОПа. Идти против них напролом отец не решился. Взялся обходить длинное здание по периметру и очень скоро наткнулся на неприметную дверку, возле которой курили двое в мятых больничных халатах.
Хмуро взглянул, буркнул:
— Режим нарушаем?
Тот курильщик, что помоложе, спрятал папироску за спину. Второй нахально отозвался:
— А мы сердечники. Нам доктор сказал постепенно бросать.
«Роль строгого врача мне, кажется, удается», — усмехнулся про себя Константин.
Рванул дверцу, вошел внутрь, попал в пустой и темный коридор. Здесь омерзительно воняло столовой и хлоркой.
Торопливо дошагал до холла, увидел лифт, вызвал, вошел. Нажал кнопку седьмого этажа. Снова вспомнилась юность, как пробирался ночами к девчонкам в общагу. Мать ворчала, боялась, что «деревенщину» в дом приведет. В итоге сын выбрал породистую. Прописка у нее в Москве имелась, а вот здорового ребенка родить не смогла. И полюбить больного — тоже.
«Ричард и то больше Костика понимал».
Раздобыть кипятка, заварить чаю. Просто посидеть рядом. Вспомнить. Поговорить.
Когда Константин-старший тихонько растворил дверь в семьсот четвертую палату, американец спал. Плечо и щека перевязаны, но лицо безмятежное. Что-то хорошее ему снилось — явно не расстрел в парке.
— Дик. — Отец осторожно потряс больного за плечо.
Саймон вскрикнул. Увидел, узнал. Отшатнулся. Глаза панические, почти безумные.
— Ты чего? — удивился Константин.
— Как вы сюда попали? — разом побелевшими губами выговорил американец.
— Отделение не заперто. Медсестра спит, — улыбнулся отец.
— Но это… это. — Американец забился в самый дальний угол кровати. — Это незаконное вторжение!
— Чего ты несешь? — Константин-старший продолжал благодушествовать. — Я тебя навестить пришел.
— Ночью? — визгливо произнес Дик. И заорал неистово: — Помогите!
Константин опешил: парень хочет, чтобы сюда вся охрана сбежалась?
И сделал самое разумное, что в голову пришло — зажал американцу рот. Видно, задел раненую щеку — тот поморщился, на глазах показались слезы.
Отец слегка вывернул живописцу кисть, дохнул в ухо:
— Не сходи с ума. Давай просто поговорим.
И чуть отнял ладонь от Дикова рта. Взволнованно произнес:
— Костик, когда умирал… успел сказать что-нибудь?
Американец взглянул с ужасом. Залепетал бессвязно:
— Я не знаю. Не слышал. Я не виноват.
— Да кто тебя в чем обвиняет?!
— Мне никто не платил! — продолжал истерить американец. — Я вообще ни о чем не догадывался!!!
Константин нахмурился. Хотя и пытался забыть незнакомца-провокатора, но кое-что в голове засело.
— Ты что, правда этому подростку звонил?
— Нет!
Но глаза мечутся в страхе.
Отец нахмурился:
— Ты звонил. Зачем?
— Леня иногда ходил ко мне на занятия. Я хотел позвать его…
— Он тоже посещал Центр реабилитации?
— Это… это было неофициально…
«Какой-то бред». — Константин откровенно растерялся.
Может, незнакомец прав? И Ричард, прекрасный педагог и добрейший человек, банально продал своих подопечных?!
С чего бы иначе ему в такую панику впадать?
— Сколько тебе сребреников заплатили, Иуда?
Что российской зарплаты дома инвалидов американцу не хватает, всегда было видно. В чиненых рубашках ходил, стригся раз в полгода. Неужели устал от нищеты настолько, чтоб убить детей — практически своими руками?!
Константин — ошалевший, сам почти убитый — машинально выпустил кисть американца. И тот взорвался новым воплем:
— Help!!![10]
Отец — ради сына и вместе с ним — занимался самбо. Реакция была отменная — куда худощавому педагогу тягаться! Мгновенный захват за шею, второй рукой снова зажать рот… Палата на отшибе, медсестра, видно, спит крепко.
Ричард отчаянно вырывался. Откуда только силы взялись — с раненым плечом? Или нет никакой раны? Пуля, больница — все цирк, подстава?!
Константин хотел просто как следует напугать и задать пару вопросов. Но субтильный господин Саймон непонятным образом извернулся и сумел лягнуть его в солнечное сплетение.
Отец охнул — и в ярости долбанул американскую голову о железные прутья кровати. Ричард сразу обмяк, упал на койку, глаза закатились.
Константин слегка потрепал его по щеке:
— Эй, Рич?
Изо рта иностранца потекла струйка крови.
Отец прижал палец к сонной артерии — пульс несколько раз дрогнул и исчез. На губах Саймона показались пузыри.
«Дьявол! Что я натворил?!»
Накатили раскаяние и страх.
