Он сразу узнал голос.
Дальше на него наложились крики — испуганные, возмущенные. Дорофеев бросился в отдел оргтехники — на «зов» брата.
Вся стена здесь была увешана телевизорами. По каждому шло глупейшее (на взгляд Федора) шоу Малахитова. Дорофеев-старший машинально отметил: среди гостей в студии присутствует администратор Центра реабилитации Ксюша.
Но больше на экран не смотрел.
Потому что его младший брат катался по полу, бился головой о плитку и одновременно пытался перегрызть себе вены на правом запястье.
Чай и безе оказались отличными. Но от секса я получила меньше удовольствия, чем утром.
Нурик — хотя отрабатывал добросовестно — выглядел взвинченным. Он явно не мог отключиться от работы и сосредоточиться на мне. А я не люблю, когда во время секса мужчины думают о постороннем.
Я получила свой кайф, но поняла: беззаботно заснуть на плече полицейского не смогу. Не хочу подпускать его к себе слишком близко.
И прошептала — безо всяких вопросительных интонаций:
— Может, поедешь домой.
Ожидала — обидится или снова начнет целовать, но он кивнул и начал одеваться:
— В отдел сначала загляну.
Железный человек.
Но я обиделась. Слишком он легко согласился.
Проводила его и дала себе установку поскорее забыть мимолетное приключение.
Пусть Синичкин мне не покупает безе, но люблю я — именно его.
И немедленно купила по Интернету билет на завтрашний самолет в Москву.
А утром — Нурлану даже звонить и прощаться не стала. Рассчиталась с хозяином квартиры, добралась из Прасковичей до Пскова, сделала селфи на фоне Кремля, а потом поехала в аэропорт.
Самолет оказался почти пустым. Регистрация завершилась молниеносно, а потом мы, жалкая кучка путешественников, долго скучали в накопителе. Кафе, магазинов и даже телевизора в замкнутом пространстве не оказалось, борт еще не прилетел, Интернет работал отвратно. Поэтому среди пассажиров очень быстро завязалась общая и довольно дружеская беседа. Несколько москвичей, что были среди нас, держались крайне надменно. А лично я не люблю, когда родной город считают неприветливым гордецом, поэтому устроила настоящую пресс-конференцию для желающих. Рассказывала, как удобнее добраться из Внуково до центра, где лучше перекусить, а где поужинать с шиком, чтобы потом выложить фотки в соцсети, в какой театр сходить и где достать дешевые билеты.
Особенно ко мне прикипела душистая, наглаженная, чистенькая бабуля с аккуратными кудряшками и на изящных каблучках. Сопровождала ее сурового вида внучка лет пятнадцати. Девица с упоением бунтовала против своей ухоженной родственницы: шаркала грубыми ботинками, не утруждалась поправлять штаны, сползающие с попы, ковыряла в носу и грызла ногти.
Интеллигентная бабушка неприкрыто расстраивалась из-за манер своей спутницы и, похоже, выбрала меня в качестве примера для подражания. Постоянно старалась держаться рядом, вести общий — на нас троих — разговор. Мне ничего не оставалось, как включиться в воспитательный процесс. Я честно рассказывала, что никогда не считалась в школе примерной девочкой, но те предметы, которые нравились, знала отлично. И одеваться в бесформенное прекратила, когда случайно подслушала, что мальчишки между собой зовут меня лесбиянкой.
— А куда вы после школы пошли? — напирала бабушка.
— На курсы секретарей-референтов.
Встретила разочарованный старушкин взгляд и поспешно добавила:
— Но быстро поняла: быть всю жизнь «девочкой подай-принеси» не хочу. Поэтому через год поступила на юридический факультет. Заочно.
— И все успевала. — Бабушка выразительно взглянула на внучку. — И учиться, и работать, и развлекаться.
Я не стала признаваться, что «хвосты» сопровождали меня все шесть лет учебы, и на работу я могу проспать мощно — часов до одиннадцати.
Внучке нужен идеал — пожалуйста, мне не жалко.
Признаваться, что служу секретаршей в детективном агентстве, но веду собственные расследования, не стала. Зато напела целый хорал: что знаю уголовное, административное, семейное право, а также ювенильную юстицию и арбитраж. Свободно обращаюсь с компьютером, печатаю со скоростью двести пятьдесят слов в минуту и обязательно нахожу время на себя — маникюр, маски, массаж.
— Ногти по клавишам не цокают? — издевательски поинтересовалась внучка.
— Проблема «чайников», — отбрила я. — А люди с опытом печатают беззвучно, подушечками пальцев. — И добавила назидательно: — Кстати, хотя и считается, что мужчинам маникюр безразличен, обгрызенные ногти они всегда заметят и не одобрят.
И радостно отметила: внучка немедленно перестала обкусывать большой палец.
Тут наконец объявили посадку.
— Вы такая замечательная, Риммочка, — растроганно молвила старушка, — удачи вам в делах и в жизни личной!
А уже на трапе внучка, несомненно смущаясь, спросила:
— Ты брови выщипываешь?
— Конечно. Каждый месяц. Если не корректировать — смело можно прибавлять себе десять лет.
