Путь на кладбище преграждал шлагбаум. Рядом топтался сторож — нос сизый, руки подрагивают, трубы явно горят. Лейла не любила пижонить, но сегодня выхода не было. Сухо спросила:
— Сколько стоит проехать внутрь?
— Только катафалкам.
— Мне некогда. Сколько?
— Триста? — вопросительно молвил пьянчуга.
Спорить не стала — сунула три купюры.
Лихо, почти как в боевике, пронеслась по кладбищенским дорожкам. Выскочила из машины. Вот они, свежие могилы.
У двух не задержалась — быстро перекреститься, положить конфетки — цветами она не запаслась.
А дальше застряла надолго. Снова плакала. Смотрела в небо — все ей казалось, что здесь, на кладбище, душам усопших самая возможность, чтобы показаться. Дать хоть какой-то знак.
Рваное от ветра облако и правда напомнило ей лицо Темочки — любимого, навсегда ушедшего от нее брата. А потом — чего только не привидится в ветреный день — вроде показалось, что он подглядывает на нее из-за туч, улыбается — как умел, очень лукаво.
Обрадовалась. В раю, видно, Теме хорошо, там над ним никто не смеется.
Лейла замерзла вдрызг, задубевшими руками доставала термос, пыталась согреться.
На машину, которую бросила на дорожке подле могил, даже не взглядывала. И, конечно, не обратила внимания на мужчину в черной куртке и очках-хамелеонах. Не заметила, как он замедлил шаг. Пригнулся — авто Лейлы его полностью скрыло. Достал плоскогубцы, наклонился к днищу. И отправился себе дальше.
Обожгла горло чаем, почти победила внутренний холод и только потом посмотрела на время. До занятий меньше часа осталось, абсолютный кошмар!
Гнать с максимальной скоростью — опозданий Антонина Валерьевна не выносила.
Лейла нажала на газ и резко тронулась с места.
Я приехала в офис и снова, чтобы привести мысли в порядок, взялась за бумажную работу. Записала как можно подробнее разговор с учительницей Вероникой Андреевной, показания Ярика. Но печатала почти машинально — одновременно думала над новой версией, и она захватывала меня все больше и больше.
Вдруг ключ ко всем бедам находится в самом Центре реабилитации больных с аутизмом?
Просто мор и морок вокруг них!
Трое пациентов мертвы, трое ранены. Два преподавателя, Ольга и Ричард, погибли, оба при весьма странных обстоятельствах. История преступлений и многочисленные детективы свидетельствуют: когда беды неумолимой чередой валятся на конкретный дом, очень часто оказывается: внешние обстоятельства вторичны, а на самом деле червь точит здание изнутри.
Тем более я и человека нашла, который подходил на роль древоточца.
Я быстро закончила отчеты и с удовольствием переключилась на исследовательскую работу.
Нужно поподробнее разобраться в биографии начальницы Центра реабилитации Антонины Валерьевны.
Никаких доказательств у меня пока не имелось — показания больного аутизмом не в счет.
Однако в Интернете — моем верном помощнике — я быстро обнаружила интересный факт. У Антонины Валерьевны, вроде бы персоны публичной, не было аккаунта ни в одной из социальных сетей. И (по крайней мере, под своим именем) она вообще ни в каких мероприятиях глобальной паутины не участвовала. Хоть бы на каком-нибудь форуме засветилась, ролику лайк поставила — вообще ничего. Прочитать про нее можно было исключительно официоз: рабочие встречи в Департаменте здравоохранения, доклады на конференциях, совещания в префектуре.
Редко кто из современных, да еще столичных людей бывает замечен в подобном.
Я заинтересовалась, принялась копать дальше. И через пару часов обнаружила: раньше Антонина Валерьевна в соцсетях присутствовала. И даже активно постила фотографии. Но удалила все аккаунты и постаралась максимально убрать следы своего пребывания в Паутине пять лет назад.
В тот год, когда потеряла единственную дочь.
Девочке было шестнадцать, погибла она трагически и глупо: решила сделать селфи на крыше двадцатиэтажного недостроя. Поскользнулась — и упала с высоты без малого семьдесят метров.
Антонина Валерьевна на тот момент занимала серьезный пост в министерстве. Гибель дочери поставила крест на карьере: она ушла с работы, лечилась в клинике неврозов, потом еще почти год нигде не числилась. А дальше, похоже, залечила раны и решила помогать. Детям и подросткам с расстройствами аутистического спектра.
Памятуя о старых заслугах и большом административном опыте, ее сразу сделали директором Центра реабилитации. Антонина Валерьевна быстро освоилась. Начала искать благотворителей, организовала ремонт, смогла повысить сотрудникам зарплаты. Постоянно что-то придумывала. У нее работали иностранцы, преподавались самые неожиданные предметы, опробовались новаторские методы лечения. И балет силами танцовщиков-аутистов Центр реабилитации поставил — единственный в мире. Прежде прозябающее заведение стало престижным.
На первый взгляд очень все логично и объяснимо. Женщина смогла пережить личное горе и нашла себя на новой стезе.
Но вдруг, задумалась я, Антонина Валерьевна пришла сюда вовсе не для того, чтобы помогать? Вдруг она решила мстить — столь изощренным способом — за погибшую дочь?!