В палату никто не бежит — медсестра на сестринском посту, похоже, ничего не услышала. Здесь его никто не видел. Но охранник? Курильщики? Несколько видеокамер? Константин и не думал от них закрываться. Шансов, пожалуй, нет.
Лицо у Ричарда — обиженное, жалкое.
И никаких на самом деле доказательств, что он подставил детей под пули.
А вот его — взрослого, но пьяного и убитого стрессом мужика — грамотно накрутили и развели, словно лопуха.
«Я стал убийцей».
Все, каяться поздно. Не жалей себя и не паникуй. Действуй здраво и трезво.
Константин перевернул американца набок — лицом от входа, закутал в одеяло. Отпечатки стирать не стал. Он понимал: его все равно вычислят.
Надо проститься со свободой красиво. Немедленно в такси, заехать домой — взять заграничный паспорт — и прямиком в аэропорт. Улететь ночным рейсом в любую страну — и пожить хотя бы несколько дней полной жизнью. Без решеток на окнах и без постылых дочки с женой. Да и любимого сына в гробу ему тоже видеть не хотелось.
В восемь вечера у Федора была назначена индивидуальная тренировка, и куда-то пристроить Ярика опять не получалось.
Занятия в Центре реабилитации приостановили.
А надежды на матушку не оправдались.
В тот же день, когда Ярик сбежал из дома, Федор уговорил родительницу подшиться. Та чувствовала себя виноватой, что проспала и не заметила, как младший исчез, поэтому согласилась. Съездили к наркологу немедленно. Но мать, как все только что бросившие, ходила злющая, раздраженная. Только заикнулся, что вечером надо с младшим опять посидеть, пригрозила:
— Развяжу.
Нет, только не это.
Да маман вряд ли и справится с Яриком, если на того накатит. Расстрел хорошо знакомых людей на подростка подействовал странно. Он не переживал о погибших, не рвался навестить раненых. Но жадно, постоянно, с горящими глазами смотрел криминальную хронику.
— Что ты хочешь увидеть? — злился Федор.
Ярослав безмятежно улыбался:
— Мне просто нравится.
— Что?
— Когда все говорят про наш Центр.
— Там твои друзья погибли! Учитель в больнице!
— У меня нет друзей, — хлопал глазами Ярик. — И к этому учителю я никогда не ходил.
Федор позвонил лечащему врачу брата, описал ситуацию. Эскулап категорически рекомендовал просмотр телепрограмм ограничить: «Его может зациклить на этом расстреле. Что вызовет ответную агрессию».
Антенну у телевизора отключить элементарно. Но брат в последнее время проявлял удивительную смекалку. Хотя программирование знал минимально, пароль материного телефона взломал без проблем. А когда отобрали, нашел в шкафу давно сдохший планшет. Реанимировал, подключил к Интернету. Даже к соседям ходил однажды. Только ради того, чтобы снова увидеть на экране телевизора двор, где он сам много раз бывал.
Заело, короче. Подобное с Яриком многократно бывало.
Нужно срочно переключить внимание. На что-то не менее яркое и значимое.
Звонить Римме не хотелось чрезвычайно. Но иного выхода Федор не видел.
Девушка отозвалась сразу. Судя по звукам, что шли фоном, пребывала она не на работе. Играла музыка, шумела дорога.
— Отвлекаю? — сухо спросил Федя.
— Да, мне сейчас не очень удобно говорить, — прочирикала она. — У вас что-то срочное?
— Да. Можете Ольгино звуковое письмо прямо сейчас выслать?
— Ну… — Римма задумалась.
Федор досадливо добавил:
— Если вы о расходах, то ваша благотворительность мне не нужна. Я все оплачу. Могу на карту сбросить. Прямо сейчас.
— Я просто хотела сама письмо Ярику отдать. Ведь заказчик он.
— Ой, не смешите, — хмыкнул Федор. — Заказчик — тот, кто платит. Десять тысяч вам хватит?
— Вполне, — сухо отозвалась девушка. — Карта привязана к номеру телефона. Высылайте деньги — и я сразу отправлю письмо.
Голос обиженный. Вот бабы чудные! Им платишь, а они еще дуются.
Но думать об особенностях женской психологии Федору было некогда — и не хотелось.
Перебросил деньги, получил письмо. Просмотрел. Хмыкнул. Перегнал его на планшет. И приказал Ярику:
— Собирайся. На работу со мной пойдешь.
— Не хочу, — надул губы брат. — Не хочу сегодня прыгать.
— Никто тебе и не разрешит. Вечер, народу полно.
— Просто сидеть тоже не хочу.
— Я тебе в батутном центре одну игрушку дам.
— Какую?
— Классную. Тебе понравится.
Ярик давно подросток, но игрушка для больного аутизмом — вещь сакральная. Так что больше не препирался, почистил зубы, сменил домашние треники на джинсы, даже подмышки помыл безо всяких напоминаний.