— Очень больно?
— Терпимо. Если совсем страшно, можно с анестезией. Специальный крем, лидокаин или коньяк.
Я уселась на свое место, преисполненная гордости. Приятно почувствовать, что кто-то принял меня за идеал. А то Пашуня, любимый начальник, слишком уж часто пенял на мою женскую логику и маленький мозг. Понятно, что шутил, но почти приучил всегда держаться в тени, на вторых ролях.
Однако жизнь стремительно менялась! Недавно я почти сама раскрыла серьезное уголовное дело[12], сегодня возвращаюсь из первой собственной (а не назначенной Синичкиным) командировки. Убийство пока не расследовала, но поручение заказчика блестяще исполнила.
Синь весеннего неба и феерические фигуры из облаков провоцируют фантазию. Весь недолгий перелет я глазела в иллюминатор и, когда самолет приземлился в Москве, настроила множество амбициозных планов. Самым скромным пунктом значилось: покончить с жалкой должностью секретарши и стать как минимум партнером Синичкину. А то и собственное детективное агентство открыть.
На трапе возле меня снова оказались бабушка с внучкой. В доселе пустых глазах девицы я с удовольствием заметила огонек — неужели новую жизнь начнет после моих моралей?
— Риммочка, покажете нам, где аэроэкспресс? — спросила старушка.
— Да можно и поехать вместе, — буркнула внучка.
— Конечно, давайте поедем, — улыбнулась я.
И совсем не обратила внимания, что рядом с автобусом для пассажиров красуется новенький полицейский «Форд».
Но едва моя нога коснулась родной московской земли, попутчиц оттеснили два крепких парня. Один из них жестко и профессионально подхватил меня под локоток, второй пропел в ухо:
— Римма Анатольевна, вам придется проехать с нами.
И практически поволокли к личному (но совсем не почетному) транспорту.
— На каком основании? — пискнула я.
Попыталась остановиться, вырваться.
Бабушка с внучкой дружно открыли рты и, несмотря на всю свою разность, оказались удивительно похожи.
А мне еще крепче сжали предплечье и пригрозили:
— Не шуми. В наручники захотела?
Мы с Пашей, конечно, иногда нарушали закон о частной детективной деятельности. Но чтобы прямо с летного поля волокли в полицейскую машину, нужно быть совсем закоренелой преступницей.
Впрочем, звездочек на погонах у моих мучителей не имелось, и лица выглядели весьма тупыми. Несомненные исполнители, а спорить с подобными кадрами бесполезно — не постесняются и дубинкой врезать. На глазах у всех.
Поэтому самым разумным оставалось лишь покорно последовать за мучителями. Спину жгли взгляды моей скандализованной аудитории: вот, мол, москвичи, людишки с двойным дном! Хвасталась, крутышку из себя строила, советы давала — а кем оказалась на деле?! Манька Облигация, а то и кто похуже.
Зато до Москвы меня довезли бесплатно, быстро и в самый центр.
Я хотела напомнить блюстителям порядка, что сирена с мигалкой теперь включается строго по регламенту. Но распугивать джипы и гнать по встречной мне в целом нравилось, поэтому я промолчала. Пусть преступники трясутся, когда их в полицию везут, а лично я за собой ни малейшей вины не чувствовала. Когда же мы свернули сначала на Садовое, а потом на Петровку, вообще почти расслабилась. Это вам не райотдел где-нибудь на периферии, где что хотят, то и воротят. Здесь профессионалы и по большинству мужчины. Беззащитную, симпатичную и ни в чем не виновную девушку обижать точно не станут.
Однако я жестоко ошиблась. Едва молчаливые курьеры, миновав на автомобиле бюро пропусков, провели меня по зданию и втолкнули в кабинет (с решетками на окнах), сердце ушло в пятки. Ибо за аккуратным до противности столом (ни пылинки, бумажки-стикеры строго по линеечке) восседала дама — возрастная, прокуренная, некрасивая и, несомненно, одинокая. Я для подобных — хуже красной тряпки для быка.
Один быстрый взгляд — и суровая морщина на переносье увеличилась до массивной складки.
— Паспорт! — рявкнула тетка.
Я повиновалась. Аккуратно положила документ на краешек стола — а дальше последовал ловкий взмах в стиле иллюзиониста, и документ мой немедленно полетел в ящик.
— А талон-уведомление об изъятии? — блеснула познаниями я.
— Будет тебе, Римма Анатольевна, и талон. И протокол задержания. Ты что в Пскове делала?
Пусть мчались мы быстро, но обдумать ответы на очевидные вопросы я успела. Кротко молвила:
— Ездила как частное лицо. За собственный счет. По просьбе своего знакомого.
— Ага, — усмехнулась мучительница. — «Дорофеев Федор Евгеньевич, с одной стороны, и детективное агентство «Павел» заключили настоящий договор о нижеследующем…» Лицензию свою мне покажи. Кто тебе право дал подобные бумажки подписывать?
Если Федя виделся с этой фурией и отдал ей свою копию договора, мне крышка. А вдруг — ввиду чрезвычайных обстоятельств — в нашем офисе вообще обыск провели?!