«Римма, ты бредишь», — пробормотала я.
Обвинить директрису на самом деле не в чем — даже если она дает пациентам андрокур. Ведь ученые до сих пор не договорились, передается ли аутизм по наследству. У Антонины Валерьевны (человека с медицинским образованием), возможно, имелся собственный взгляд. И собственный способ решения проблемы.
Раз Ярик приставал к преподавательнице, значит, и другие аутисты могли. Начальница решила обезопасить своих сотрудниц.
Да, проводить (никому об этом не говоря) химическую кастрацию, кто спорит, неэтично. Но это вовсе не означает, что Антонина Валерьевна причастна к убийствам.
И как доказать даже эту кастрацию? Ярик рассказал только о «белых плоских таблетках».
Однако Дорофеев-младший поведал еще кое-что. Лекарства ему якобы запрещала пить Лейла. А та — человек дееспособный. Значит, надо обязательно поговорить с ней.
На сей раз я не стала искать хитрых обходных путей. Телефон в Центре прослушивается? Ничего, хуже не будет. Подписка о невыезде и так есть, а смертную казнь в нашей стране отменили.
Ксюша ответила драматическим шепотом:
— Римма, ты достала!
— Прости, но мне нужно…
— Да плевать! Одни неприятности от тебя. АВэ видела, как мы с Яриком выходили! Уже весь мозг проточила!
Но я неумолимо продолжала:
— Ксюша. Свяжи меня с Лейлой. Это очень срочно.
— Пилять! — окончательно нарушила деловой этикет администратор. — Ты издеваешься?!
— Нет. Просто дай мне ее телефон. Или передай, что я хочу ее видеть.
— Да не могу я! — вдруг всхлипнула Ксюша.
— Почему?
— Лейла сегодня на работу не вышла! А номер ее не отвечает.
Я сразу насторожилась:
— Не вышла и не предупредила?
— Ну да! У нее в два открытый урок, студенты явились, а ее нету! Уже и домой ездили — тоже никого!
Нехорошее предчувствие накатило, во рту сделалось кисло.
— А с Яриком все в порядке? — невпопад спросила я.
— Ему-то что сделается! — буркнула Ксюша. И взмолилась: — Все, не звони сюда больше, не дергай меня!
Я положила трубку. Судорожно куснула ноготь.
И поняла, что ничего не понимаю.
А главное — что никогда в жизни и не пойму.
Пашка, предатель! Ну, почему ты уехал так надолго? Сколько можно меня мучить! Как я сама справлюсь?!
Схватила телефон. Сейчас позвоню и накричу. Что хватит отдыхать и медитировать в своей дурацкой Индии! Пусть срочно приезжает!
Уже открыла ватсап, увидела любимую Пашенькину фотографию на аватарке и только в этот момент осознала: начинать-то придется — от печки!
Синичкин, когда уезжал, просил дать ему полностью отключиться. Из-за пустяков не беспокоить. Я и не стала ему докладывать о визите братьев, о странной просьбе младшего, аутиста. Решила — справлюсь сама. Да и вообще решила: буду ему замену искать. На Федора поглядывала, с галантным псковичем Нурланом — называй уж вещи своими именами! — изменила. Плюс события катили снежным комом, я чувствовала себя в самой гуще и самонадеянно считала, что держу их под контролем.
Нет, вываливать все это на Пашу в телефонном звонке нельзя. Он с ходу ничего не поймет и только еще больше рассердится.
Я вышла в предбанник. Села за свой, с более удобной клавиатурой, компьютер и стремительно, со скоростью лучшей секретарши в мире, напечатала:
«Пашулик, дорогой мой, милый, любимый, единственный! Прости, что прерываю твою нирвану! Но без тебя я лечу в пропасть!»
Дальше все в кучу. Про подписку о невыезде. Как наврала Ярику. Что он теперь ждет давно похороненную возлюбленную. И я совсем запуталась. А еще — что без него не могу.
Перечитывать не стала — отправила немедленно.
Откинулась в кресле. Выдохнула. Достала из ящика стола зеркальце. Из него на меня взглянула некая тощая, блеклая дама, настоящая помойная кошка. Но ехать домой и снова браться за самореанимацию не было ни сил, ни желания.
Я покопалась в столе, нашла патчи, наклеила их на нижние веки и закрыла глаза. Мне тоже нужна медитация. Хотя бы на пятнадцать минут — как раз и косметическое средство подействует.
Но посидела в тишине я от силы секунд тридцать. Внезапно дверь с громким хлопком растворилась. Я вскочила с кресла.
На пороге грозно хмурилась полицейская дама Галина Георгиевна.
«О нет». — Я старалась пробормотать про себя, но она прочла — то ли по губам, то ли мысль. Усмехнулась злорадно. Молвила:
— О да.
А дальше мазнула взглядом по моему лицу и рявкнула:
— Снимай эту дрянь и иди сюда.
По-хозяйски проследовала в Пашин кабинет.
Я с трудом отлепила патчи (в начале процедуры они держатся насмерть) и поплелась за ней.
На Пашино кресло полицейская леди не посягнула — расположилась на диване. Едва я вошла, хмуро потребовала: